Дуглас Брайан - Вендийская демоница Страница 2

Конан понял: этот человек скорее даст себя залезать, чем бросит носилки. Кто же находится внутри? Какой-нибудь могущественный маг, подчинивший себе волю своих прислужников?

Ухмыляясь, гирканец поднял кинжал. Он был готов нанести чернокожему последний удар и тем самым расчистить себе путь к цели…

И этот миг занавески носилок раздвинулись, оттуда показалась женская ножка в парчовой туфельке. Она сверкнула, как атакующая змея, — стремительно и безжалостно. Гирканец взвыл и выронил кинжал. Женщина, прятавшаяся в носилках, ловко и безжалостно ударила его между мог. Нападавший согнулся пополам и, завывая, отошел в сторону.

Негр перевел дыхание. И тут огромный киммериец пришел к нему на помощь. Ибо вслед за первым гирканцем показался второй, а за его спиной уже маячил третий…

Конан обнажил меч. Это был длинный прямой меч, которым киммериец владел в совершенстве, — как раз подходящий для его могучих рук.

Конан взмахнул мечом и, не колеблясь, нанес удар ближайшему гирканцу. Клинок опустился на шею нападавшего, и голова покатилась по рыночной площади. Зеваки отскакивали, давая ей дорогу. Никому не хотелось соприкасаться с жутким трофеем. Пыль набилась в глаза и ноздри умершего. Наконец голова остановилась, слепо таращась на продавца конской упряжи. Тот плюнул и ушел в свою лавку.

Завизжала какая-то женщина. Толпа начала разбегаться.

И тут наконец на площадь явились стражники.

Большими круглыми щитами они оттеснили толпу, заставив ее вернуться на место происшествия. Толпа, выплеснувшаяся было в соседние улицы, опять заполнила площадь. Люди кричали, женщины истерически плакали и умоляли отпустить их домой. Какая-то кухарка повисла на шее капитана стражников, тыча ему в лицо только что купленной рыбой и уверяя, что «хозяйка повесит ее на воротах собственной кухни, если рыба протухнет». Кухарку едва отодрали от капитана, и она, не веря собственной удаче, бросилась бежать по улице — подальше от площади.

Другие оказались менее удачливы. Прокладывая себе дорогу через толпу, стражники приближались к носилкам. Там стоял, тяжело дыша, киммериец. Бездыханное тело гирканца лежало возле его ног, еще двое, раненые, отползали в стороны и скулили, точно побитые псы. Негры-носильщики настороженно смотрели по сторонам, а человек, прятавшийся в носилках, не давал о себе знать.

— Это твоих рук дело? — осведомился капитан стражи.

Конан посмотрел на изрубленного гирканца и отступил на шаг. Затем перевел взгляд на капитана:

— Уточни свой вопрос. Что именно здесь должно быть делом моих рук?

Капитан указал на труп:

— Вот это.

— Для начала, этот предмет изошел из лона какой-то несчастной шлюхи, которой не достало ума утопить младенца сразу же после рождения, — задумчиво произнес Конан.

Капитан понял, что над ним издеваются, и поднес меч к горлу киммерийца.

— Отвечай, когда тебя спрашивают представители закона!

— Интересно, где были представители закона, когда этот ублюдок пытался прикончить даму в носилках и ее рабов?

— Вопросы задаю я!

— А, — сказал Конан, зевая, — а я не понял. Ну, спрашивай.

— Кто убил этого человека?

— Если речь идет об этой навозной куче… — Конан указал на труп гирканца жестом философа-созерцателя.

Один из раненых прервал его и подал голос:

— Он набросился на нас! Он убил нашего товарища! Этот варвар — настоящий дьявол!

Капитан нахмурился.

— Я арестую тебя, — обратился он к Конану. — Полагаю, в тюрьме ты станешь более разговорчивым.

И тут занавески носилок наконец раздвинулись, и наружу явилась дама, которая скрывалась внутри.

Она была не слишком молода — лет тридцати, должно быть, и не слишком красива — во всяком случае, явно не входила в число первейших красавиц Хайборийского мира.

Кое-что в ее чертах выдавало гирканское происхождение, и это позволяло предположить, что дама относится к числу аристократии Турана. Кожа ее была светлее, чем у большинства уроженок Акифа, темные волосы отливали медью. Искусно подведенные глаза горели ярко-зеленым цветом. Чуть удлиненные, слегка раскосые, они смотрели на мир удивленно и с откровенной радостью. А улыбка была лучшим ее украшением. Крупный чувственный рот охотно улыбался — и, должно быть, так же охотно и сладко целовал.

Все эти мысли пролетели в голове Конана, когда он увидел даму. Должно быть, нечто сходное подумал и капитан городской стражи. Впрочем, у капитана появились и другие соображения — он явно знал эту даму.

Помолчав, он чуть отступил назад и поклонился.

— Госпожа Масардери, — произнес он. — Я должен был узнать ваши носилки.

— Немудрено, что в такой суматохе вы их не узнали, — отозвалась она. — Впрочем, теперь недоразумение выяснилось. Этот человек заступился за меня, и я прошу отпустить его. Без его помощи, без его отваги мы с вами сейчас бы, наверное, не беседовали.

— Пфа! — вскричал капитан с видом величайшего презрения и смерил Конана взглядом с головы до ног. — Этот варвар? Я уверен, что большую часть дела сделали ваши отличные чернокожие рабы… Кстати, госпожа Масардери, мое предложение остается в силе. Помните? Я предлагал вам по сорока золотых за каждого.

— Нет, — ответила она кратко. — А теперь позвольте мне и моему другу удалиться.

Она кивнула в сторону Конана так величаво, и вместе с тем так просто, что у киммерийца и мысли не возникло возражать. Разумеется, он нашел бы десяток свидетелей, которые высказались бы в его пользу… Но он был в этом городке чужим, к тому же — варваром, так что кое-какие неприятности ему были бы обеспечены. Госпожа Масардери, в свою очередь, предлагала ему свое гостеприимство. Пусть она делала это чересчур настойчиво — вряд ли в ее доме Конану не понравится.

Поэтому киммериец дружески ухмыльнулся капитану стражи и последовал за носилками. Больше всего Конана веселила мысль о том, что капитану предстоит теперь собирать показания свидетелей драки, а также заниматься уборкой площади. Что касается раненых гирканцев, то те почти наверняка успели скрыться. Поэтому разузнать, кто подослал их к Масардери, не представляется возможным.

Особняк госпожи Масардери выделялся среди прочих богатых домов Акифа. Это был большой дом с множеством украшений на фасаде. Резные каменные цветы были исполненные с величайшим искусством и вполне могли соперничать с кружевами.

Часть фасада была раскрашена синей и золотой краской, а два окна на верхнем этаже напоминали удлиненные глаза, похожие на глаза хозяйки. Нарисованные ресницы, казалось, вот-вот моргнут, а изогнутые брови над ними выражали радостное удивление.