Робин Мак-Кинли - Красавица Страница 9

У нас не было времени придумать имя для птички до того, как мы покинули город. Это случилось только через несколько недель после того, как мы въехали в новый дом: Хоуп, наливая воду канарейке однажды утром, внезапно подняла взгляд и воскликнула:

– Ведь у него все еще нет имени!

Грейс и я уставились на нее, а потом друг на друга в недоумении. Рука Хоуп все еще была вытянута над миской для воды; а затем канарейка, словно в нетерпении, вывела трель. Тогда мы посмотрели на нее, а Грейс сказала:

– Конечно же. Почему мы об этом до сих пор не подумали? Орфей.

Я скептически хмыкнула, а она улыбнулась и ответила:

– Такая сестренка, как ты, дорогая, огорчит даже самый сдержанный разум.

А Хоуп засмеялась и произнесла:

– Орфей! Идеально.

И птичка стала Орфеем, только вот через месяцы имя сократилось до Фуи. Хотя я все равно звала его Орфеем, а он продолжал петь.

Следующим летом, спустя почти год с тех пор, как мы приехали, Жэрвейн и Хоуп поженились. К тому времени к дому пристроили еще одну комнату, со стороны гостиной – для новобрачных; а местный каменщик выложил камин. Отец сделал для них огромную кровать с высоким изголовьем, окаймленным дугами, в качестве свадебного подарка. Жэр и я занимали две комнаты на чердаке, а Грейс и Хоуп делили одну из спален, во второй же жил Отец. Грейс позвала меня жить вниз, но мне нравился мой чердак, и я понимала, что ей тоже хотелось бы иметь собственную комнату. Поднялся было небольшой шум по поводу моего затворничества на чердаке, когда мы въехали, но я настояла на своем. Делить комнату с сестрами, говорила я, да мы же будем словно селедки в бочке; кому-то надо вселиться на чердак, а я ведь младшая, к тому же мне тут нравится.

Отец вырезал для меня окно в отвесной стене – оно выходило на восстановленный сад и большой лес за ним. Когда я не слишком уставала (а это случалось все реже, когда я начала привыкать к работе), то не ложилась спать лишний час и читала у огня одной драгоценной свечи. Но свечи были весьма дороги, чтобы так часто их использовать для такого бесполезного занятия, как чтение, даже если мои веки не закрывались сами от усталости; я все же смогла сохранить с торгов полдюжины моих самых старых, потрепанных и исписанных книг. В новой жизни я больше всего скучала по чтению. Дневные часы мы проводили в работах, да и большую часть вечеров – штопая одежду, починяя инструменты и выполняя мелкие работы.

Мелкие работы весной делала я, забиравшая у Грейс почти все ее шитье, чтобы та была свободна. Сестра тайком вышивала покрывало для новобрачных.

Работа для каждого из нас делилась на части. Жэр проводил время в кузнице: мастерство его было весьма высоким, и после первой нашей зимы, люди преодолевали по тридцать миль[4], чтобы приехать к нему. Старые навыки Отца по работе с деревом потихоньку вернулись: небольшой навес рядом с кузницей расширили и Отец делал повозки и мебель, а также чинил крыши и стены в городе. Волосы его совсем побелели и он стал двигаться медленнее, чем бывало; но ходил прямо и с поднятой головой, а еще снова мог болтать и смеяться. И я подозревала, что Мелинда влюбилась в него. Он был вежлив и галантен к ней, как и ко всем женщинам, включая своих дочерей; но я считала, что он особенно относился к Мелинде. А она – простая, добрая и бесхитростная – часто краснела, когда он обращался к ней, и крутила свой фартук в руках, словно девчонка.

Грейс и Хоуп разделили обязанности по дому между собой; а я делала все, что оставалось, там и сям, ни работа по дому, ни работа в кузнице. Частенько мне казалось, что было бы намного удобнее, родись я мальчиком – тем более я и так выглядела как парень. Жэр и я вместе с Великодушным вытаскивали упавшие деревья по краям леса, а Жэр научил меня расщеплять дерево, рубить дрова и складывать их. Это и было по большей части моей работой, потому что в доме было несколько каминов и еще два – в пристройках. На все нужно было топливо, а в дополнение – угли для готовки; огонь же в кузнице и на кухне должен был гореть, несмотря на погоду.

Сила моего большого коня стала легендой и в первый год мы несколько раз вытягивали крепко застрявшие вещи из различных мест: старые пни, зажатые в почве; телеги, по колено утонувшие в весенней грязи. Мы также перевозили дрова для тех, кто жил в деревне, а в обмен уезжали домой с пивом, одеялами (мы ведь были с юга и нас почитали хрупкими) и сладкими пирогами на праздники. У меня никогда не было времени подумать о соответствии моего нового статуса или о том, что с ним стало. Казалось, я становилась более мальчишкой, чем девчонкой; и скорее всего, так как я была маловата и простовата, да и без особых форм, то горожане приняли мою неясную позицию довольно просто. Мужчины снимали головные уборы при встрече с моими сестрами, сдерживали ругательства, а некоторые даже неловко кланялись; меня же приветствовали помахиванием и ухмылками, и как правило звали «Красавица» (имя, которое, как я заметила, прижилось в мгновение ока): так поступали с тем свирепым желтым мастиффом, который сторожил Красный Грифон – тот, если его достаточно уважительно подзывали и если он был в настроении, то откликался на имя «Медок».

А когда Великодушный вытягивал очередной плотно застрявший пень из земли, и мы оба, а также хозяин земли и все его соседи, были покрыты грязью и занозами, то меня хлопали по плечу и давали небольшую кружку пива.

Когда пришла весна, я стала копаться в саду: сделала посадки, все прополола, помолилась над ним – сильно суетилась; но ему пошло на пользу то, что почти три года на нем ничего не выращивали, потому что у нас появилась редиска размером с луковицы, картошка размером с арбузы и арбузы размером с овечку. Забор из живой изгороди рос сам по себе и воздухе витал чудесный аромат; ветра часто смешивали запахи сосен и моха из леса с острым запахом трав, прибавляя к ним аромат свежего хлеба из кухни, а затем раскидывали все это над полем, словно горсть золотых монет.

Я подрезала ветви яблоням – там когда-то был фруктовый сад и несколько деревьев все еще плодоносили – и жила с большой надежой на то, что следующей зимой у нас будет яблочное варенье.

Глава 3

Жэр заставил нас всех пообещать (хотя только у меня возникало желание, которое нужно было пресечь), что мы никогда не пойдем в лес за нашим домом без него или Отца; последнее было просто данью вежливости, потому как Отец был никудышным лесником. Я предположила, что Жэр имел в виду не заходить далеко в лес и однажды днем забрела на опушку с высокими деревьями вместе с конем и телегой, подбирая хворост, который пойдет в топку домашних каминов; все ветки, что росли в поле у дома уже были срезаны и сожжены в первые недели нашего проживания здесь. Но Жэр увидел меня из окна кузницы и прибежал за мной разозленный: я была удивлена, увидев его настолько сердитым, и объяснила, что не намеревалась нарушать его приказ, и что меня было видно из дома – точно так, ведь он-то меня увидел. Он не успокоился, но ответил, что не хочет, чтобы я просто даже и проходила рядом с этими высокими деревьями. Этот разговор случился в нашу первую осень здесь, листья отливали багряным и золотым; было уже достаточно прохладно и дыхание наше клубилось паром в воздухе.