Владимир Лещенко - Тьма внешняя Страница 45

Оставив позади вопящую старуху, Кер направился туда, где над островерхими кровлями вздымались стены бывшего герцогского дворца. Именно там и располагалась искомая улица.

Уже возле дворца ему пришлось вновь остановиться, чтобы пропустить необычную кавалькаду из полутора десятков всадников.

Во главе ее на гнедом жеребце ехала женщина. Рыжие волосы ее были собраны в толстую косу, в которую была вплетена широкая синего атласа лента с приколотыми к ней золотыми украшениями. Непокрытую голову охватывала диадема тонкой работы с крупными серыми жемчужинами. На шее висела тяжелая золотая цепь, спускавшаяся на начищенный до зеркального блеска панцирный нагрудник. На ней было длинное платье зеленого бархата, из-под которого выглядывали сапоги дорогой кордовской кожи с золотыми шпорами. Короткий меч на бедре довершал ее убранство. В числе сопровождающих ее было и несколько женщин, при оружии и в доспехах.

Будь на месте Жоржа Кера кто-то более начитанный, он наверняка сравнил бы всадницу с королевой амазонок из рыцарского романа.

Но капитану, не обремененному книжной премудростью, показалось, что она смахивает на вырядившуюся шлюху.

При ее приближении люди, расположившиеся у дворцового фасада, низко поклонились. Не обращая на них внимания, женщина ловко спрыгнула с седла и скрылась за дверью.

Во рту капитана враз пересохло, когда он вдруг догадался, кто это может быть.

– Это она… Дева?? – спросил он сидевшего на телеге босого парня лет шестнадцати с двумя кинжалами за поясом.

– Ну ты сказал, добрый человек! – с нескрываемой насмешкой ответил тот. – Это Арлетт из Арраса – слыхал про такую небось?

Разумеется, Кер слышал о бывшей содержательнице борделя, командовавшей у Девы целым знаменем, и не раз громившей в пух и прах рыцарские дружины.

– Дева! – продолжил его юный собеседник, – Да разве ж она такая? Да если б ты Светлую Деву увидел, ты до сих пор бы на коленях стоял! Я когда ее увидел – только один раз это было… – он замолчал, не в силах выразить словами распиравшие его грудь чувства к повелительнице. Эх, – ну тебе говорить, дядя – как послужишь ей с мое – узнаешь! – он вновь рассмеялся.

– Щенок ты, – непритворно обиделся капитан, – да ты еще пешком под стол ходил, а я двумя сотнями командовал!

– Двумя сотнями это кого же – свиней или баранов? – гоготнув, спросил вышедший из-за телеги мужик, небрежно поигрывавший увесистым шестопером.

– Да нет, – хохотнул сопляк, – бери выше, не иначе волов: ишь какой гордый!

Сочтя за лучшее не вступать в конфликт, Жорж Кер отошел прочь, сохраняя достоинство.

В то время, как те, о ком было рассказано выше, входили в ворота столицы Нормандии, а Людовик де Мервье размышлял, как извлечь из того, что им предстоит, наибольшую выгоду, в одном из парижских подземелий встретились люди, которых так же весьма беспокоило все происходящее. Они спустились сюда через замаскированный люк в чуланчике книжной лавки, принадлежащей одному из них.

…Кроме Парижа, стоящего на земле, был еще один Париж – подземный.

Подвалы соборов и церквушек, отелей и замков, сторожевых башен старинных крепостных стен, забытые подземелья снесенных или сгоревших в многочисленных пожарах домов и складов, заброшенные тайные ходы, когда – то прорытые не то для обороны, не то еще для чего-то, погреба, пещеры, промытые водой…

Римские каменоломни и древняя канализация, убежища первых христиан и последних язычников, крипты, где галло-римляне прятались от франков и франки – от норманнов.

Тут можно было наткнуться на забитые доверху костями склепы времен Хильдерика и Людовика Толстого, покинутые винные погреба с заросшими плесенью бочками, языческие гробницы-колумбарии, еще хранящие хрупкие гипсовые и стеклянные урны с пеплом тысячелетней давности.

Возрастом и размерами парижские катакомбы могли поспорить с катакомбами Рима и Константинополя. Они росли все тринадцать столетий существования столицы. Их бесконечные коридоры и галереи уходили Бог весть на сколько ярусов вглубь земной тверди. Они охватывали город и предместья, проходили под улицами и площадями, под Лувром и аббатством Сен-Дени, под Дворцом Правосудия и Двором Чудес, под рынками, тюрьмами и особняками, даже под Сеной, оканчиваясь далеко за стенами города.

Как поговаривали, были люди, прекрасно знавшие эти подземелья и способные пройти по ним куда угодно, хоть и в королевский дворец.

Их отнорки вели к колодцам и к потайным дверям в подвалах домов и отелей, выходили где-нибудь на пустырях, маскируясь в неприметных ямах, заросших бурьяном.

В этих запутанных лабиринтах можно было легко скрыться от преследования, ибо стража не спускалась сюда. Но слишком многие опасности подстерегали здесь человека. На нижних ярусах, залитых зловонной водой, можно было легко задохнуться в спертом воздухе, тут очень просто было заблудиться – достаточно погаснуть факелу, и человек оставался навсегда замурованным во мраке. Не раз и не два отважившиеся спуститься вниз натыкались на скелеты тех, кому не повезло. Кроме того, о подземельях ходила зловещая молва, населявшая их то летучими мышами-оборотнями, то огненными призраками и привидениями, и даже бесами, будто бы прорывшими к ним ходы от самой Преисподней.

Несмотря на все это, подземный город вовсе не был покинут людьми. Одни его галереи облюбовали воры и грабители – и кто знает, сколько предсмертных криков и напрасных молений о пощаде они слышали?

Другие избрали своим приютом нищие и бездомные: тут же их и хоронили товарищи по несчастью. Какие-то были приспособлены обывателями под склады; по некоторым ловкие торговцы доставляли в Париж товар, минуя заставы, или проносили мимо загребущих рук портовых досмотрщиков привезенные на кораблях грузы.

Не было лучшего способа сохранить тайну, чем доверить ее этим подземельям.

И вот в одном из их закоулков и собрались те, о ком пойдет рассказ.

Чувствовалось, что помещение это очень старое.

Низкий арочный свод, опирающийся на массивные четырехугольные колонны, пол, выложенный истертыми и потрескавшимися плитами мрамора.

Быть может, оно было сложено еще руками римлян.

Тут было, против ожидания, достаточно сухо и тепло, воздух тоже был довольно чистый. В углу находился выложенный из старинного кирпича колодец, чьи стены, толщиной более фута, возвышались над полом примерно на столько же. Поверх него лежала железная решетка, позволявшая убедиться, что колодец уходит в темную глубину на десятки туазов.

Несколько толстых свечей белого воска разгоняли тьму. При их свете на низком своде было можно разглядеть какие – то замазанные известью изображения.

В нишах стен стояли сосуды из глины и мутного зеленого стекла, из-под неплотно прикрытых крышек которых шли острые запахи. На большом столе, изрезанном и закопченном, в беспорядке лежало великое множество разнообразных инструментов, алхимических приспособлений, связки каких-то трав и кореньев, позеленевшая бронзовая клепсидра и несколько зеркал разной формы и размера. Приоткрытая дверь шкафа позволяла увидеть дюжины две книг, видимо, самых ценных приобретений хозяина. На полу были вычерчены мелом полустершиеся письмена – вперемешку арабские, иудейские, латинские, греческие; замысловатые знаки, вписанные в круги и пентаграммы

Кроме люка в потолке, задвинутого сейчас деревянной крышкой, тут был еще один вход, закрытый основательной дверью из толстых ореховых досок, давно уже не отпиравшейся.

Четыре человека собрались сейчас в этом подземелье.

Первый – хозяин книжной лавки, прямо под которой находился этот зал – близоруко щурившийся пожилой толстяк, напоминавший безобидного хомяка. Немногие, близко его знавшие, могли лишний раз убедиться, как обманчива бывает внешность.

Второй – еще не старый человек с мягкими чертами лица в черном облачении и тщательно выбритой тонзурой.

Это был приор небольшого парижского аббатства Святого Мартина, магистр канонического права, которого частенько можно было увидеть в архиве капитула, изучающим старинные дела о колдовстве.

Третий – шателен Эмери де Виль, высокий, лет тридцати, одетый в отороченный вытертой белкой сюркот. Все знали его как алхимика – неудачника.

На четвертом, как и на канонике, была монашеская сутана, низко надвинутый капюшон которой почти скрывал лицо. Но манеры его подсказывали, что облачение святого брата он носит не по праву.

Эти люди давно и неплохо знали друг друга. Не пойманные, под разными именами фигурировали они во многих процессах и, случись выплыть на свет Божий хотя бы некоторым их делишкам, не миновать бы им костра, или, в виде особой милости, да и то при условии полного раскаяния – виселицы. Многие странные происшествия, темные дела и внезапные смерти прояснились бы, окажись эти четверо в умелых руках заплечных дел мастера.