Ник Перумов - Черное копье Страница 83

«Как-то уж всё слишком хорошо. Не может быть, чтобы никакой пакости не приключилось», – подумал Фолко.

Он даже не удивился, когда воздух вокруг него внезапно вспороли чьи-то длинные чёрные стрелы.

– Эге-гей! Налетай! Бей! – раздались хриплые и грубые голоса вокруг.

Срывая с плеча лук, хоббит поднял голову – вздымая облака серебристой снежной пыли, со склонов кубарем катились прямо на замёрзший и ощетинившийся сталью отряд какие-то замотанные в мохнатые шкуры существа – высокие, с широченными плечами и совсем малорослые, хоббиту по плечо; мелькали стрелы и копья.

«О мощный Ауле, гурры вкупе с горными и пещерными троллями!» – отрешённо подумал хоббит, не имея времени пугаться.

Его руки уже делали своё дело – и снег на ближнем склоне окрасился тёмной кровью одного из нападавших.

Отон бесстрашно выехал было вперёд, что-то крикнул – в грудь ему ударило тяжёлое кривое копьё, видно, самодельное – оно не пробило кольчугу, но сбросило предводителя на землю.

Бывалые дружинники Отона, однако, в первый момент растерялись. Все помнили приказ капитана – уладить дело миром – и потому отбивались как-то вяло, а здоровенные тролли, добежав наконец до сбившихся в кучу противников, пустили в ход тяжёлые дубины; гурры же задержались наверху, пуская множество стрел, хоть и с плохими наконечниками, но способные ударить чувствительно. Фолко быстро огляделся – оцепенение не овладело лишь им да двумя гномами; растерянность воинов Отона, похоже, взялись усугубить несколько старых гурров, стоявших на высоком каменном выступе, – они делали руками какие-то пассы и бросали в небольшой костерок корешки и ветки, вспыхивающие трескучим, дымным пламенем.

Стоило Фолко поднять на них глаза, как странная истома стала наваливаться и на него; отяжелели руки и веки, всё поплыло перед глазами… Однако он ещё мог бороться, и он стал бороться; откуда-то из глубин памяти всплыл синий цветок, тающие на ладони голубые лепестки – и отрезвляющая боль в руке смыла пелену с сознания, возвращая силы и решимость.

А тем временем бой оборачивался совсем плохо для отряда Отона. Огромные тролли тащили воинов из сёдел, заламывали им руки, обезоруживали, вязали; кое-кто сопротивлялся, но их обступали со всех сторон, и спасения было ждать неоткуда; чары гурров, похоже, действовали – мечи в руках спутников хоббита поднимались всё медленнее, будто во сне; правда, гномы держались – они успели зарубить уже трёх троллей и сейчас добивали четвёртого; убедившись, что с друзьями всё в порядке, хоббит стал искать взглядом Отона – потому что, как и при встрече с Ночной хозяйкой, иной надежды, кроме Талисмана, не оставалось. Фолко сразу понял это – и, увидев, как два громадных тролля волокут поваленного ещё в самом начале Отона, хоббит, не мешкая, рванулся к нему.

Он не боялся – страх навалился на него только после, когда Фолко осознал, насколько близка была его гибель.

В горячке боя никто из троллей не обратил внимания на маленького хоббита; тот вырвал стрелу из колчана и привычно взял прицел. Древко до половины вошло в шею одного из тащивших Отона троллей, выставив наружу окровавленный наконечник; глухой рев, сиплый стон – и все кончено; второй тролль успел повернуться, вскинул дубину, но лишь для того, чтобы разделить участь своего сотоварища – не теряя ни секунды, Фолко прострелил ему горло.

– Талисман, Отон, Талисман! – затряс он за плечи своего Капитана.

Однако, лишившись сознания от удара, тот оставался недвижен и безгласен. Руки хоббита беспорядочно зашарили по тяжёлому телу, пытаясь отыскать заветно-зловещее Кольцо; он страшно торопился, ежесекундно оглядываясь; и не напрасно, потому что отряд был близок к полному разгрому, больше медлить было нельзя, и Фолко взялся за лук. Р-раз! – и, нелепо раскинув руки, с высокого карниза полетел старый гурр-колдун; два! – и рухнул ничком в костёр второй из гурров.

– Сюда! Ко мне! Здесь капитан! – во весь голос завопил хоббит, обнажая меч.

Гурры били из лука, но кольчуга отразила стрелы. Тогда дружинники в свою очередь взялись за мечи. Для хоббита дело оборачивалось плохо – на помощь гуррам пришло пятеро троллей, но вовремя подоспела подмога. Пока гурры-чародеи наверху разводили новый костер, суетились и мельтешили, сила их заклятий ослабла, люди встряхнулись и отпор тотчас усилился. К хоббиту подскочили четверо ангмарцев и несколько орков; на время они отбросили нападавших, уложив трёх троллей, но и сами потеряли двоих; однако драгоценные секунды были выиграны, и Фолко, застонав от напряжения, сумел-таки перевернуть неподъёмное тело Отона, запустил руку глубоко под кольчугу и нашарил крошечный кожаный кошель на прочной цепочке. Пальцы рванули завязку – и Фолко выпрямился, держа в ладони тусклый золотой ободок.

Странное чувство охватило его – он словно стоял над бездонным обрывом, откуда тянуло сухим, обжигающим лицо жаром; перед мысленным взором его мелькнули сорванные, кружащиеся, будто под сильным ветром, голубые лепестки его заветного цветка, сотни далёких голосов воззвали к нему: «Остановись! Не надевай!»; поток знакомой мутноватой силы, затемняющей сознание, вырвался наружу, но остановился, не в силах преодолеть барьера воли хоббита, стремительно возведшего вокруг загадочного Талисмана прочную и пока не преодолимую для этой силы ограду. Мрачной и тёмной была мощь, заключённая в Талисмане; ничего, кроме замогильного мрака, не видел в ней хоббит, пристально вглядываясь в неё своим дивно обострившимся внутренним взором – даром того самого синего цветка, спасённого им от гибели на земле. И сейчас Фолко видел всё словно сквозь ворох голубоватых лепестков; но они не мешали, – напротив, каждый из них походил на волшебное увеличительное стекло, помогая различить подробности внутренней сути Талисмана.

Однако не только тяжкий, беспросветный мрак составлял силу грозного Кольца; вглядевшись, Фолко различил там и второй, верхний слой – на сумрачном, жестоком и безжалостном фундаменте было и нечто иное – могучее, но не чёрное, содрогающееся, словно человеческое сердце, стремительное и своенравное, для чего хоббит не мог подобрать сразу определения; в этом втором слое было намешано всего, словно незадачливый творец, не глядя, швырнул в тигель частицу себя самого. И тут хоббита осенило.

«Это же человеческое начало! – сказал он себе. – То, что я не могу понять и определить – это часть человеческой силы!» «И сплав тёмной воли и смелых сердец он вложит в свой всемогущий венец», – вдруг вспомнились слова Наугрима. Да! На фундаменте странной, древней и чёрной силы, невесть откуда взявшейся в Олмере, был возведён Талисман; но немало в нём было и от свободной человеческой воли; однако сейчас она даже мешала, не давая постигнуть самой сути; очень страшна и холодна была эта глубинная суть, но Фолко настойчиво продвигался к ней, ломая собственные страхи, – мороз драл по коже, кровь леденела в жилах, невообразимо древняя ненависть оживала в глубинах Талисмана, вставая от векового оцепенения. Это воля хоббита давала сейчас ей дорогу; он понял, что всё, вложенное в Талисман его творцом, помогало обуздывать эту древнюю земную силу; но иного пути не было, оставалось только собрать в кулак всё, что у него имелось, чтобы попытаться понять.