Путница - Александра Лисина Страница 30

избавит меня от необходимости разрываться между жадностью и осторожностью. Сайеши ведь действительно – огромная редкость. То, что его предлагают добровольно – еще большее чудо, а уж непонятное смирение Беллри просто подозрительно! Даже глазами не сверкнул, хотя я чуть не впрямую гадость сказала! Не дернулся и не возмутился, хотя видит Двуединый – было на что! Но нет: лишь обреченно вздохнул и стал совсем несчастным.

– Трис, пожалуйста…

Однако я слишком хорошо помнила, как он со мной обошелся. Еще долго буду помнить его взгляд и колючие слова, не забуду того презрения, которым меня окатили эти двое. А потому принимать от них даже такое подарки… нет, не рискну.

Я медленно покачала головой.

– Спасибо, Беллри, но боюсь, мне твой дар не по карману.

– Я ничего за него не прошу.

– Извини, нет.

Беллри на мгновение прикрыл нещадно горящие глаза и глубоко вздохнул, словно собираясь с мыслями. А потом опустил голову и горько произнес:

– Ты права: я был груб и непростительно слеп. Неразумен и холоден. Я обидел тебя, запятнав себя несмываемым позором. Я совершил страшную ошибку, тяжко оскорбив ту, за которую должен был биться насмерть. Ты правильно наказываешь меня недоверием: я запятнал честь своего рода. Глупо было бы надеяться… но если это позволит хоть как-то загладить мой грех… если поможет в пути и хоть немного облегчит тебе дорогу… возьми его. Пожалуйста. И забудь, если сможешь, одного глупого бессмертного, который так недостойно себя повел.

Я неприлично разинула рот, во все глаза уставившись на покорно склонившего голову остроухого. Если бы не ехал верхом, думаю, удостоилась бы великолепнейшего зрелища стоящего на коленях эльфа – смиренного, покорного, почти уничтоженного, которого надо только добить, милосердно вонзив кинжал в гордое сердце. И он бы даже не пикнул…

На душе вдруг стало гадко, будто я сегодня сделала что-то очень плохое.

Это у Яжека заблестели глаза от восторга, Зого и Янек торжествующе переглянулись, даже Лех озадаченно крякнул, а остальные только усмехались в усы и бороды, думая, что понимают, в чем дело.

Впрочем, я тоже мало что понимала в происходящем. Когда это я успела так зацепить ушастого? Все же нормально было! Ну как нормально – они меня не трогали, я их тоже старалась не замечать. Ехали себе тихо-мирно, а теперь выясняется, что Беллри все это время ужасно раскаивался и своим поступком надеялся хоть как-то искупить свою вину передо мной.

Может, все-таки Ширра постарался? Всю плешь им проел по дороге, и теперь из-за него остроухий сам не свой?

Я еще раз взглянула на удрученного моим отказом эльфа и вдруг увидела то, на что раньше не обращала внимания: он был неестественно бледен и чересчур худ, его глаза лихорадочно горели, щеки впали, подбородок заострился, как у тяжелобольного.

Я торопливо припомнила немногочисленные привалы, когда он всегда уходил чуть не сразу, как вставали повозки, перерыла всю память, припомнила тихие разговоры у ночного костра, все детали… и внутренне похолодела, потому что за это время я не видела, чтобы они с Шиаллом ели. Понимаете?! Вообще!

Да нет, не может быть! Они не могли, да и не стали бы делать таких глупостей. Даже из-за Ширры. Да и скорр не был заинтересован в том, чтобы их мучить. Хотел бы пришибить, разорвал бы сразу. Но тогда в чем? Почему ушастый так скверно выглядит? Почему угасает прямо на глазах?

– Беллри, ты когда в последний раз ел? – с еще большим подозрением осведомилась я.

– Не помню, – прошептал эльф, не поднимая головы.

– Это еще почему? Вас по голове ударили? От расстройства мозги повредились?

– А разве это так важно?

– Беллри, ты в своем уме?!

На меня в упор взглянули пронзительные синие глаза, полные невыносимой вины и раскаяния. Ох, спаси и сохрани, Двуединый! Чтобы мне никогда больше не видеть таких страшных глаз! Было там и упорство, вынуждающее делать совсем уж непотребные вещи. И пепел сожженных чувств. И мучительное раскаяние, холод приближающейся смерти. А еще – боль. Поразительно острая, невыносимая, рвущая на части боль, как бывает, когда ты сделал что-то такое, отчего лучше умереть, но не знать каждый день и каждый миг, что твоя вина неоспорима.

– Ты… – у меня на какое-то время даже дар речи пропал. – Да вы спятили, остроухие!

Бледные губы Беллри тронула слабая улыбка.

– Ты беспокоишься… это немного смягчает нашу боль. Но вина слишком велика, чтобы рассчитывать на прощение, а во искупление нам больше нечего предложить – только сайеши и свои жизни. Если они тебе нужны – возьми.

– Какое искупление?! – окончательно растерялась я. – За что?! За опрометчиво брошенные слова? За кривые стрелы, которые меня даже не поцарапали, или синяки, что я по вашей милости не успела получить? За ту перебранку по дороге, от которой ты потом еще три дня икал, вспоминая меня добрым словом? Вот вселенская трагедия!

– Для нас – да. Боюсь, Ширра был прав, когда хотел оборвать наше существование: мы оказались недостойными детьми леса. Зря ты его остановила.

– Ты совсем дурак, а?! – не на шутку разозлилась я. – Если вы так боитесь Ширру, могли бы просто подойти и сказать: «Прости, мы очень сожалеем», а не маяться дурью, как распоследние идиоты! Это что, так сложно – признать, что сглупили? Разве вас не учили элементарной вежливости?! Или присутствие скорра напрочь отшибло вам мозги?! А может, думаешь, что это я – идиотка? И не умею отличить простого дурака от законченного хама?!

Беллри несильно вздрогнул.

– Н-нет.

– Тогда чего ж мечешься, будто первый день на свете живешь? Или не знаешь, как решаются такие вопросы?!

– Я…

– Трис, они действительно не умеют извиняться, – странно кашлянул подъехавший с другой стороны повозки Рес. – Не злись: у них принято самому выбирать себе кару за совершенную ошибку. И если тот, кого задели, признает ее достойной, значит, виновный прощен, а проступок забыт. Так заведено.

– Мне все равно, что и как там у них принято! Мы в Приграничье! Тут живут люди и им подобные! И у нас принято поступать по-другому! Как разумные существа, а не ушастые снобы, которым больше заняться нечем, кроме самобичевания! Выбрали себе кару, недалекие при…

– Прости, Трис, – вдруг неслышно выдохнул Беллри, прервав мои возмущенные излияния на корню.

Яжек при этом непонятно кашлянул, старик на облучке тихо присвистнул, а вот Рес подавился какой-то фразой и ошарашенно уставился на ушастого приятеля, будто в первый раз увидел.

– Мы действительно очень виноваты.

Я ошеломленно моргнула.

Ого. Надо же, как быстро! Я-то думала, их с Шиаллом на аркане волочь придется, под пытками извинения выдавливать, а он, как оказалось, сам готов покаяться. Точнее, на все готов ради того, чтобы меня задобрить. Раньше бы морду воротил, губы кривил презрительно, а тут – бах, и все. Кажется, совсем дошел до «ручки»,