Слишком живые звёзды - Даниил Юлианов Страница 31

когда решила взять телефон и позвонить маме, спросив, всё ли у неё хорошо. Но после сотни монотонных гудков в вызовах мамы и папы Вика по-настоящему занервничала. В сознании яркой вспышкой загорелась окутанная огнём машина, смятая, вогнанная в другую, распластавшаяся горой мусора на месте аварии. Что-то с ними явно случилось, и явно что-то ужасное. Настолько ужасное, что способно омрачить и полностью перевернуть её жизнь, обратив лицом к тёмной стороне.

Сердце отдавалось бешеным ритмом во всём дрожащем теле, и Вика чувствовала – чувствовала уже на физическом уровне, – как тяжёлые пальцы страха и паники начали сжимать напряжённое горло. Лишь бы Егор ответил, лишь бы он ответил, и она услышат его голос – такой мягкий и успокаивающий, и простит его, простит за всё, лишь бы он успокоил её и остался жив, не исчез и не бросил её. О, Егор, ответь, пожалуйста! Скажи хоть слово в этот грёбаный телефон и успокой меня, прошу, прошу, прошу! Окажись живым и не покидай меня! Прости! Прости за всё! Я люблю тебя и люблю больше всего в жизни, только, пожалуйста, ответь. ОТВЕТЬ МНЕ! Не покидай меня, не покидай меня. Не покидай…

Но гудки оставались равнодушными к её молитвам и продолжали монотонно стучать в голове. Вика никогда в жизни не грызла ногти, но сейчас ей это казалось жизненно необходимым, и она сама не заметила, как поднесла руку ко рту и вцепилась зубами в недавно накрашенные ногти. Ну же, ответь, чёрт возьми! Ты не можешь быть там, среди исчезнувших! НЕ МОЖЕШЬ!

Она смотрела на пустынную улицу из открытого окна своей комнаты, и тёплый ветер играл с её яркими рыжими волосами. Весь мир внезапно потух и окунулся в мёртвую тишину. Только хладнокровные гудки эхом разносились по её мечущемуся сознанию. Только боль от прижатого к уху телефона пыталась пробиться сквозь потухшие органы чувств, и казалось, даже сердце остановилось, ожидая услышать такой родной, до мурашек приятный голос её мужчины.

Но мозг пронзил холодный голос робота-телефонистки, извещавший о том, что абонент занят. ЗАНЯТ! ЗАНЯТ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! ОН, МОЖЕТ БЫТЬ, УМЕР, А НИ ХРЕНА НЕ ЗАНЯТ!

Телефон с грохотом влетел в шкаф, и Вика тихо сползла по стене. Она спрятала голову в коленях и, обхватив их руками, зарыдала. Сдерживаемые до этого эмоции хлынули потоком жгучих слёз и громких стонов, пробивающихся сквозь набирающие силу всхлипы. И пока весь мир – всё, что окружало её вокруг – не издавал ни звука, Вика без остановки шептала:

– Где все? Где все? Где все? Где…

***

В субботнее утро 23 мая Петербург проснулся совершенно иным, и впервые за всю историю города его улицы были столь пусты. Палящее жаром солнце нависло в ясном небе над крышами уже не жилых домов. Ветер подхватывал разбросанные человеком фантики и играл с ними на безлюдных дорогах и переходах, иногда хулигански подкидывая мусор в открытые настежь окна. Над Финским заливом в дружном потоке кружили чайки, и, кажется, дела у них шли просто отлично, потому что они ещё не встретили ни одного рыбака, что всегда отбирали у них вкусную рыбу. На некоторых трассах ещё продолжали дымиться столкнувшиеся машины, ведь хозяева их покинули мир ровно в тот момент, когда сами они были за рулём своих любимых автомобилей. Все они навечно застыли либо на дорогах, либо во дворах или вообще слетели в кювет. Теперь ни в одной из них никогда не провернётся ключ зажигания, после чего раздастся ласкающий уши рёв двигателя. Они стали бесполезной грудой металлолома, смотревшей на уходящий мир с того места, где в последний раз их оставили хозяева.

Роман Невляев, подающий надежды молодой журналист, возвращался прошедшей ночью домой на своём «шевроле-камаро». Улыбка сияла на его лице искренней радостью юного мальчишки, и ведь был повод! Его статью одобрил сам глава журнала «Success», и теперь его хотят взять в штат! В штат и платить по полной ставке! И хоть Рома ехал один, он искренне рассмеялся белой полосе, что вдруг наступила в его жизни. Родители не верили в удачную журналистскую карьеру сына, а сам он верил всей душой и доказал! Да! Доказал и оправдал свою веру! Его жизнь явно стала налаживаться, и Рома мысленно поблагодарил Бога за то, что тот осветил его тёмный коридор ясным лучом и помог найти направление в жизни.

И улыбка его не спала даже тогда, когда армия светлячков разбила лобовое стекло и впилась в счастливые глаза юноши. Он умер быстро, не заметив, что произошло. Пока сотни жучков прогрызали ещё тёплую плоть, «камаро» продолжал ехать, увеличивая скорость. Он врезался в одну из бензоколонок заправки, и весь ближайший квартал окрасился багровым светом, затмившим собою ночное небо. И жарким субботним утром пожар этот продолжал бушевать, будто понимал, что никто его теперь не потушит.

Ночь эта стала роковой для многих туристов, приехавших полюбоваться красотами культурной столицы России. Когда их маленький корабль проплывал по Неве, а экскурсовод во всех красках описывал историю города (и, конечно же, приманку для вновь прибывших иностранцев – «питерских светлячков»), один маленький китайский мальчик заметил вдали мерцающий огонёк и тут же рассказал об этом маме. Вскоре над рекой поднялись сотни и сотни сияющих жёлтым фонариков, и все, кто были на теплоходе, заулыбались. Они зааплодировали, и аплодировал громче всех именно экскурсовод, явно довольный тем, что именно в его смену на тёмном ночном небе перед ними предстала такая красота. Мягкое мерцание отдавалось слабым отражением в десятках широко раскрытых глаз, и сияние это всё приближалось и приближалось, пока не затмило собой весь мир.

И уже через минуту по молчаливой Неве плыл заполненный до отказа кораблик, пассажиры которого взирали на город пустыми глазницами, из глубин которых просачивался мягкий жёлтый свет.

Петербург умер. Смерть его настала именно той ночью, впитавшей в свою тишину море пролитой крови, через которую пробивались истошные крики умирающих людей. И лишь немногие, совершенно разные люди смогли открыть глаза следующим утром. Но большинство из них вскоре пожалеют, что выжили, как только увидят, во что превратился мир.

В огромный скелет сгинувшей жизни.

Глава 16

Грация хищника

– Я люблю тебя.

Он прошептал ей это на ухо так нежно и ласково, что по её спине волной пробежали мурашки. Его рука – сильная и крепкая – легла на её талию, и сердце от этого забилось ещё чаще, ещё сильнее и мощнее, отдаваясь гулкими ударами страсти в пылающей груди. Она обвила его шею руками и, прильнув к влажным губам, тихо проговорила:

– И я тебя. Больше всего на свете, Ром. – И прижалась к его разгорячённому