Владимир Лещенко - Тьма внешняя Страница 33

«Мы, увы, слишком мало знаем. И, что многократно хуже, все меньше обращаем внимание на то, чего не знаем, и все более упиваемся тем, как много знаем. Может быть, нам просто не хочется обращать внимание на то, что нам непонятно? Это уязвляет нас; нам неприятно, что есть нечто, недоступное нашему разуму… Тем более, что кажется, будто это какие-то почти незаметные мелочи, а значит, и обращать внимания на них не стоит. Зачем это нам, если наше могущество и так велико, как никогда.»

…Да, они обладают великим могуществом. Даже если взорвется их Солнце, Мир не пострадает ни в малейшей степени, ибо на пути космического огня тут же будет воздвигнут непреодолимый барьер.

Но ведь и Первое Поколение тоже обладало неслыханным могуществом и колоссальными познаниями. Но настал день, и оказалось, что это все бессильно спасти их.

«Не случится ли так, что однажды наше Поколение тоже столкнется с чем-то, против чего окажется безоружным? И произойдет это именно потому, что когда-то мы прошли мимо какой-нибудь досадно непонятной мелочи…»

А сколь же многое неизвестно им!

Почему на одни миры удается воздействовать довольно легко, а в других все их попытки словно останавливает невидимая рука? Почему при воздействии на прошлое одних миров возникающие ответвления не имеют будущего, в других вытягиваются сразу на всю длину бесконечного существования, а в третьих – даже уходят в прошлое. Почему в некоторых мирах ткань времени остается неизменной при любых обстоятельствах, а в других, случается, целые тысячелетия исчезают бесследно, заменяясь совершенно иным течением событий? И куда исчезают они? Уходят в неведомые, недоступные измерения либо просто уничтожаются, дематериализуясь? Откуда возникли загадочные континуумы, которые могли возникнуть только в результате постороннего вмешательства. Но кто мог совершить это? Ведь иные из таких ответвлений насчитывают едва ли не миллиард лет.

Почему, наконец, будущее и прошлое их собственной планеты, недоступно им? Вернее прошлое доступно, они даже могут посещать его с помощью машин времени… Но стоит им удалится в минувшее даже на ничтожную кашту, и перед ними предстает Мидр, каким он был до прихода Самого Первого. Чудовища, сражающиеся друг с другом, развалины городов, заливаемые нахлынувшими из пустыни водами моря, немногочисленные люди, в страхе мечущиеся, не понимающие, что происходит с ними…

«Как бы долго не существовал Мидр, нам никогда не понять всех законов, управляющих жизнью Вселенной», – вспомнил он слова своего Наставника, услышанные в незапамятные уже времена своего обучения премудрости Хранителя. Но, по крайней мере, тогда к этому стремились.

«…Ведомо ли тебе, чьи руки сложили Крауан-Сирак? Знаешь ли, кто восседал на троне из Лабиринта? Можешь ли пробить Стену в Эргдуре?

Дерзнешь ли стать против Тьмы Внешней?…». Теперь мало кто вспоминает слова из Торгурских Свитков, которые, по легенде, Дух Мудрости сказал верховному владыке Зиждителей, когда тот слишком возгордился.

Перед ними бездна бездн, наполненная бесчисленными, не имеющими края вселенными, протянувшимися в бесконечность времен. И все это – лишь ничтожная часть Мироздания, великого и непознаваемого, вечного и неизмеримого, абсолютно бесконечного, перед которым даже боги, если бы они и в самом деле где-то существовали, были бы так же ничтожны, как и любой другой разум, включая самих обитателей Мидра. Зоргорн невольно почувствовал холодок при мысли об этом. Может быть он ошибается, и в самом деле мудрость в том, чтобы признать ограниченность своего разума и не пытаться достичь недостижимого?

Вздохнув, Зоргорн обратил свой взор к ночному небу. Там, на фоне гигантской туманности, подсвеченной изнутри красноватыми огнями сверхновых, сияло две луны. Одна – хорошо знакомая серебристая– давняя гостья на небосводе Мидра. Вокруг нее глаз легко различал призрачный ореол– атмосфера, возникшая три недели назад, еще не рассеялась. Однажды, очень давно, еще до того, как его нынешний ученик появился здесь, на вечном спутнике Мидра вдруг возникло целое море. Настоящее море с водорослями невиданного сине-багряного цвета, разнообразными рыбами, странными ящерами, дышавшими жабрами, необыкновенными головоногими моллюсками, которых не было обнаружено ни в одном из известных континуумов. Двое суток существовало оно, окутывая паром и туманом лунный диск, затем исчезло, оставив после себя иссушенные космическим жаром тела обитателей на покрытых налетом соли камнях. Так и осталось неведомым: было ли оно принесено сюда пространственной интерференцией с 3емли, или же из неведомого континуума, где на Луне есть вода и жизнь?

Это кажется невозможным, но ведь им известна лишь крошечная часть совокупности миров.

Второй спутник, лишь недавно возникший– узкий тускло-серый серпик. Где-то есть мир, в котором, светят две луны. А ведь такой мир и в самом деле есть…

Внезапно на Хранителя нахлынули воспоминания, давние, казалось навсегда погребенные на дне души. Он так давно не возвращался к ним, потому что они всегда вызывали у него неизбывную, глухую тоску – о другой давней жизни…

Перед глазами Зоргорна так явственно, словно он покинул его только что, встали картины его родного мира (да, родного, хотя он бесповоротно принадлежит Мидру). Там тоже на ночном небе сияли две луны. А как красива была двойная лунная дорожка на черном зеркале морских вод! Перед взором Зоргорна, ярко и отчетливо, словно он покинул тот мир только что, возникли белоснежные ступенчатые здания, сбегавшие по склонам невысоких гор к океанскому побережью, цветущий остров, окруженный жемчужной каймой прибоя, увиденный с высоты птичьего полета; он услышал смех меднокожей красавицы с яркими фиалковыми глазами, дарившей ему свою любовь… Как ее звали? Затем он увидел свою лабораторию мага – ведь тамон был магом, истинным магом, наделенным даром оставаясь в своей телесной оболочке странствовать из одной вселенной в другую – даром, навечно и безвозвратно отнятым у него Миром… «Все же интересно – остался ли жив в своем мире тот Зоргорн после своего рискованного опыта, в результате которого я попал сюда? И если да – то кто из нас настоящий, а кто – иллюзия?» Мысль эта вызвала у Зоргорна печальную улыбку. Уже не в первый раз приходила ему мысль об иллюзорности всего, что окружало его. Иллюзией, состоящей из переплетенных, наложившихся друг на друга полей и завихрений вакуума, была вода, которую они пили; еда, украшавшая их столы; воздух, которым они дышали…

Однако, стоит любому из них, почти бессмертных, лишиться вдруг этого иллюзорного воздуха на несколько минут, и он будет мертв, так же как был бы мертв любой обычный человек. Человек, который, в сущности, тоже состоит из видоизмененной пустоты.

Великая Пустота. Абсолютное Ничто. Тьма Внешняя. Та самая Первооснова, которой строили храмы Первоначальные, одинаковая во всем бесконечном мироздании. Но, видимо, все – таки не совсем одинакова, если в иных мирах есть нечто, несмотря на все усилия непостижимое для них, могущественных обитателей Мидра, и что они вынуждены забирать оттуда, чтобы жить.

Узнай каким – нибудь невероятным чудом обитатели иных миров об их существовании, они бы сочли их чудовищами из страшных сказок, пьющими кровь живых существ, чтобы продлить свою потустороннюю мертвую жизнь. Впрочем, нет. Они наверное сочли бы их некими злобными богами, врагами всего живого, богами-дьяволами. А они всего только люди, и единственная их вина в том, что они очень боятся смерти, потому что больше всего страшится небытия именно тот, кто может жить вечно…

Зоргорн в последний раз внимательно посмотрел в небо. Пора было вернуться к делам, к делу, которым он вместе с учеником занимался уже давно. Повинуясь его мысленному приказу плиты стены раздвинулись, открывая проход вглубь пирамиды…

Часть вторая. ТЬМА ПРОТИВ ТЬМЫ

Глава 6

С некоторых пор меня все чаще посещают странные видения. Иные из них смутны, как миражи в пустыне (я никогда не была в пустыне и не видела миражей, но знаю, что это именно так). Иные отчетливы как то, что видишь наяву. Часто я вижу огромные дворцы размером больше города, прекрасные сады и луга, чудесные леса. Людей я замечаю очень редко и всегда издали. Иногда я вижу жизнь каких то удивительных земель и стран, причем вижу ее глазами других людей. Я мало что помню из этих видений, еще меньше понимаю. Но я твердо знаю– все это где-то есть.

А бывает, мне представляется что-то совсем невероятное: сияющие, многоцветные шары, висящие в черной пустоте, наполненной холодными огоньками. И я знаю, (откуда?!) что это миры – подобие того, в котором я живу.

Ехавший впереди Оливье вдруг остановился, резко дернув поводья. На лесной тропинке возле трупа коня было распростерто тело нагого юноши. Во лбу чернела маленькая аккуратная дыра, пробитая арбалетным шкворнем. Кер по старой привычке прикинул, откуда примерно его могли выпустить. Похоже, стреляли почти в упор. Тревожно оглядываясь по сторонам, все трое двинулись вперед. Шагах в двадцати глазам их предстал скорчившийся на окровавленной траве седоголовый дородный мужчина. Ему перерезали горло уже после того, как нанесли смертельные раны в живот и голову. Нападавшие не побрезговали стащить с него окровавленную одежду, только разрубленная почти пополам шапка была брошена рядом. Позади, на обломанных ветвях кустарника подлеска, висело несколько клочьев холста. Под ними лежал втоптанный в грязь чепец сурового полотна. Тут же валялся женский башмачок из дорогого сафьяна. Невдалеке в зарослях Оливье наткнулся на третий труп, судя по скромной одежке, на которую не позарились нападавшие – слуга убитых. Затылок его был размозжен сильным ударом. Бедолага наверное пытался спастись бегством, когда его настигли. Все трое тревожно оглядывали обступившую их чащу леса, руки невольно сами тянулись к оружию.