Владимир Аренев - Под небом голубым Страница 9

Некоторое время человек стоял, наблюдая за тем, как вращаются лопасти неправильных (с его точки зрения, только лишь с его!) вентиляторов и как меняют цвет и форму тела-кучки. Почему-то ему показалось, что то, о чем звучат Обитатели и то, о чем они расцвечиваются — совсем разные вещи. Не понятно, с чего это вдруг пришла в голову такая дурацкая мысль, просто подумалось — вот и вс„. Он пожал плечами и пошел по своим делам. Похоже, эти существа не представляют для него угрозы, а это самое главное.

3. В общем-то, человек не собирался идти в сад. После событий сегодняшней ночи есть ему совершенно не хотелось, не возникало и необходимости справлять естественные надобности. А одежду он недавно стирал. Но — «Обитатель ступает, а город — направляет».

Сегодня сад напоминал большую теплицу, пленочные стены и потолок которой некий безымянный безумец покрыл изображениями маленьких голубых кружочков. В этом она ничем не отличалась от домов, и сперва человек даже спутал сад с одним из зданий. Потом все же сообразил, что в последних не растут карликовые кусты с тонкими плоскими стручками фиолетового цвета.

Человек на мгновение остановился, раздумывая. Улица, на которой он оказался, упиралась прямо в теплицу-сад, но сзади проход оставался свободен — можно было просто развернуться и уйти. Просто развернуться и уйти… Правда, в таком случае нету никакой гарантии, что в следующий раз сад появится раньше, чем через сутки. Или даже через двое суток. Абсолютно никакой гарантии. «Ты хочешь этого?» Его губы сейчас напоминали старый шрам — так плотно он их сжал.

«Ты хочешь этого?» О да, человек хотел этого! — бунта! неповиновения! Так лабораторная крыса втайне мечтает вцепиться в палец двуногой твари с круглыми блестящими глазами, которая заставляет ее бегать по стерильному до тошноты лабиринту. Спросите, почем же никогда не кусает? Жизнь, господа, чертовски сложная штука и оч-чень ценная. Лабораторным крысам это известно лучше, чем кому-либо другому.

«И все-таки я…» — вчерашний случай у Врат задел его самомнение сильнее, нежели человек сам себе в этом признавался. К тому же женщина…

«/Ты сам виноват. Считал, тебе здесь все знакомо. Считал себя господином. Был самоуверен — вот город тебя и окоротил/.

Не в этом дело. Я не хочу есть. И значит, мне нечего делать в саду. Неповиновение? Да пошел он, этот город… В конце концов /у тебя есть запас сушеных плодов — хватит на пару дней, если экономить/ в конце концов, я… я покажу ему, что чего-то стою!

/Каждый чего-то стоит. Один — грош, другой — и того меньше. Благоразумно ли показывать, чего ты стоишь на самом деле?../ Я покажу ему…. Я не пойду в сад.

/Ну-ну…/» Человек замер посередине улицы, не замечая, что его лихорадит, как во время жестокой простуды. Машинально, не задумываясь, он сунул руки в карманы (в одном дырка, но зашить — никак), и еще наверное с час (а может, просто показалось, что так долго) стоял, взвешивая.

«/Ну иди, иди. Уходи.

Рано или поздно все умирают/.

Я…

Я…

Я…

/Тебе ведь нужно поспешить кое-куда, чтобы узнать что-нибудь о той женщине, которая на проверку оказалась вовсе не тем, что ты себе представлял. Не играй с собой в прятки: иди или оставайся в саду. Но не стой на месте!/ Я…

…Я…

…я…» Плоский фиолетовый стручок набух и оборвался. Он упал на землю и лежал там, как отвратительного цвета фекалия.

«…я…

…я…

…я…

/Ну же!/ Я не пойду в сад!!!» Первый шаг дался с трудом, это было как ступить с обрыва в пустоту, — но человек сделал этот первый шаг.

«Только не бежать!» Следующий стоил почти такого же количества усилий… ну, разве что, чуть меньшего.

«Ни в коем случае не бежать».

На пятом человек обернулся.

Сада не было. Только на мостовой лежал взбухшей фекалией фиолетовый стручок.

4. Оказалось, новые Обитатели способны перемещаться из дома в дом. Честно говоря, если бы не все эти утренние переживания, человек задумался бы над подобным вопросом и раньше. Каким-то же образом эти разноцветные кучки с глазами попали в город? Значит, как-то должны его и покинуть. А — насколько видел человек — дверей в нынешних домах не было.

Человек шагал по улице, которая вела к стене города, вернее, к вполне определенному месту в этой стене. Пожалуй, следовало бы гордиться одержанной победой, но слишком мизерной она была по сравнению с тем рабством, в котором плескалась еще его душа. Самое же отвратительное то, что человек сейчас не просто ненавидел город. О нет! это чувство было куда как более сложнее, нежели обычная ненависть. В предыдущей, теперь почти забытой жизни из всех живых существ он больше всего презирал собак — за их раболепие, за их способность снести любые несправедливые слова и незаслуженные побои, а потом преданно лизать обидчику-хозяину руки. Теперь же — вот что хуже всего! — он сам стал таким псом.

ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.

5. … устыдился, что помешал. Это походило на подглядывание в женском туалете.

Ты отвернулся и посмотрел прямо перед собой.

Солнце уже наполовину съехало к горизонту…

ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.

6. Обитатели бывали разные. По большей части — безразличные. Человек не знал, как они относятся к тому, что он ходит по улицам города. Может быть, воспринимают его, как сон. Может быть, как Бога. Не все ли равно?.. Обитатели занимались своими делами, на которые, между прочим, ему, человеку, тоже было наплевать: вполне разделенное безразличие.

Со временем он привык к этому. Он стал беспечен.

7. После Времени Врат человек обычно отыспался до полудня. Если не будили новые Обитатели.

…Через отверстия в потолке в комнатку проникло лепетанье почти человеческих голосов, и он вскочил, растерянно моргая. Тогда еще человек не успел выкорчевать надежду из своего сердца. И, кстати, тогда еще не стал, тем, кем стал. Поэтому меча у человека не было.

Одевшись, вышел (почти выбежал) наружу. И минут пятнадцать стоял в пересохшей глотке фонтана, озираясь по сторонам.

Город преобразился, но не это так впечатлило человека; в конце концов, город всегда изменялся после Времени Врат.

Однако — вот главная странность! — на сей раз домов, как таковых не было. Вообще, ни в каком виде. Вместо них, ровные и похожие одна на другую, как зубья в расческе-ежике, торчали во все стороны колонны. Их серый цвет навевал мысли об издохшей в муках селедке и неуплаченных долгах. Колонны отличались друг от друга только своей высотой (от метра над мостовой до заоблачных высот) и степенью наклона над упомянутой же мостовой. Меж колоннами сновали и лепетали Обитатели. Существа представляли собою двухметровые конусы, направленные расширением кверху; снизу из основания конуса выползало по тонкому хлысту, который волочился за Обитателем, напоминая веревочку от воздушного шарика. Да и сами существа, словно воздушные шарики, носились по воздуху, не касаясь земли. (Ведь не принимать же всерьез веревочки!) Конусы могли быть расцвечены как угодно ярко, но хвосты-хлысты у всех созданий блестели металлическим блеском. Обитатели гоняли меж колонн, словно тараканы, и лепетали, лепетали, лепета…