Артём Демченко - Ледяной коготь (трилогия) Страница 45

— Я Хранитель Добра, — ответил дракон, положив свою лапу на грудь и в знак почтения склонив перед Хенгердом голову. Эзраэль поспешил сделать то же самое. — Я и мой друг пришли просить вашей помощи.

— Что за вздор! — воскликнул Хенгерд, топнув каменной ногой по земле. От удара вековые скалы Элберской пещеры задрожали, и огромные гранитные валуны покатились с шершавых и острых, как бритва, склонов. — Хранитель Добра пал в неравной битве много лет назад. Его кровь обагрила те места уж давно, и нет более души смертной, готовой принять столь незавидную участь!

— Вы пробыли в заточении более тысячи лет. За это время многое изменилось! Нашему миру угрожает новая опасность: неизвестный враг напал на наши земли и разрушает все на своем пути, — сказал дракон. — От имени всех народов я прошу вас о помощи, ибо мы не сможем долго продержаться!

— Мой король, — молвил один из големов, обратившись к Хенгерду, — пророчество сбывается. Перед тем, как навеки заточить нас в пещере, Зевс сказал: «Как только долг свой исполните вы и бессмертная чистая душа позовет вас на ратный бой за свободы дар светлый, свободу дарую я вам и от проклятья освобожу вас навеки. И станете вы вновь теми, кем создал я вас».

— Похоже на правду, Вартраэль, — согласился Хенгерд и, посмотрев на рассветное солнце, вновь обратился к нашим героям:-Что ж, я впервые вижу дракона в роли Хранителя Добра, но каким бы ни был спаситель душ и надежду хранящий, мы верим, что на Единоземье снова падет милость ротодорская. Однажды я уже проиграл войну по собственной заносчивости, которая стоила жизни целому королевству, целому поколению. Жены наши, дети наши и дети их детей сгорели в ярком пламени молний зевсовых, и не вернуть уж нам души их из ворот черных Тартаровых. Но не совершим мы ту же ошибку в этот раз, ибо мудрее мы стали, ибо излечил нас вечный сон, — в этот момент предводитель проклятого воинства склонился перед драконом:-Быть может, если мы искупим свою вину кровью врагов наших, то великий Зевс осветит нас своей милостью и скинет с наших плеч лютое проклятье, простят наши души боги, и сам Гелиос осветит наши души светом великого Ротодора. Веди нас, Хранитель Добра, посланник ротодорский, ибо наша судьба теперь от прощения Божьего зависит.

— Да будет так, — согласился дракон. — Как только наступит ночь и яркая звезда Пельин засияет в ночном мраке, держите путь по направлению к ней, пока не дойдете до Лориэльского леса. Князь Луминель и остальные монархи будут ждать вас у опушки леса, где листья ковром на землю спадают.

— Хорошо, — ответил Хенгерд. — Путь наш будет долог и не прост. Ждите нас на второй день к утру. Мы будем вновь биться за честь Единоземья, как когда-то наши деды и отцы бились.

Дракон кивнул в знак согласия и посмотрел на горизонт. Солнце, наливаясь малиново-рыжим светом, утопало в золотистых равнинах, открывая дорогу своей ярко-желтой сестрице-луне, чьи многочисленные дети были уже готовы играть на темном ночном ковре, сотканном самой богиней Герой-верной женой и искусной рукодельницей самого великого Зевса. Тяжело вздохнув, дракон вновь повернулся к Хенгерду и сказал:

— Хорошо, мы будем ждать вас. И прошу вас, — торопитесь.

С этими словами, дракон отвернулся от Хенгерда и встал мордой к горизонту. Эзраэль, еще раз с подозрением посмотрев на огромное каменное воинство, медленно двинувшееся в сторону Лопиэля, спросил:

— Ты уверен, что Хенгерд сдержит клятву?

— Да, Эзраэль, — ответил дракон, наблюдая за тем, как огромные каменные гиганты тяжелой поступью идут в сторону горизонта. — Я чувствую, что они осознали свою вину. Их грызет совесть, на их плечах сейчас лежит огромный валун горечи и скорби, вины за причиненные Единоземью страдания. Если в них осталось хоть что-то человеческое, хоть что-то, способное на сострадание, они сдержат ее.

— Я думаю, нам пора, — сказал Эзраэль. — Времени все меньше и меньше. На Лориэль могут напасть в любой момент.

— Ты прав, — сказал дракон, присев на землю. — Нельзя терять ни минуты. Садись!

Стараясь не терять драгоценные мгновения, Эзраэль вскочил на спину дракона, и вместе они, наблюдая за походом Хенгерда, поступь войска которого сотрясала золотистые степные равнины, устремились к Лориэлю-туда, где их с надеждой ждали правители всех государств, туда, где свершиться история всего свободного Единоземья, туда, куда враг готовился нанести свой последний, смертельный удар.

Глава XVI

Как же прекрасна весенняя ночь! Многие поэты Единоземья воспевали эту прекрасную пору суток в своих сказаниях и произведениях. Для каждого, кто когда-либо гулял в ночную пору, в душе оставалась маленькая комната счастья, в которой он хранил воспоминания об этом чудесном времени: кому-то нравился светлый месяц, проливавший свой яркий свет сквозь еле видимый заслон облаков, кто-то находил отдушину в звездах, выстраившихся в причудливые созвездия и фигуры, а кто-то просто с упоением наслаждался свежим ночным воздухом и полным умиротворением, в котором абсолютно отсутствовала тягость дневных сует. Не зря уставшие после дневных забот жители многих городов Единоземья собирались именно ночью, разжигая во дворах большие костры и рассказывая друг другу разные истории под успокаивающий аккомпанемент сверчков, игравших незамысловатые мелодии на своих ножках-«скрипках». В это удивительное время уходили все невзгоды, все трудности и тяготы жизни, все страдания и горечи-всё это бесшумно растворялось в тёмноочей сестрице дня. Именно за это наиважнейшее качество сестрица имела намного большую популярность и известность в грешном мире людей, чем её яркий и полный жизненных красок брат. Однако, как говорят мудрецы, «благосостояние дома зависит от хозяина». В этот раз ночь для приграничного города-крепости оказалась не слишком-то благоприятной, потому что хозяин попался довольно-таки скверный.

Освещенный тусклым светом желтого полумесяца, Бурьград, разрушенный до основания и почти сгоревший дотла, напоминал скорее огромное старое кладбище, заброшенное сотни лет назад, нежели великий и неприступный город-крепость, имя которого в незапамятные времена гремело на все Единоземье. Когда-то, еще до нашествия воинственной армии, этого приграничный северный город считался обителью людской силы и мощи: его неприступные стены, насквозь пропитанные горючей смесью и смолой, внушали ощущение гордости и величия, чувство неприступности и несокрушимости; широкие караульные башни, ощетинившиеся острым строем баллист и стрел, гордо возвышались над стенами, словно исполинские титаны, вставших на пути агрессии и несправедливости. Теперь же непомерная гордость королевства людей превратилась в огромную свалку: просторные каменные мостовые были «украшены» обломками разрушенных зданий и выброшенными на улицу товарами разграбленных магазинов, принятые завоевателями за простые безделушки. По улицам тянулись кровавые следы от протащенных за конями варваров жителей и солдат, убитых в ходе жестокого штурма. Ни в одном доме не горел свет — только полуразрушенные бары и трактиры, в которых воины армии тьмы каждую ночь распивали алкоголь и устраивали мордобои, проливали тусклые желтые лучики на раздробленные снарядами катапульт улицы. Бурьград был выбран местом, где могучее воинство смогло бы зализать свои раны и набраться новых сил для решающего наступления.