Дым на солнце - Рене Ахдие Страница 27

– В любом случае скатертью дорога всем этим идиотам, – сказал Рэн, заливаясь холодным смехом. – Скатертью дорога любому дураку, достаточно сумасшедшему, чтобы присягнуть на верность этому хилому лицемеру. Защищать людей должен клан Такэда, как он делал это на протяжении тысячи лет. Давайте пойдем штурмом на замок Хэйан и вернем Оками его законное место сёгуна. Любой, кто не согласен, пусть сгинет в этой чуме, насланной темной магией.

Услышав эти слова, Харуки повернулся лицом к Рэну, более низкому и коренастому юноше, чем он сам.

– Ты не должен желать зла тем, кто не может защитить себя. – Складки беспокойства омрачили блестящую кожу его лба.

Ёрисигэ мудро кивнул, прикусывая нижнюю губу.

– Да простят меня духи за то, что я осмелился желать зла тем, кто пытался нас убить, – немедленно парировал Рэн. – Я думал, что из всех людей именно ты, Харуки, должен был согласиться со мной, особенно после того, что они сделали с тобой, как с…

– Рэн, – предупреждающим тоном сказал Цунэоки.

Раздражение вспыхнуло на лице Рэна. Он закатил глаза к небу:

– Простите, что я был несправедлив к вашему новому любимчику, мой господин Ранма… ох, я хотел сказать, Цунэоки, – он усмехнулся.

Несмотря на остроту насмешки Рэна, Цунэоки ответил не сразу. Он снова задумался, его внимание переключилось на качающийся бамбук, будто он искал ответы в его призрачной песне.

– Возможно, это и неплохая идея воспользоваться подводным течением страха, текущим через деревни около захваченных владений. Думаю, сейчас самое время всколыхнуть там людей. Хоть мне и не хочется это признавать, страх может быть сильной мотивацией к действию. Если император не может защитить свой народ, почему его люди должны продолжать служить ему? – Поморщившись от движения, он присел возле ручья, с помощью ветки рисуя на земле.

Империя Ва лежала на цепи островов. Легенда гласила, что таинственный меч погрузился в море, вытащив из его недр огонь и землю. Вслед за его лезвием из глубин моря поднялись острова. Цунэоки нарисовал самый большой из них. Затем он сделал на нем четыре метки, обозначающие четыре края страны. Он соединил их в центре, образуя крест, а затем повернулся к Харуки.

– Нам следует начать распространять вести о том, что мы создаем сопротивление клану Минамото.

Рэн фыркнул:

– И как нам это сделать? Послать воронов или скворцов? Или, может, морских змей?

– Нет. Я подумывал использовать золотого журавля твоей драгоценной усопшей души, – язвительно ответил Цунэоки. – Скажи нашим всадникам, чтобы они использовали стрелы и тутовую бумагу.

Рэн снова рассмеялся – грубым от удовольствия хохотом.

– Я могу написать письма. И мы можем запечатать их этим отвратительным символом – тем, в котором соединяются гербы кланов Такэда и Асано. Никто же не заподозрит, кто стоит за этим. Приходите все, кто хочет! Присоединяйтесь к нашей банде братьев-предателей здесь, в этой богом забытой части Призрачного гамбита. – Он передернул плечами. – Надеюсь, вы сможете добраться досюда, не сдохнув.

– Брат, ты перегибаешь. – Ёрисигэ подавил усмешку.

Рэн хмыкнул:

– Я тебе не брат, малявка.

Харуки отвел глаза, чтобы скрыть улыбку, в то время как Цунэоки откровенно расхохотался.

– Рэн, не забудь стиснуть зубы, – сказал Цунэоки.

Рэн повернулся в их сторону, свет подозрения вспыхнул в его взгляде.

– Зачем?

– Чтобы они не застучали в твоем черепе, когда я тебя ударю. – С этими словами Цунэоки швырнул маленький камешек в перевязанную руку Рэна. Пытаясь увернуться от атаки, Рэн грохнулся головой вперед на глинистый берег. Когда перевязь на его руке зацепилась за корень, сбивая его с ног, он выругался. Из его заляпанного грязью рта вылетел шквал проклятий. Ёрисигэ двинулся ему на помощь, но Рэн швырнул в мальчишку пригоршню грязи.

Хихикая себе под нос, Харуки приблизился к Цунэоки, который продолжал изучать рисунки, нарисованные на ароматном суглинке.

– Значит, мы даже не попытаемся его спасти? – Ему не нужно было говорить кого. Это имя всегда незримо присутствовало, всегда оставалось на краю каждого разговора между ними.

– Насколько я знаю Марико, она уже составила половину плана, который будет намного лучше, чем все, что я мог бы придумать, – ответил Цунэоки.

На лице Харуки появилось задумчивое выражение.

– Было время, когда тебя не интересовало бы ничего, кроме спасения Оками. Это поглотило бы тебя с головой. Сводило бы с ума до такой степени, что ты не смог бы увидеть опасности, лежащие на твоем пути.

На лице Цунэоки отразилось удивление от прямоты Харуки.

Харуки продолжил:

– Я не собирался критиковать тебя. Твоя преданность тем, кого ты любишь, – это причина, по которой многие из нас безоговорочно следовали за тобой так долго. – Он выбрал ветку из нескольких лежавших на краю русла ручья. – Я лишь имею в виду, что иногда трудно увидеть будущее, когда ты так сосредоточен на прошлом.

– Пытаться штурмовать замок – это самоубийство. Он окружен со всех сторон семью зачарованными мару. – Цунэоки прочистил горло. – Я бы не стал никого просить пойти на подобное.

– Но Черный клан пошел бы за тобой, если бы ты попросил. Я бы пошел за тобой. – Харуки взял другую ветку и провел ей по грязи, рисуя феникса с огненными перьями, вылетающими из его крыльев и хвоста. Затем он прочертил над ними линии изгибающихся гор, из которых начал формироваться образ морского змея.

Наблюдая, как рисует Харуки, Цунэоки изучал спокойное лицо кузнеца. Черты, которые, как всегда, скрывали разум в постоянном смятении. Это было общей чертой всех воинов Черного клана: блуждающий, не знающий усталости разум. Это было то, что Цунэоки заметил в Марико в первый день их встречи, когда он следовал за ней в образе ночного зверя. Это была черта, которая особенным образом связывала их всех. У каждого члена Черного клана было прошлое, созданное потрясениями и преследуемое призраками как темными, так и светлыми. Харуки нечасто делился прошлым, но все они видели страшные шрамы, извивающиеся на его плечах. Все они слышали его крики посреди ночи, когда сон был скорее проклятием, чем благословением. И Оками, и Цунэоки давно прислушивались к советам Харуки. Несмотря на детство, окрашенное насилием, кузнец обладал превосходным умом и беззаботным нравом, свободным от стольких демонов, которых другие юноши вроде Рэна носили с собой, куда бы ни пошли.

Но Харуки никогда раньше столь откровенно не говорил о преданности Цунэоки Оками. Как будто кузнец мог видеть правду в ее основе. Как будто