Слишком живые звёзды - Даниил Юлианов Страница 30

его голове подобно жутким воспоминаниям человека, пережившего ужасную аварию. На одном из них Егор молча сидел в двуспальной кровати своих родителей, окружённый наполовину съеденными телами, по которым он еле смог распознать маму и папу. Он просто сидел и, обняв колени и прижав их к груди, неподвижно смотрел на одну, видимую только ему точку. Потом кадр сменился, и уже на нём он стоял на кухне и глядел на разбитую по полу посуду и всю перевёрнутую мебель. Грудь его тяжело поднималась, а кисти кровоточили из-за попавших в них осколков чайного сервиза. Далее он опять увидел, как, улыбаясь, он умывал лицо гелем от прыщей. Его улыбка сияла в отражении зеркала, пока в соседней комнате на залитой кровью простыне лежали остатки мамы и папы. Следующий фрагмент, и он обнимал тело матери, чувствуя, как проваливается плоть под его пальцами, и как воняет из дыр в её разорванной коже. Но он этого не замечал и просто обнимал маму, свою маму – любимую и всегда прекрасную, и всё равно на то, что вместо глаз у неё были две огромные ямы, из которых выглядывали маленькие оторванные лапки.

Лапки…

Егор перестал засыпать тела землёй и застыл. Рыхлая почва уже забила собой глазные отверстия его родителей, но даже при таком условии он смог бы их раскопать и заглянуть внутрь глазниц, найдя там эти проклятые лапки. Но только от одной мысли об этом – о том, чтобы всмотреться в бездонные глаза его матери и перед этим прочистить их от грязи своими пальцами – к горлу подкатила тошнота. Мир терял свои очертания, смещался в одну маленькую точку нереальности, и Егор всерьёз начал бояться, как бы он не упал третьим в их семейную могилу, но всё же нашёл в себе силы закончить начатое, предварительно сняв футболку.

Капли пота скатывались по рельефным мышцам спины, и блестящую его кожу подогревали лучи бушующего солнца. Разум опустошился, и лишь одно слово крутилось в готовой взорваться голове.

Лапки…

Он не помнил, сколько прошло времени к тому моменту, как он закончил. Ему нужен был отдых и сон. Здоровый, крепкий и без кошмаров. Но возвращаться домой он не хотел – в то место, что стало воротами смерти для мамы и папы – и поэтому лёг прямо на утрамбованную им землю, прикрыв голову мокрой от пота футболкой. Солнце обдавало его тело теплом, и тепло это также отдавалось от нагретой почвы, что теперь хранила в себе два наполовину обглоданных тела.

Егор лежал поверх своих мёртвых родителей, разделённый с ними несколькими метрами земли. Лежал и плакал в вонючую футболку, один на всей улице. И пока белая ткань впитывала жгучие слёзы юноши, в его квартире на прикроватной тумбочке без умолку звонил телефон, на экране которого крупными белыми буквами было выведено «ВИКА

***

Утро Джонни началось прекрасно, и сияющее в ясном небе солнце лишь подтверждало этот жизнерадостный факт. Проснулся он с улыбкой, вспоминая безудержные крики той молоденькой учительницы начальных классов. Ух, и как она визжала! Такую радость Джонни не испытывал давно и в знак благодарности убил преподшу быстро и безболезненно, разорвав её голову выстрелом своего «магнума». Её пухленькие губы и пышные формы тела безумно возбуждали его, но в настоящий экстаз он приходил только тогда, когда её сопли, слёзы и кровь смешивались воедино на рыдающем лице, а сама она умоляла его о пощаде и кричала, кричала, кричала! Кричала так, что оргазм его добрался до вершины Эвереста и преодолевал космос! И космос этот был настолько бездонным, что смог приглушить звук выстрела и хлюпанье расплескавшихся частей головы.

Каждое утро Джонни пробегал в парке пару километров в среднем, даже слегка медленном темпе, после чего возвращался в свою берлогу и, принимая душ, мастурбировал. Конечно, со временем возраст начал давать о себе знать, и теперь не всегда утренние процедуры соблюдались полностью. На улице он не заметил абсолютно никого и, списав всё на ранний час (как-никак, шесть утра), продолжил бегать по опустевшим улицам и безлюдному парку. На одном из встретившихся ему плакатов был изображён огромный светлячок, грозивший людям расправой над ними. Джонни, долго не думая, спустил штаны и направил струю своего гидранта на рисунок. Он смеялся и смеялся свободно, потому что уже понял, что многие твари на этой планете, именуемые людьми, теперь больше никогда не выйдут из своих жалких норок. Зная, что стоит абсолютно один на ближайшую пару улиц, он что есть мочи заорал и, когда напор в его шланге начал спадать, залился искренним смехом, рвущимся из самых глубин сердца.

По дороге домой он встретил только старую кошку и, облизнув сухие губы, с силой пнул её, с огромным удовольствием посмотрев на то, как шерстяное тельце взлетело из-под носка кроссовка и врезалось в кирпичную стену, после чего тихо замяукало.

Джонни Райз, улыбаясь, прогуливался по городу и возвращался домой. День начинался как нельзя отлично!

***

Её глаза блестели от готовых сорваться слёз, а губы неконтролируемо дрожали. Она не понимала, что происходит, и лишь молилась Богу, прижимая телефон к уху и надеясь, что Егор всё-таки возьмёт трубку. Он не мог быть среди них, нет, не мог.

Он не мог быть среди исчезнувших.

Вика отказывалась в это верить и ещё сильнее начала сжимать телефон. Она чувствовала хлещущую её мозг панику. Никто не отвечает.

Никто…

Ни мама, ни папа, ни бабушка. У всех лишь сплошные гудки, и теперь они раздавались и у Егора тоже. Если он не ответит, то она точно сойдёт с ума и забьётся в истерике.

И сейчас некому было её успокоить.

Господи, ну что ж он не отвечает?! Почему вдруг все исчезли сегодняшним утром?! Почему вдруг мир объявил ей бойкот, не оставив ни одного живого человека?! ПОЧЕМУ?!

Её мама поехала прошлым вечером в больницу к отцу – навестить его и просто провести время вместе. Вику же она оставила дома, наказав готовиться к совсем скорым экзаменам. Ближе к ночи она позвонила своей дочери и сказала, что не вернётся домой и заночует в больнице рядышком с папой. С ней всё в порядке и всё хорошо, просто она хочет побыть с покалеченным мужем. Вика спорить не стала, так как слишком хорошо знала свою мать: спорить с ней бесполезно и себе дороже. Поэтому она ответила, что пусть остаётся в больнице, раз того хочет – она сама сможет приготовить себе завтрак и разгрузить стиральную машинку, развесив и после погладив бельё.

Но чем дольше утренняя тишина оставалась безмолвной, тем сильнее росла тревога в её груди. Она смотрела телевизор и ела йогурт,