Избушка на костях - Ксения Власова Страница 50

И тотчас все, что было во мне, отозвалось, натянулось, как струна. Мне казалось, что кто-то потянул за железную цепочку, обмотавшую мою грудь, и потащил вперед. Да с такой силой, с которой не поспоришь – перемелет в труху любое сопротивление.

– Там… – глухо пробормотала я, сощурившись. – Там что-то есть…

Руки Тима соскользнули с моей талии, освобождая меня. С его губ сорвался хриплый вздох, но друг не попытался удержать меня. А я уже неслась вперед, не разбирая дороги. Ноги скользили по шелковистой траве, в босые пятки впивались мелкие камни, в лицо летели ветви, которые я едва успевала раздвигать перед собой. Лесная чаща расступалась передо мной, как простой люд перед княгиней, а я ныряла в зеленый хвойный омут все глубже и глубже. Колдовской цветок мельтешил перед глазами, как блуждающие огоньки на топи, играл со мной, зазывал все дальше. Каждый раз, когда оказывался так близко, что казалось – руку протяни, исчезал, чтобы спустя миг возникнуть где-то немного дальше.

Пальцы в очередной раз захватили пустоту, и я тихо выругалась себе под нос. Запал так сильно затуманил разум, что я плохо соображала. Или дело было не в запале, а в том колдовском тумане, заполонившем голову, стоило мне увидеть сиреневую зарницу?

– Яга сказала про плату. Без нее цветок не дастся в руки.

Я вздрогнула, впервые за время этой бесконечной лесной гонки вспомнив о Тиме. Мысли перестали скакать, точно сороки с ветки на ветку. В установившейся внутри меня тишине – чистой, звенящей, как холодный ручей, – решение пришло легко и быстро. И как я прежде до этого не додумалась?

Не глядя на Тима, я повернулась к нему и, прежде чем он успел возразить, скользнула рукой ему на пояс. Друг замер, будто боялся шелохнуться. Я подняла голову. Немигающий взгляд темных глаз прошелся по мне сверху донизу и обратно. Тим кончиком языка коснулся уголка своих губ, а затем потянулся ко мне, но я отклонилась. Пальцы схватили нож, который друг спрятал за рубахой. В ночи лезвие блеснуло начищенным серебром, и я отошла, рассматривая его в робком лунном свете. Краем глаза приметила, как на лице Тима разлилось, точно опрокинутая крынка с молоком, разочарование. С языка уже рвались извинения, но папоротник, игриво выглядывающий из-под зеленого куста, снова исчез.

Времени оставалось все меньше. В темном небе неловкими стежками робкой мастерицы протянулись первые рассветные лучи. Сколько же мы бродим по лесу, если луну скоро сменит солнце?

Острое лезвие вспороло тонкую кожу на запястье. Я охнула от боли, но кровь не остановила. Наоборот, выставила руку вперед, позволив тяжелым алым каплям упасть на зеленую землю и расползтись по листьям красными кляксами. Мерцание папоротника стало ближе, будто цветок, как приманенный кровью хищник на мягких лапах, подкрадывался поближе.

– Ну же… – напряженно позвала я, не сводя взгляда с приближающейся сиреневой точки. – Иди ко мне, дружок…

Ветер в кронах завыл, а затем рассыпался мелодичным перезвоном серебряных колокольчиков. В лицо мне бросило несколько мелких травинок и деревянных щепок. Одна из них оцарапала щеку, но я не сдвинулась с места. Лишь опустилась на корточки и протянула раскрытую ладонь. За спиной, затаив дыхание, стоял Тим. Его молчаливое присутствие наполняло меня силой, заставляя кровь быстрее бежать по жилам. Нить, связывающая нас, натянулась и стала крепче. Миг, который мы вот-вот разделим, станет особенным.

Тим не просто оставался рядом. Он смотрел прямо на меня, не отворачивался. Я ощущала его цепкий взгляд затылком, и дыхание чуть сбивалось от того чувства, которое он во мне вызывал.

Я впервые прибегла к ворожбе на крови при Тиме. Оголила свою суть, показалась как есть, без прикрас.

Крошечная сиреневая ящерка коснулась кончиков моих пальцев и запрыгнула на ладонь. Невесомая, сотканная из воздуха и ветра, она высунула язычок и принялась слизывать алые капли с кожи. Невесомые прикосновения не вызывали ни боли, ни щекотки – лишь странное возбуждение в груди, сродни беспокойству. Колдовское создание, у которого каждая чешуйка переливалась всеми оттенками сирени – от нежно-розовых до насыщенно-фиолетовых, чихнуло и, как сытый комар, отвалилось от раны на запястье. Я моргнула, и вот на моей ладони вместо ящерицы уже покоился бутон цветка – крупного, размером с водяную лилию. Лепестки гладкие, продолговатые, с легким изгибом. Сердцевина переливается всеми цветами радуги, будто драгоценные самоцветы на солнечном свету.

– Ты нашла его, – тихо проговорил Тим. Он подошел так бесшумно, что я вздрогнула от звука его голоса. – Ты отыскала папоротник.

«Не только его», – хотела сказать я, но не стала. Вместо этого обернула цветок тряпицей и убрала в лукошко. После этого распрямилась и повернулась к Тиму. Недосказанность, повисшая между нами, резала лучше одолженного ножа.

– Тим…

Его указательный палец мягко прислонился к моим губам. Я широко распахнула глаза от изумления.

– Успеется, – хрипло пообещал он. – А сейчас надобно возвращаться. Солнце встает.

Я запрокинула голову, всматриваясь в рассветное небо. Ночь и правда подходила к концу. Ее зябкая прохлада уступала место легкой свежести с вкраплением теплоты, предвещающей жаркий день. Темноту, точно клинки, рассекали золотистые лучи. Тени, прежде оплетающие все вокруг, змеями расползались по стволам, покрытым мхом.

– Солнце встает, – со скрытой тоской повторила я. Что-то внутри подсказывало: я буду скучать по этой ночи, полной обещания и предвкушения. – Пора.

Лес расступался, пропуская нас. Возможно, причиной тому был волшебный цветок в лукошке, а может, еще не затянувшаяся, кровоточащая рана на руке. Я почти не ощущала боли, но не стала спорить, когда Тим оторвал лоскут от своей рубахи и осторожно перевязал мое запястье.

На берегу костер давно потух. Людей вокруг него тоже не было. Лишь белый лошадиный череп одиноко поблескивал на черной, выжженной огнем земле. Рядом валялись вырванный столб и сломанное старое колесо. На последнем, подперев подбородок кулачками, сидела сонная, уставшая Яга. Ей достаточно было бросить один быстрый взгляд на лукошко на моем локте, чтобы все понять.

На ее губах проступила довольная улыбка.

– Вот и хорошо, – проговорила она с облегчением. – Вот и хорошо все, что хорошо кончается.

Мне бы тоже улыбнуться, но на душе скребли кошки – уличные, наглые, хищные. С каждым мигом все яснее, все отчетливее во мне разрасталось предчувствие: это еще не конец. Цветочки я сорвала, но ягодки ждут впереди.

Глава 16

Весь день я проспала как убитая. Во сне ко мне опять наведывались тени, тянули к сердцу когтистые лапы, скалили звериные пасти. К этому я была уже привычна, поэтому даже бы не запомнила сновидение, если бы не… женская фигурка, вышедшая из черного тумана. Ее лицо скрывал глубокий капюшон тяжелого плаща, объятого огнем. Незнакомка шагнула ко мне из пахнущей хвоей и чертополохом темноты, и за ней, точно за дорожкой пламени, на земле протянулась черная выжженная полоса. Я невольно отшатнулась, точно напуганная лань. Хотела бежать, но остановилась как вкопанная. Со всех сторон меня обступила мелодия – почти позабытая за давностью лет, стертая из памяти из-за той боли, что несли с собой воспоминания о ней.

«Василиса, засыпай, – прошептал ветер, растрепавший мою косу, – крепче глазки закрывай…»

Словам его вторил мягкий перезвон сиреневых колокольчиков под ногами. У меня будто выбили опору, и, обхватив себя руками, я во все глаза уставилась на женщину. Старая колыбельная, знакомая мне с детства, лилась вокруг нее, обвивала, точно змея, и тянула кончик подрагивающего хвоста ко мне. Воздух звенел от напряжения, тени, прежде гнавшиеся за мной, забились ко мне под подол и притихли. Одна из хищных рук ненадолго выглянула наружу и, торопливо натянув юбку сарафана пониже, снова спряталась. Обхватила меня за щиколотку и затряслась от ужаса.

– Кто ты? – крикнула я. – Явь или навь?

Тонкие белые пальцы коснулись капюшона и медленно опустили его. У меня перехватило дыхание, сердце в груди на миг замерло. Не веря своим глазам, я пошатнулась и едва не упала.

– Матушка?

– Здравствуй, доченька.

Передо мной стояла матушка – такая, какой я запомнила ее до хвори: черные длинные косы, убранные на макушку, тонкий стан, красивое, чуть тронутое загаром лицо, на котором ярко горят