Эпидемия - Евгений Юрьевич Лукин Страница 25

— Мы как раз объединиться хотели, — хмуро объяснил Тиш, отправляя добычу в карман и подозрительно оглядывая углы: нет ли где еще лишних крылышек. — Просто не договорились, кто лидером будет. А теперь все! Теперь лидер, считай, уже есть…

Сидящие проследили направление его взгляда и обернулись к Треплеву. Тот обмер. В устремленных на него глазах он увидел все оттенки любопытства: недоверчивое, радостное, опасливое, а то и глумливое. Пробежал шепоток. Смотритель отнял руку от натруженного горла и тайком показал Антону большой палец.

— Тут говорят, а что мы можем! — упрямо склонив лоб, продолжал юный экстремист. — Даже если объединимся…

Подпольщики, отвлекшись от Треплева, снова стали поворачиваться к трибунке.

— А действительно, что? — спросили из первого ряда.

— Трешки говорят, будто к югу от их резервации, — победно объявил Тиш, — должен быть схрон. Подземный склад оружия…

— Легенда! — перебили его. — Пятки говорят то же самое…

— Ничего не легенда!

— Вы что, с ума сошли?! — взвился под низкими сводами истерический женский голос. — Какое еще оружие?

— Такое! Ракетные мини-комплексы, наводящиеся на шум!

— Да они уже списаны все и уничтожены! Сразу после теракта…

Странно, однако смотритель слушал опасные эти речи с явным удовольствием и благостно кивал.

— Все уничтожены, а этот склад остался! — Тиш упрямо стоял на своем. — Взять металлоискатели, пошарить… А что? У городских вон акустические пушки, динамики, а у нас — ничего!..

Вновь поднялся старичок с гвардейской выправкой.

— Да полно вам чепуху молоть, молодые люди, — одернул он. — Законов не знаете? В нейтральную зону полицейские — и те безоружные ходят…

— Да уж ходят они там!

— Ходят-ходят! Если вызвать, приедут. А пистолеты сдают. И шокеры… За оружие в нейтральной зоне реальный срок светит…

— А за динамики не светит?

— А за динамики светит штраф. Всего-навсего! Разницу улавливаете? Постановщики помех — другое дело…

— Да что с них проку, с этих помех! Только шуму больше…

— Ага, помехи!.. — выкрикнул с места Тихуша. — Чебурашка вон уже за майки с портретами гоняет! Треплевщина, говорит, могилы цветами завалены… Вконец оборзел!

— В Думу пролезет, — подтявкнул Тихоня, — совсем отшибленным станет!..

В центре зала тектонически медленно вздымалась со стула та самая дама, что недавно благодарила смотрителя за проникновенную речь.

— А вчера! — вскрикивала она. — А вчера!.. Как вам, говорю, не стыдно? Вы! Вице-мэр!.. Ваш референт в вашем кабинете отшибается, вся уже резервация об этом сплетничает… Так знаете, что он мне ответил?..

— Да переизбрать его — и вся любовь!

— Господа, господа!.. — забеспокоился смотритель. От испуга к нему даже голос вернулся. — Вы о чем вообще? Кого переизбрать? Василия Панкратовича переизбрать?.. У нас тут музейное подполье! Музейное! Вы уж давайте о чем-нибудь безобидном… О терактах там, о свержении правительства… Под монастырь меня подвести хотите?

Глава 9

Ночь в музее

Свет фонарей скрадывал желтизну листвы, темнели кроны. Если бы не зябкие сквозняки, вполне можно было вообразить, будто на узкие безлюдные улочки первой резервации вернулось лето.

— А кем вы работаете в городе, Громовица?

Совершенно по-деревенски она уткнула подбородок в грудь и украдкой метнула опасливый взгляд на идущего рядом.

«Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня», — вспомнилось тому невольно. Интересно, знают еще эту песню? Вряд ли… Наверное, забыли давно. Для отшибленных — слишком тихо, для тихушников — слишком громко.

— Ди-джеем, — виновато выдохнула Громовица.

— Да как же это вас угораздило?! — ужаснулся Треплев.

Крохотный датчик шума (он же видеокамера), укрепленный на ближайшем столбе, немедленно развернулся к ужаснувшемуся, фиксируя превышение громкости голоса в ночное время. Любопытно, что на гремящий с окраины лягушачий хор механические сторожки´ не реагировали вообще. Видимо, настроены были исключительно на людей и на динамики.

— А что делать? — жалко скривив рот, отвечала она. — Жить-то надо…

Да, действительно… Жить надо… Только вот как? Как?!

— Стыдно! — вырвалось вдруг у Громовицы. — Самой стыдно…

— Стыдно? Почему?

— Антон Антонович!.. — умоляюще заговорила она. — Пять лет назад я была совсем другая… Верите, нет?

— Верю… — сказал он, озадаченный столь внезапным выплеском чувств.

— С родителями поругалась, в резервацию сбежала… Идейная была… вроде этих… Тихонов… В акциях протеста участвовала, в демонстрациях… Полиция меня задерживала… Куда что девалось!

Боль в ее голосе была настолько неподдельной, что старый холостяк насторожился. За последние десять лет заполучить его пытались самыми различными способами, в том числе и подобным: помнится, однажды проговорился разок, будто жалеет о советских временах, — и очередная его дама тут же затосковала вслух о лагерно-пионерском детстве, которого, впрочем, не застала, зато слышала о нем от бабушки.

— А сколько вам лет, Громовица?

— Двадцать два… — сдавленно призналась она. — На что потратила последние пять — сама не знаю…

Они прошли сквозь шевелящиеся сумерки скверика, в центре которого на граненом подсвеченном снизу столбике вдохновенно задирал подбородок бронзовый бюстик. Неужели опять Треплев? Нет, слава богу, нет… Судя по бакенбардам — Пушкин.

— Это правда? — спросила она вдруг, и голос ее дрогнул.

— Что именно? — Антон опешил.

— То, о чем вы вчера говорили с Иоганном Себастьянычем…

— А с какого момента вы нас… э-э…

— Нет! — испугалась она. — Я не подслушивала, вы не подумайте! Просто не спалось, вышла на балкон — и…

— И все-таки — с какого момента?

— Н-не помню… Что-то о машине времени… о Конторе… Короче, я все поняла…

— Что вы поняли?

— Что вы не шутили… Что вы — это действительно он!.. То есть… действительно вы!.. А без вас подпольем руководил Иоганн Себастьяныч. Он только для виду отрекся! Так ведь?.. Что? Не так?..

Какое-то время Антон шел молча. Лицо его было угрюмо.

— Послушайте, Громовица… — сказал он. — Насчет машины времени… Ладно, бог с ней, с машиной!.. А вот насчет подполья… — не выдержал, сорвался: — Выкиньте вы из головы эту дурь! Какое подполье? Запомните: пьяный был Антон Треплев — вот и выстрелил… Кстати! Спасибо за учебник…

Достал из кармана куртки сложенный вчетверо гибкий прямоугольничек, вернул. Девушка с растерянным видом приняла вещицу.

— Поймите, наконец! — устало взмолился он. — Я еле выкрутился из этой истории… Если выкрутился, конечно… И все, о чем я сейчас мечтаю, это как-то здесь устроиться, прижиться… И все! Никакого подполья, никаких подвигов…

Несколько секунд она пребывала в ошеломлении. Потом вдруг сообразила:

— Нас прослушивают, да?..

— О господи… — страдальчески вымолвил Антон.

Громовица порывисто повернулась к нему, и зрачки у нее стали как вчера: огромные, лунные. Ах вот оно в чем дело! Возможно, разговоры политического, равно как и