Михаил Исхизов - Надо Помочь Бабушке Страница 74

   Гарпогарий принимал смерть достойно, как это должен делать сотник кикивардов, на которого с высоты небес смотрит Трехрогий Мухугук. Он сделал еще один небольшой глоток, затем закрыл глаза и стал пить не отрываясь. Выпил все до дна, гордо отбросил пустой кубок в сторону и застыл...

   Вскоре он понял что умирает. Постепенно, медленно, но умирает. Гарпогарий был уверен, что у мертвого ничего не должно болеть, тем более - голова. А головная боль затухала и вскоре совсем исчезла. И тошнота тоже прошла. Он по-прежнему сидел, не решаясь шевельнуться и стал как бы ощупывать себя изнутри. А внутри становилось теплей и приятней. Гарпогарий убедился, что его болезни исчезли: мертвые не болеют. Он умер.

   Кикивард открыл глаза и увидел дракона, которого сотник должен был доставить Не Знающему Себе Равного в Мудрости Серваторию. И удивился: как тот мог оказаться в другом мире?.. А потом он увидел барона, и всех остальных. И понял, что они все еще живы, и даже видят его, но теперь уже ничего не смогут ему сделать, потому что он-то мертв!

   - Вот и все, - сказал Максим, когда увидел, что кикивард открыл глаза. - Теперь мы с ним поговорим.

   - Я умер, - не согласился Гарпогарий. - Я умер и перенесусь сейчас к своим предками. Всемогущий Трехрогий Мухугук, поведет меня грабить богатые замки и есть жирных баранов. Я не стану с тобой разговаривать, и задержать меня ты не можешь.

   - Нет, Гарпогарий, ты не умер, ты жив, - заверил кикиварда Максим.

   Но Гарпогарий знал, что умер и теперь недосягаем для врагов. Он улыбнулся гордой улыбкой кикиварда, который никого и ничего не боится, и сказал:

   - Я смеюсь над тобой и над каждым из вас. А вы ничего не сумеете мне сделать, потому что я мертв, и вообще: Брахатата-брахата! Катитесь отсюда... - уверенный в своей безопасности и неприкосновенности, он вспомнил все ругательства, которые когда-то слышал, и выдал в адрес Максима, Эмилия и даже самого барона Брамина-Стародубского, такое, что даже у свободных и независимых кикивардов считалось неприличным.

   - Ваша светлость, он еще ничего не соображает. Сейчас мы его приведем в норму, - остановил Максим барона, который хотел отдать распоряжение рану Ноэлю по поводу дальнейшей судьбы пленника. - Агофен, - попросил он джинна, - убеди его, что он пока еще жив.

   - Сейчас он в этом убедиться, - Агофен подошел к могучему кикиварду, который по-прежнему сидел на корточках, легко поднял его и поставил на ноги.

   - Ты все еще жив, гнусный потомок отвратительных болотных жаб и ядовитых змей, с раздвоенными языками. И если еще хоть один раз с твоего рта, выползет только одно неприличное слово, то ты никогда не попадешь, после смерти в отряд Трехрогого. Ты превратишься в старого, больного, безухого, вонючего пса с кривыми зубами, короткими лапами и облезлым хвостом. Отверженным псом, которого не примет ни одна стая нищих шелудивых собак. И жизнь твоя будут доставлять радость только голодным блохам, которые станут беспрерывно пировать на каждом квадратном сантиметре твоей кожи. Это обещаю тебе я: джинн Агофен Маленький, Повелитель Петухов.

   После этих слов Повелитель Петухов влепил кикиварду звонкую оплеуху справа, затем точно такую же слева, поставил его на пол и прислонил к стене.

   - Ты, еще жив, чучело огородное, сбежавшее с поля где не растет даже сорная трава... А если для того, чтобы понять это, тебе мало двух оплеух, то я выдам тебе сейчас такого леща, какого не видел еще ни один кикивард.

   - Понял, - поторопился сообщить Гарпогарий. - Леща не надо!

   Все как-то очень быстро изменилось. Теперь щеки Гарпогария болели от оплеух, но голова, которая еще недавно раскалывалась, совершенно не болела, тошнота прошла. А главное, он понял, что все еще жив и ему было так хорошо, что опять захотелось жить.

   - Все понял?

   - Я все понял! Не надо меня больше бить по морде, я сотник, - попросил он.

   - Раз понял, то стой и жди, когда Максим Разящий Кулак пожелает разговаривать с тобой, - приказал Агофен. А на просьбу "не бить больше по морде", дипломатично не ответил.

   Гарпогарий нашел глазами Максима, наклонил голову в знак того, что хочет жить, готов повиноваться и застыл у стены.

   - Оказывается, у нас целый бочонок волшебного напитка, - благосклонно отметил барон. - А ты, Максим не только хороший боец, но и неплохой лекарь. Можешь остаться у нас в замке, моим личным оруженосцем.{11} Года через два мы тебя произведем в рыцари.

   От подобного предложения не отказываются вообще и, тем более, не отказываются, если его делает такой барон как Брамина-Стародубский. Но Максиму Корабельникову оно не подходило. Уж о чем не мечтал Максим, так это о том, чтобы стать оруженосцем. Кроме того, ему не нравилось средневековье и, вообще, через две недели у него начинался учебный год. Говорить об этом барону не имело смысла. Брамина-Стародубский все равно не поймет. Но обидится. Это факт. Пришлось лихорадочно вспоминать книги о рыцарских временах... И вспомнилось ведь, что рыцари давали обеты, позволяющие, разрешающие и запрещающие. Вся прелесть заключалась в том, что пока обет не выполнен, ничем другим заниматься нельзя.

   - Большая честь для меня, быть оруженосцем Вашей светлости, - учитывая важность момента, очень серьезно сообщил Максим. - С радостью и почтением принимаю это приглашение. И сожалею, что не могу сегодня же приступить к своим обязанностям. Вначале мне необходимо выполнить обет, - Максим нахмурился и замолчал, пытаясь подтвердить этим важность обета и намерения любой ценой выполнить его.

   - Конечно, - барон считал, что обеты надо выполнять любой ценой. - Дело чести прежде всего. Могу ли я узнать, суть обета твоего?

   - Разумеется, Ваша светлость, в этом деле не может быть секретов, - и старясь использовать самые изысканные выражения из "Айвенго", "Янки при дворе короля Артура" и других каких-то романах о рыцарях, Максим поведал барону Брамина-Стародубскому жуткую историю о том, что в детстве у него похитили брата- близнеца. И тогда еще он дал клятву, что не будет знать покоя, и не поступит ни к кому на службу, пока не разыщет брата. И в Счастливой Хавортии он появился, в основном, потому, что дошел слух, будто кто-то видел брата в этой стране. Только по этой причине он вынужден задержаться с вступлением в должность оруженосца.

   Брамина-Стародубский отнесся к этому сообщению с пониманием и сочувствием. Искренне пожелал удачи и в заключение благосклонно сообщил:

   - Э-э-э... сколько бы ни длился твой поиск брата, Максим, мое предложение э-э-э... остается в силе.

   - Благодарю Вашу светлость, - поклон Максима еще нельзя было назвать элегантным и безукоризненным, но Эмилий решил, что его товарищ успешно овладевает этим необходимым при дворе высокопоставленных особ искусством.