Виталий Момотюк - Посмертие. Второй шанс Страница 9

— Госпожа, — наконец он прервал молчание, — позволь мне задать ещё один вопрос.

— Всего один?

— Вопросов много, но сейчас меня больше всего интересует только один. Ты сказала, что я пришёл из‑за грани. Что это значит?

— Миры создаются и существуют там, где противостояние Стихий уравновешено. Здесь Хаос подчиняется Порядку. Это материальный или физический план бытия. Но есть ещё один план — метафизический. Смертные называет его по–разному. Здесь твои соплеменники знают этот план как Мир Духов. После смерти ваших тел, вы продолжаете свое существование именно там до тех пор, пока не возрождаетесь, умираете окончательно или превращаетесь в кого‑то другого. Впрочем, возможно, что вы живёте именно там, а в миры приходите лишь на некоторое время с определённой целью. Я не знаю. В любом случае, нам это недоступно — мы существуем только здесь. В этом наша сила и наша слабость одновременно. Потому граница между этими планами для нас и есть Грань Мира. Ты пришёл в этот мир именно оттуда — из‑за грани. И не просто пришёл — принёс частицу этого плана в себе. Только время покажет, к чему это приведёт.

— Я должен уходить, госпожа?

— Куда? И зачем? Ты можешь оставаться здесь до тех пор, пока сам не решишь уйти. В любом случае тебе требуется некоторое время, чтобы прийти в себя, освоиться в новом теле и разобраться в своих возможностях. Здесь ты в относительной безопасности.

— Кого мне следует опасаться? Людей? Зверей?

— Со своими соплеменниками и c животными ты даже сейчас вполне способен разобраться и сам. Но в мире есть Силы, перед которыми ты пока бессилен. Рано или поздно тебе предстоит встретиться с их слугами. К этому ты пока не готов. Будет лучше, если некоторое время ты побудешь под моей защитой.

— Я же не успел ещё ничего сделать!

— Ты здесь появился.

— Это случайность!

— Сомневаюсь в этом. Ты, человек из другого мира, большинство обитателей которого верит только в силу человеческого разума, пришёл именно в этот мир, и именно в это время. Это не просто так.

Мужчина сжал виски ладонями и заговорил. Воспоминания о другой реальности были смутные и путанные, словно это происходило не с ним, и словно в каком‑то сне. Но он рассказывал своей собеседнице всё, что удавалось вспомнить, хотя в некоторых случаях ему и не хватало слов. Она слушала молча, словно каменное изваяние. Идеальный слушатель для неумелого рассказчика, которому необходимо выговориться.

— Я не знаю ничего о происходящем за гранью, — сказала женщина, когда человек закончил повествование, — Потому я не могу ни объяснить эти события, ни дать тебе мало–мальски полезный совет по этому поводу. Всё это действительно выглядит как цепочка случайностей. Но помни: вещи не всегда такие, какими они кажутся. Только время и ты сам можете ответить на многие из твоих вопросов. Так что делай то, что делают все смертные в этом мире.

— Что же?

— Живи. Эта пещера всегда будет твоим пристанищем. По крайней мере, до тех пор, пока ты будешь в нём нуждаться, или пока ты не начнёшь представлять опасность для таких, как я.

— А если это случится, что тогда?

— Разве ты не знаешь ответ на этот вопрос? — вроде даже удивилась собеседница, — Безусловно, если возникнет необходимость, я попытаюсь устранить угрозу. Но, в любом случае, до этого ещё очень далеко.

Мужчина прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Когда он собрался задать следующий вопрос, то обнаружил, что пребывает в полном одиночестве. Женщины не было. Только звонко журчал ручей в своём каменном ложе. Словно и не было никакого разговора, который многое расставил на свои места, но породил ещё больше вопросов. Тяжёлые мысли ворочались в сознании, и были они неожиданно злыми.

«Вот так вот. Захотели — поболтали. Захотели — бросили, как надоевшую игрушку. Подобрали, словно бездомного котёнка, погладили, уложили на подстилку, поговорили, а потом ушли по своим делам. Спрятала котёнка от злобных псов неизвестного соседа. Спасительница! Тебе‑то это зачем?!»

Ответа не последовало. Прохладный шероховатый камень пещеры был безмолвен, как и подобает обыкновенному камню. Мужчина подумал было, что недавний разговор вполне мог быть порождением больного разума, но тут же отверг эту мысль. Он чувствовал себя уставшим и голодным, но отнюдь не больным. Да и была какая‑то неизвестная и необъяснимая уверенность в том, что всё услышанное есть правда. Не вся, естественно, но, безусловно, правда. Кое‑что собеседница не захотела сообщать, кое‑что действительно не знала. Но не врала она, это точно. Да и зачем ей врать?

Голод снова напомнил о себе, но мужчина словно отмахнулся от этого чувства. С этим можно повременить. Он снова лёг на своё каменное ложе, прикрыл глаза и начал перебирать в памяти свой недавний разговор, стараясь не упустить ни малейших подробностей. Сейчас ему важно понять, где именно его собеседница недоговаривала, а где не знала ответов. Просто жить он не собирался, да и вряд ли это получится теперь, после всего, что случилось. Нужно задать себе правильные вопросы и начинить искать на них ответы, иначе другие начнут решать за него, что и как. А позволять кому‑то решать за себя он не хотел.

«Ох, не верю я в бескорыстность человеческую, не верю. А уж в бескорыстность подобных существ — тем более!»

Ящеры нервничали. Утробные звуки периодически вырывались из усеянных довольно внушительными на вид клыками пастей. Незнакомому с повадками роадраннеров наверняка пришла бы в голову мысль, что эти твари жаждут крови. Но Эльнуер знал, что эти звуки — то ли рычание, то ли клекот — признак страха. Животные чувствовали опасность и желали поскорее убраться подальше от её источника, но стальная воля седоков и упряжь не позволяли им этого сделать. Оставалось только выражать свое недовольство в надежде на то, что всадники внемлют предупреждению и сменят маршрут движения.

— Оно распространяется, — вслух выразил общую мысль десятник со шрамом на щеке, который возглавлял патруль.

Эльнуер взглянул на этого воина. Он уже успел присмотреться к охранявшим его воинам и многое уяснил. Светлая прядь шелковистых волос выбилась из‑под шлема, явственно указывая на причину такого наплевательского отношения к субординации: десятник явно был побочным отпрыском одного из знатных родов ангья. Однако шрам на щеке указывал ещё на одну причину подобной дерзости: воин отлично знал себе цену и заработал свою репутацию явно не благодаря протекции одного из родителей. Впрочем, ему бы и не дали в сопровождение кого попало, а отличным бойцам прощалось много. Но всё равно чистокровный властитель не смог подвить в себе некое отвращение к бастарду. Будь этот десятник хоть трижды герой, но самим своим появлением на свет он уже покрыл своё имя позором среди знати. Хотя среди простых воинов этот бастард, похоже, пользовался почётом и даже любовью.