Сергей Девкин - Тайпэн. Оскал войны Страница 78

К ночи генерал Ёдзо развернул оборонительный периметр на захваченном плацдарме, к которому тут же подтянулись отряды Ли Ханя и часть сил из центрального лагеря. Под прикрытием темноты по руслу поднялась часть куай–сё и гребных галер, попутно переправив на южный берег около восьми сотен всадников Ваня, которые начали терзать остававшиеся там группки противника. Основные уцелевшие части царской армии сместились к налаженной переправе, бросив среди всего прочего и полевой лазарет, в котором имперцы впоследствии обнаружили лишь несколько сотен оставшихся травников и больше одиннадцати тысяч больных и раненых. К концу года из этих людей в живых осталась лишь четверть, и обязаны они этим были исключительно тому, что войска Империи при всей своей ненависти к Юнь, не стали опускаться до того, чтобы бросить их просто так умирать.

Ночь прошла в тревожном ожидании. Инженеры Лоу пару раз обстреляли врага новыми ракетами, собранными за день, чередуя их с обычными снарядами. Конница постоянно беспокоила охранение лагеря, не давая юнь времени для нормального сна, а диверсанты Ёнг едва не умудрились поджечь понтонный мост, но, к сожалению, потерпели в этот раз сокрушительную неудачу.

А утром в атаку ринулись корабли хайтина Кэй. Была ли это идея самого Реёко или Куанши, перебравшегося с недавних пор в трюмы «Сонной акулы», Хань так и не узнал, но зато иероглиф «завершение» в этом затянувшемся противостоянии был поставлен весьма эффектно. Удар куай–сё и галер, подавивших немногие уцелевшие вражеские метательные машин, позволил эскадре рассечь остатки восьмой армии на две части и разрушить единственную ниточку, связывавшую их воедино.

Небо и вправду благоволило в тот день Империи, ибо ничем иным нельзя объяснить то счастливое совпадение, что за несколько минут, до того, как на мачте «Акулы» взметнулся вымпел «к атаке!», одна из случайных ракет, остатками которых продолжали спорадически обстреливать стоянку юнь, угодила в неприметный шатер в глубине нового лагеря. Генерал Ёдзо и весь его штаб, собравшийся в это время на совещание, а также большая часть тысячников погибли все до единого.

Таких испытаний не выдержал даже несгибаемый характер закаленных ветеранов, прошедших сквозь джунгли Умбея, и предложение о капитуляции в обмен на сохранение жизней гонец южных захватчиков передал Ли уже через пару часов. Остатки войск на южном берегу также сдались или разбежались в разных направлениях, не помышляя больше об участии в военных действиях. Всего на милость Нефритового престола передали себя больше ста тридцати сотен солдат и офицеров. Самое смешное, что в имперской армии после всех событий предыдущего дня в боеспособном состоянии едва оставалось хоть столько же.

Самая большая и опасная группировка Юнь перестала теперь существовать, и сейчас дело оставалось лишь затем, чтобы вытеснить из Генсоку остатки третьей и четвертой армии. Цену этой победы еще предстояло узнать — чем обернутся отравленные земли к югу от Люньшай, никто пока не мог себе представить. И все–таки это была победа, тяжелая и заслуженная, но, к сожалению, назвать ее решительной и поворотной было еще нельзя. Хотя Закатная армия и отряды союзных кочевников были уже совсем близко, война пока что по–прежнему шла на территории Единого государства.

Глава 14

Палубный полусотник, выступив из темноты в круг красного света, отбрасываемого костром, склонился в легком поклоне перед Басо, прижимая правую руку к сердцу.

— Тысячник, капитан Кёрнчи согласен немедля переговорить с вами.

— Хорошо, — благодарно кивнул Нуен и поднялся со стеганой войлочной циновки.

Несколько уцелевших десятников из его крохотного отряда и командиры панцирных пехотинцев, составлявшие им компанию, проводили Басо спокойными взглядами, наблюдая за тем, как молодой командир в сопровождении морского полусотника идет в сторону широких сходен «Ненасытного». Десантный корабль замер горбатой громадой у одного из каменных причалов — единственного, что уцелело на территории караванного поста имперского дома Гжень после пожара и штурма, за исключением пятиэтажной островерхой пагоды храма на другом конце поселения.

События последней недели с трудом укладывались в голове у Нуена, и неожиданное спасении было для отряда юнь столь же внезапным и нереальным, как и все, что случилось прежде. Едва им удалось уйти от высланной вслед погони чжэн–гун, как горстка чужаков мгновенно превратилась в главную цель для всех верных поданных Императора, населявших окрестные города и села. Случилось именно то, чего Басо так опасался еще на марше. Ни о какой любезной почтительности больше не было и речи, а традиционная вежливость быстро уступила место суровому реализму. Ополчение, стража, наемники и приставы травили юнь как диких зверей, и лишь сочетание удачи и воли позволило царским солдатам выбраться из страшного огненного котла, в который для них превратились исконные древние земли Единого государства.

Настоящий страх настиг воинов Басо в ту ночь, когда отряд, спрятавшись в узкой лощине у неприметной деревни, в ожидании высланных разведчиков, услышал топот множества конских копыт, а в глубоких сумерках по мощеной дороге к селению выехало не менее семи десятков всадников. Не узнать по снаряжению и поведению манеритских нукеров было трудно даже для тех юнь, что никогда прежде не видели кочевников вживую. И хотя речь степняков никто из людей Нуена не понимал, со старостой, вышедшим навстречу манеритам, их предводитель заговорил на имперском. Именно тогда, Басо и узнал, что отряды каганов, прибывающие в пределы Хэйан, Маннай и Цинхай, уже развернули на него и его группу настоящую облавную охоту. При этом военный советник Императора сам лично объявил о награде за голову тысячника Юнь по весу золотым песком из–за того, что во время битвы с ополчением аристократов царским солдатам удалось убить главу рода Синкай, оказавшегося тестем нового тайпэнто.

То, что тогда предприняли юнь, едва окончательно стемнело, было то ли актом отчаяния, то ли просто здоровой наглостью, проявленной людьми, которые вдруг поняли, что терять им уже по сути нечего. Объяснить чем–либо другим нападение на деревню, в которой манериты расположились на постой, было просто нельзя. Мало того, что кочевников было почти в два раза больше, в селении имелись свои собственные стражники, да и население не стало бы относиться к Басо и его бойцам слишком уж дружелюбно. И, тем не менее, они пошли на риск, безрассудно и спокойно, как будто делали нечто подобное постоянно. Тысячнику вообще не пришлось никого уговаривать, а как бы даже наоборот.