Революция демонолога - Владимир Кощеев Страница 40

Кто допустил ошибку, кто позволил заразе захватить часть Аркейна? Основатели, бежавшие из Катценауге и положившие жизни ради того, чтобы участь их страны никто не повторил? Ведь очернять имя самой магии, но при этом пользоваться ее дарами, умышленно делать ставку на этерний и его добычу — это, по меньшей мере, лицемерие.

С первых своих дней орден ставил во главу угла благополучие всего Эделлона. Но вот, спустя всего несколько столетий, Аркейн сам превратился в угрозу миропорядку. Сам создал чудовищ, воспитав и обучив темных магов, которые при первой же возможности его предали.

Дознаватель стиснул зубы и сжал кулаки. Было больно осознавать, во что превратилось то светлое и прекрасное, что он защищал и берег всю свою сознательную жизнь. Последнее, что он мог сделать — героически погибнуть, отстаивая интересы ордена, которого на самом деле уже и не существует.

На его письма прекратили отвечать. И если раньше, только получив полную свободу, он думал, что так будет только легче… Теперь казалось, будто отвечать уже просто некому.

Каждый может позволить себе минутку слабости. И привыкший к одиночеству дознаватель не был исключением. Позже он вновь соберется с силами и будет смотреть на мир, готовый дать ответ на любой удар. Но сейчас усталость навалилась на плечи и, казалось, по-настоящему может раздавить его.

Но, как бы то ни было, вот он, список нужных материалов. И Хэммет сделает все, чтобы их получить. Потому что если Аркейн и переживет этот новый катаклизм, это уже будет совсем другой орден. А если придется держать ответ перед Райогом, Хэммет не станет сомневаться, достойную ли жизнь прожил.

Сгребая со стола исписанный бастардом листок, Хэммет вздохнул и поднялся со стула в комнате. Убрав бумагу в дорожную сумку, разделся и рухнул на постель. В воздух взметнулось облако пыли — чистота здесь стала понятием относительным. Хотя в прошлый свой визит Хэммет занимал эту же комнату, и за порядком следили как следует.

— Не волнуйся, — обратилась к нему женщина с звериными ушами, облик которой он мог бы опознать в любой ситуации.

Не было смысла задумываться, как она проникла внутрь. Дознаватель прекрасно осознавал, что для Марханы нет нужды ни в заклинаниях, ни в артефактах. Она одной волей может менять саму реальность. Впрочем, правильнее сказать — могла.

— Здравствуй, — произнес Хэммет, испытывая двойственные чувства.

Когда ты узнаешь, что дело твоей жизни было уничтожено теми, кто теперь носит эмблему, и видишь того, с кого она срисована, сложно воздержаться от злости. И хотя сама богиня вряд ли вообще видит разницу между Аркейном и своими последователями — что для такой сущности отдельные люди? — все равно хотелось призвать ее к ответу за содеянное.

— Я тебя прекрасно слышу, Хэммет, — заявила она с улыбкой. — И чувствую твое отчаянье. Но уверяю, верные своему делу члены ордена выживут и пронесут его ценности с собой через десятилетия. Передадут их новым ученикам, и ваши стремления, ваша вера в то, что истинно, а что ложно — будет продолжать существовать.

— Но я этого уже не увижу, — кивнул он, найдя в себе силы говорить с богиней открыто.

— Никто из ныне живущих не увидит, — фыркнула Мархана. — Ты, возможно, считаешь, что только в ордене люди мыслили и действовали правильно. Но на самом деле по всему Эделлону всегда были и будут те, кто мог бы спасти Аркейн от того, что с ним случилось. Но им никогда не доводилось даже о вас слышать.

— Это прозвучало не слишком приятно, — усмехнулся дознаватель.

— Зато это истинная правда, — улыбнулась богиня. — У тебя есть вопросы, Хэммет, и я готова дать на них ответы. Если же хочешь, чтобы я ушла — скажи, и я уйду.

— Это ты внесла раздор в наш орден? — спросил он.

— Нет, это сделали люди, которые считали, что по-настоящему раскрыться искоренителю поможет вера в темную богиню, — качнула она головой. — Глупые люди однажды соврали, чтобы не искушать человечество вновь обрести мощь Катценауге, чтобы Эделлон не превратился в выжженную эфиром пустыню. Однако через века эта ложь стала правдой. Члены вашего Аркейна приносили мне жертвы. И не всегда это были невинные животные или растения. Культ Хибы родился среди одной из этих фанатичных ячеек, и теперь мы видим, к чему это привело.

— Почему ты это допустила, почему не остановила их еще тогда?

Мархана улыбнулась, глядя на Хэммета так, будто он был маленьким наивным ребенком, а не циничным дознавателем, видавшим куда больше, чем отведено даже опытному искоренителю.

— Милый Хэммет, — произнесла она добродушным тоном, — мне не было дела до того, что вы, люди, делаете. Потому что на меня это никак не влияло — ни тогда, ни сейчас. Единственная настоящая угроза — это Максимус Торн, и то лишь потому, что именно на него сошло проклятье Эсхила Бара.

— Расскажи подробнее, — попросил он, садясь на постели.

Сказалась привычка разбираться в таких тонкостях. К тому же, раз уж богиня не против, кто же упустит случай обсудить столь важные вопросы? Дознаватель без любопытства — это дурной дознаватель.

— Каждый глава культа общался с сущностью, которая называла себя Хибой, — пояснила Мархана, поворачивая голову к окну. — И все, что делал культ, постепенно — капля за каплей, придавало этой бездне сил. Не через жертвоприношения, само собой — они всегда были и будут бесполезны. Только с точки зрения извращения эфира, которое происходило всякий раз, когда культ создавал нового монстра. Моя сила таяла — незаметно, по капле. А сила Хибы росла.

Она замолчала на несколько секунд, давая информации улечься в голове Хэммета, после чего продолжила речь.

— Когда стало ясно, что мне необходимо вмешаться, я нашла подходящую семью и немного им помогла. Мы заключили сделку — жизнь одного человека на жизнь другого. Так спасся бастард Чернотопья, и через него я смогла повлиять на Эделлон, — она повернулась к дознавателю лицом, и произнесла. — В это же время во главе культа уже встал Максимус Торн, истинный кровный наследник империи. Во всяком случае, его кровь наиболее чистая из всех. И так уж вышло, что благодаря всему тому хаосу, что вы, люди, посеяли в Эделлоне, Торну удалось добраться до столицы Катценауге, где он перестал быть человеком, превратившись в живое воплощение Хибы — ненасытной бездны, которая питается эфиром. Мной.

— Это мог бы сделать кто угодно?