Борис Сапожников - Ultima Forsan Страница 72

- С каких пор наши интересы вдруг стали совпадать? – ожёг его гневным взглядом вильдграф Гильдерик фон Шварцвальд.

Его портрет показывал мне Лафрамбуаз, но и без этого легко было догадаться, кто этот человек, который так заинтересовал Ханнсегюнтера. Да и не только его, если судить по словам офицера ландскнехтов на заставе у моста через Рейн.

- С тех самых, когда вы покинули родной замок и Фрейбург, и отправились по феоду в крестьянском платье. Вы ведь искали поддержки у простых рыцарей и дворян, которым не по душе то, что творится в Шварцвальде. Точнее то, что творит здесь ваш сын со своей бандой ландскнехтов.

- Это никоим образом не делает меня союзником Венгрии, граф, - отмахнулся Гильдерик фон Шварцвальд. – Я не принял вашего предложения прежде, откажусь и нынче.

- Даже если я пообещаю вам вернуть феод под вашу власть? – приподнял бровь Ханнсегюнтер, оказавшийся, как я и думал, титулованной особой.

- Чтобы стать слугой Владислава Кана, короля Венгрии, Сербии, Трансильвании, Далмации et cetera, et cetera? Увольте, граф, я не желаю служить чужим монархам. Я давал присягу, как вильдграф Священной Римской империи, и изменять его величеству Константину Второму не намерен. Люди моего рода дают присягу лишь раз в жизни и никогда не отрекаются от неё!

- Меньше пафоса, ваше сиятельство, - поморщился граф Ханнсегюнтер. – Я полностью уверен в вашей верности авиньонскому престолу. Но ведь мой король не враг вашему императору, несмотря ни на что. Примите моё предложение, и это вовсе не будет изменой.

- Может быть, для вас – нет, но в моих глазах, а значит, и в глазах Господа нашего, это будет именно изменой!

- Ну что же, - пожал плечами венгерский граф, - в таком случае, мне придётся поступить дурно с вами, ваше сиятельство. И обратиться за помощью к этому человеку низкого происхождения.

Вот интересно, всех благородных господ так и тянет макнуть меня мордой в грязь, при любом удобном случае указывая на моё происхождение? Или это свойственно лишь особенно заносчивым? А может, я на них так дурно влияю одним своим присутствием в их кругу, что им хочется тыкать мне в нос моим происхождением, чтобы самоутвердиться в глазах друг у друга?

- И каким же образом я могу помочь сиятельным господам? – поинтересовался я, стараясь говорить как можно нейтральнее. Однако, похоже, Ханнсегюнтер уловил тень издёвки в моём голосе, да только виду не подал.

- Тем, кто сейчас правит во Фрейбурге от имени графа Гильдерика, - ничуть не смущаясь присутствия самого графа, заявил Ханнсегюнтер, - нужен он сам. Они ведь не могут всё время ссылаться на его болезнь. По Шварцвальду уже и без того ползут дурные слухи, которые, конечно же, играют совсем не на руку сидящим во Фрейбурге господам, не так ли, ваше сиятельство? Они ведь даже не могут вас мёртвым объявить, чтобы посадить на ваше место вашего сына.

Конечно, Гильдерик ведь вильдграф, а это не наследный титул. Чтобы подтвердить его, сыну Гильдерика придётся ехать в Авиньон и представать перед самим теократом, а делать этого тем, кто реально правит сейчас Шварцвальдом, вовсе не хотелось. Видимо, в этом и заключалась моя миссия – если в Авиньоне в ближайшее время объявится наследник вильдграфа, церковь должна быть в курсе того, что происходит в его лене, и стоит ли вручать этому самому наследнику бразды правления, подтверждая титул. Вроде не самое сложное задание, однако кроется за ним некое двойное дно. Не зря же тут объявился этот венгерский граф со свитой из чёрных гусар.

- А мне, стало быть, придётся стать вашим глашатаем, - кивнул я. – Не самая завидная роль. Одного цыгана, помнится, сначала собаками затравили, а после без особых церемоний на дереве вздёрнули, а ведь он тоже был всего лишь глашатаем.

- Так ведь у тебя особого выбора нет, - покачал головой Ханнсегюнтер. – Ты в моих руках, и в моей воле, не забывай об этом. Ты можешь быть страшен слугам Господина, но не мне и не моим гусарам. Каким бы ты ни был бойцом, а они сумеют пустить тебя на колбасу, как говорят у меня на родине.

- Смешно, - неожиданно вмешался вильдграф. – Я так стремился к этому титулу, столько глоток пришлось порвать за него, а что теперь? Мою судьбу решают вшивый венгр и какой-то авантюрист без роду и племени.

- Надо было лучше воспитывать сына, ваше сиятельство, - резко бросил ему Ханнсегюнтер, явно задетый словами про вшивого венгра. Теперь он хотя бы отчасти должен понять, каково мне, когда всюду тычут в нос низким происхождением.

- Не могу с вами не согласиться, - пожал плечами старый вильдграф, – и сейчас очень дорого плачу за свои ошибки. Я отправил его воевать, думал, проветрит голову, образумится, а то ведь только и знал, что во Фрейбурге девок портить. Я был не лучше в его годы, что уж говорить, но война поставила мне голову на место.

- А вашему сыну повезло меньше, - ехидно добавил Ханнсегюнтер, явно желавший отыграться за «вшивого венгра».

- Меньше, - снова не стал спорить Гильдерик фон Шварцвальд. – Если я вернулся с войны жестоким человеком, то он там превратился в настоящее чудовище. Я нисколько не преувеличиваю, поверьте мне, даже вы, граф, не знаете моего сына. Он куролесил по моему феоду со своими приятелями по банде ландскнехтов и довёл селян до того, что они его чуть не прикончили. Говорили потом, что он вломился на свадьбу со своими людьми и потребовал primae noctis.[44] Ему не посмели отказать, но он такое натворил, что утром его вместе с людьми попросту подпалили в том же доме, где они спать завалились. Конечно же, пьяные вдрабадан.

- Это что же такое надо было учудить, чтобы крестьяне после спалить решили, - развёл руками слегка ошеломлённый исповедью вильдграфа Ханнсегюнтер.

- Здесь Шварцвальд, граф, - почти с презрением бросил в ответ Гильдерик, - и люди тут такие, что радуются трём вещам: когда есть что пожрать, когда их никто не трогает и когда беда у соседа. Я не хочу пересказывать вам всех слухов и сплетен о том, что же натворил мой сын на той свадьбе, но могу сказать – он мог сделать всё, что приписывают ему.

- Но он пережил поджог, - произнёс я, подталкивая замолчавшего вильдграфа, - не так ли?

- Его страшно изуродовало пламенем, но да, он остался жив, - кивнул тот. – Мой сын отличался воистину бычьим здоровьем. Я был убит горем. Каким бы чудовищем он ни был, но это был мой сын.

- И тогда вы совершили ещё одну ошибку, - с презрением бросил Ханнсегюнтер. – Самую большую глупость в своей жизни, не так ли?

- Возможно, - плечи вильдграфа лишь слегка дёрнулись, исповедь оставила его совершенно без сил, - но если у вас есть дети, то вы должны меня понять. Я отец, и я любил своего сына, каким бы он ни был. И да, я совершил ошибку, но ведь она сама нашла меня.