Gamma - Цели и средства Страница 76

— У нас все равно куча уроков вместе.

— В Гриффиндоре этот мерзкий Блэк.

— В Слизерине три мерзких Блэка, – хихикнула Лили. – Сев, не сердись. Директор ведь говорил, что колледжи должны дружить. Вот и будем – дружить домами. Пошли отсюда, а то объемся и помру молодой.

— Ладно. Идем. Про «люмос» не забудь.

Молодой она помирать собралась, тоже мне…

Вторая заповедь драконолога. Тебе сказали: не спорь с директором!

… так и скажу: нет у меня больше сына, не знаю никаких Северусов. Был Тоб, да помер.

Люк перестал говорить.

Не вдруг, не сразу – просто все сильнее накатывала слабость, и уже трудно было поднять голову с подушки, повернуться на бок, пошевелить языком.

Он ждал страха, а тот почему‑то не шел. В этой вялой полудреме кто‑то будто убаюкивал его, нашептывая вечное «все будет хорошо». Ведь все всегда было хорошо: так или иначе, но находилась лазейка, и трудные времена заканчивались. Вот и теперь – надо только выждать…

Ему сменили врача. Сухой, подтянутый Ормсби – из лидских Ормсби, Равенкло – исчез, вместо него в палате начала появляться рыженькая толстушка. Он принял ее за сиделку, пока она не представилась:

— Доброе утро, мистер Малфой. Я доктор Пэт.

Пэт – это Патриция? Он поморщился бы на плебейскую манеру сокращать имя до собачьей клички, но это отнимало слишком много сил.

Рыжая подошла ближе.

— Вы не поняли. Я доктор Сьюзен Пэт. Целитель–легилимент. Вы согласны на медицинскую легилименцию, мистер Малфой? Это позволит вам не тратить силы на речь.

Мерзость. Легилименция – мерзость. Но на процессе его память полоскали аврорские мозгоправы столько раз, что скрывать все равно нечего. Лорд, надо отдать ему должное, никогда не позволял себе подобного со своими приближенными…

— Пожалуйста, выберите белый шар, если вы согласны, и черный, если нет.

Перед глазами завертелись два бильярдных шара. Он потянулся к белому: белый – его цвет. Всегда был.

— Благодарю вас, мистер Малфой. – Рыжие кудряшки нависли над ним, закрывая свет из окна. – У вас есть какие‑нибудь пожелания?

Чтобы вы избавили меня от своего присутствия. Вслух бы он такого не сказал, просто ее голос утомлял, а без света стало тяжело дышать.

— Конечно, отдыхайте, сэр.

Это трудно было назвать разговором. Мысли, чувства, воспоминания наплывали невнятными образами – доктор Пэт угадывала его желания, отвечала на невысказанные вопросы – как вышколенный домашний эльф. Пэтти. Он стал звать ее Пэтти.

А потом поменяли лекарство, и ему сразу стало лучше. Он мог даже сидеть, опираясь на подушки, и не уставал от прогулок в саду. Нарси забрала его из больничной скуки, они съездили к морю: пили чудный яблочный сидр, гуляли по набережной. Нарси купила новое кресло, оно слушалось не только палочки, но и движений пальца – удобнее больничной развалюхи. Впрочем, он все равно больше доверял жене: на свежем воздухе клонило в сон.

Это был теплый, солнечный день. Люк сидел дома у окна и уже собирался вздремнуть, когда Нарси впустила в гостиную Ормсби. Люк кивнул ему. Не слишком приветливо, чтобы не возомнил невесть что, после того как пропал на… надолго, – но и достаточно вежливо: он еще может пригодиться.

— Здравствуйте, мистер Малфой…

Нарси кусала губы и дергалась, как грязнокровка. За ней – еле доставая макушкой до плеча – маячила Пэт. Помяни грязнокровку…

Слух обострился вдруг, и он услышал конец фразы:

– …удобнее. И никаких неприятных процедур. Поверьте, мистер Малфой, это лучший выбор.

Он поднял глаза на Ормсби. Перевел на жену. О чем они?

— Клиника святой Элизабет, Люк, – ровно проговорила Нарси.

Морильня. Морильня святой Элизабет. Он выпрямился и задышал часто. Там кончила свои дни Вальбурга. Там Мульциберы держали тело Джордана, не желая хоронить кусок мяса, в который превратили их сына дементоры. Там…

— Коновал! – выдавил он и упал на подушки кресла. – Мерзавец. Шарлатан…

— Мистер Малфой, поверьте, мы…

Он не мог отвернуться, но закрыл глаза. За полновесные галеоны – такое отношение… Кретины. Глупости, Нарси найдет нормальных врачей. Лучших врачей. В конце концов, имя Малфоев еще кое–чего стоит. Нарси найдет – и…

И все будет хорошо.

Он заплакал.

На каминной полке висело четыре чулка. Никто не спрашивал, для кого четвертый: мать неизменно вешала его туда каждое Рождество.

— Вечером привезут отца, – сказала она двадцать восьмого утром, застыв над неочищенным яйцом. – Хорошо, что елка еще не осыпалась.

Елки в Хогвартсе ставили еще до начала каникул, и они исправно зеленели весь январь, но стабилизирующее заклятье отбивало запах. Они с отцом любили свежий запах хвои, и раньше, когда… раньше ставили новую елку раз в три дня все каникулы. Первое Рождество без елки было в год, когда все рухнуло.

Отец дома – это было настоящее рождественское чудо: ему ведь так редко становилось лучше зимой. Может быть, что‑то в жизни начнет налаживаться наконец? От дома остались жалкие руины, но ведь цело еще папино любимое кресло, еще цел камин, в котором так весело трещат дрова зимними вечерами, мороз по–прежнему разрисовывает узорами стекла…

— Ему лучше? – затаив дыхание переспросил Драко.

— Он умирает.

Мать аккуратно положила ложечку на край яичной подставки и сцепила пальцы с коротко подстриженными ногтями.

— Луна, могу ли я попросить вас…

Луна улыбнулась.

— Конечно, миссис Малфой. Я поживу в Лондоне, нам все равно пора готовить номер.

Они одновременно встали из‑за стола. Драко остался сидеть. Рукоять вилки врезалась в левую ладонь, рукоять ножа – в правую.

Чуда не произошло.

Драко Малфой был плохим сыном. Он был некрасив, неумен, неловок, в нем никогда не было ни отцовского обаяния, ни отцовского аристократизма. То, что отец, несмотря на это, продолжал его любить, было чудом. Чудом, недоступным для Драко, потому что отцовского великодушия он тоже был лишен. А потому Драко старался жить так, чтобы чудо продлилось дольше. Чтобы отец не лишил его своей благосклонности. Получалось плохо.

Он никогда не задумывался, любит ли отца. Отец просто был. Всегда. Приятели и недруги, учителя, работодатели, родственники и знакомые приходили и уходили. Отец оставался рядом. И его болезнь… Драко даже не понимал сначала, из‑за чего столько суматохи. Отец ведь НЕ МОЖЕТ умереть. Так не бывает. Никогда не было. Конечно, случались простуды, мигрени, когда мать строго говорила «папа болен» – и Драко ходил на цыпочках. Но ведь это все не всерьез. Приходил доктор, и отец вскоре вставал как ни в чем не бывало. Отец был вечен. Был…