Сфера времени (СИ) - Ершова Алёна Страница 24

Кивок.

— Следующий.

— Наличие гибких страт.

— Хорошо. Дальше.

— Глобализация экономики и культурный шейк.

— Верно.

— Культ массового потребления.

— Да.

— Меритократия.

— Умница. Ещё что?

— Упразднение института церкви.

— Таак. Правильно. Кто ещё?

— Закрепление принципов толерантности на уровне культурного кода.

— Отлично. Вижу — курс социологии слушали, вымыв уши. Теперь по каждому пункту давайте пройдемся отдельно. Итак, институт семьи и брака — древнейший социальный институт. На социологии вам подробно рассказывали о формах, типах и функциях семьи. Нас же интересуют процессы, происходившие в последние три столетия. От патриархальной семьи в царской России до современных семейных ячеек. Первые существенные изменения в этой области начались после революции. Так в 1917 году были изданы декреты «О расторжении брака» и «О гражданском браке, о детях и о ведении книг гражданского состояния». До этого брак заключался в церкви посредством таинства венчания и расторжению он не подлежал. Союз был только моногамный и разнополый. Естественно, как любая реформа, эта породила волну последствий. Начало развиваться семейное право. Тем не менее экономическая составляющая вопроса была проработана слабо. Весь XX век эта модель семьи существовала в качестве единственно приемлемой на государственном уровне. И постепенно изживала себя с культурной, демографической и экономической сторон. Государственные реформы не успевали за бурным развитием общества. Законы не отражали фактическое положение вещей. Церковь не позволяла регистрировать моногамные и однополые браки, являясь своеобразным «социальным тормозом». Все это привело к отказу от оформления союзов и последующему распаду института семьи в XXI веке. Что в свою очередь породило массу социальных и экономических проблем. Снижение рождаемости, увеличение количества «государственных детей», отсутствие социализации и преемственности поколений, экономическая незащищенность сторон при прекращении брачных отношений и, как следствие, уменьшение потребительской корзины. В результате нарушение функционирования данного института стало одним из детонаторов, уничтоживших старую систему власти.

Ряд мировых потрясений, начавшихся после «Минорных 60-х», привёл к глобальным политическим, социальным и экономическим изменениям. После того, как церковь, являющаяся механизмом сдерживания преобразований, была упразднена, стало возможно комплексно реформировать семью в семейную ячейку.

Семейная ячейка современного типа создается на основе срочного гражданско-правового договора, цель которого — объединить быт и финансы граждан, в том числе для гармоничного и всестороннего развития и воспитания нового члена общества. При этом совершенно не важно, каких полов и сколько взрослых представителей в одной семейной ячейке содержится.

Далее страты или категории граждан…

Спаянная лекция длилась почти четыре часа, группа слушала, периодически задавала вопросы, спорила. Но исключительно в рамках заданных тем. Как вдруг, почти под самую завязку, после долгого и детального разбора последнего вопроса, вздернулась вверх рука.

— Ефросинья Тихомировна, если как вы объяснили, толерантность — это понимание, принятие и уважение одним индивидом поведений, суждений и реакций другого индивида, то получается, что она токсична для критического мышления?

Фрося усмехнулась: интересный вопрос, хотя для магистрантов третьего курса вполне себе закономерный.

— А где вы в определении увидели что-то про мышление? Да, современное общество позиционирует внешнее невмешательство одного индивида в жизнь другого. Но думать-то вам никто не запрещает? Поймите, в современном мире всё нацелено на упразднение критического мышления. Сумеете его сохранить — будете гражданами первой и второй категории, нет — пойдете радостно потреблять. И вас уже не будут интересовать такие мелочи, как собственная ментальность.

Обедать Ефросинья решила в институтской столовой. Времени на то, чтобы заехать в приличное кафе, перед следующими парами не было. Поэтому купила себе вок с кальмаром, холодный манговый чай и, ловко орудуя палочками, принялась за еду. Через пару минут на смарт-браслет пришло сообщение от профессора археологии: «Приходи, покажу что-то интересное».

Ефросинья быстро расправилась с обедом, отнесла бумажные коробочку и стаканчик в утилизирующий автомат и направилась в лабораторное крыло Кафедры Прошлого.

В стране Академия Гуманитарных Наук была одна. Ещё имелось четырнадцать профильных институтов, разбросанных по бескрайней Родине. За последние сто лет количество ученых гуманитарных специальностей сократилось в тридцать раз. Тут государственный посыл был прост и ясен: или ты идеальный потребитель и на тебе держится экономика, или ты человек науки и приносишь пользу стране и обществу. Поэтому математика, физика, химия, биология и другие технические и естественнонаучные направления финансировались, курировались и всячески поощрялись государством. Гуманитарные же науки медленно умирали. За ненадобностью.

На Кафедре Прошлого, где работала Ефросинья, после реорганизации 2191 года, числилось аж семь профессоров[1]: археолог, этнограф, историк-антрополог, реставратор-искусствовед, культуролог-религиовед, археолингвист и техногуманист. Последние пять лет они работали в таком составе. До этого еще был профессор прикладной археологии, который скончался в почтенном возрасте ста двух лет. На его место никого не взяли: Министерство образования решило, что археолог на кафедре и так есть, а экспериментальные модели находок можно сконструировать на компьютере, незачем на это время и государственный бюджет тратить. Аспирантов удалось сохранить. Одного пристроили на кафедру палеонтологии, двух других забрали реставратор и искусствовед. После этого у них появилась шутка: «Умирая, ученый подставляет не столько себя, сколько коллег».

Преподаватель влетела в малый интерактивный зал археологии. У одного из лабораторных столов стоял Адриан Никифорович Богданов — мужчина феноменального ума и сметающей все на своем пути харизмы. Несмотря на недавно отгремевший шестидесятипятилетний юбилей, назвать его стариком язык не поворачивался. Он курировал раскопки вятичевского городища. Фросина отправка в прошлое была совместным проектом Кафедры на ближайшую пятилетку. Поэтому любая информация, добытая археологами, могла пригодиться.

— Хай! У тебя есть свободные полчаса? Хочу показать кое-что интересное по нашему городищу.

Преподаватель кивнула. Будет опаздывать, воспользуется телепортационной кабиной.

— Не буду тратить твое время на обзор лепной керамики, она такая же унылая, как и всегда. Тем более, что мы нашли фрагмент текстиля.

Фрося удивленно приподняла брови, разглядывая в чашке Петри небольшой кусочек ткани.

— Очищали?

— Да.

Женщина потерла мочку уха. Черная, с виду шелковая ткань была действительно нехарактерной находкой для этого региона.

— Что показали анализы?

— А вот тут фол. Аппаратура не атрибутирует это как текстиль. Даже предварительную датировку не подтвердила.

Фрося недовольно скривилась. Смысл тогда её было отвлекать от обеда?

— Адриан Никифорович, значит, плохо очистили от примесей, или аппаратура барахлит, надо техников звать. Можно еще по старинке глазками через микроскоп посмотреть или отправить на химический анализ. Хотя и так методом исключения понятно, что это шёлк. Ни лён, ни шерсть так не блестят. Конечно интересно, где ткань изготовили и чем окрасили, да и плетение не разобрать, но пока же не горит. Что ещё?

— Нетипично расположенный могильник. Судя по височным кольцам и витым браслетам, конец XII — первое десятилетие XIII века, и вот он-то как раз очень «горит».

На интерактивном экране возникла объемная съёмка с места раскопок. Профессор ткнул в один из квадратов и увеличил. Ефросинья непроизвольно присвистнула. Прямо посреди села находилось массовое захоронение.