Владимир Шимский - Дети Смерти Страница 54

«Тебя предупреждали, Ирд, но ты не услышал».

«Ты помнил о силе, но забыл о хитрости».

О! Сраженный, упрямый, сумасшедший Ирд!

Хайр-Ирд!

Пра открыл глаза и сдул нависший над ним причудливый клок пыли. Болела спина. Не ему, победителю Ирда, ползать, подобно хиссе, ломать спину, подобно лизоблюдам Короната, выслеживать добычу, как хиссуну. Все кончено, Ирд!

— Эй, Бигги, ты жив?

Пра склонился над лицом маленького уродца. Ни один мускул не дрогнул на белом, как сама Унра, лице. Недоумевающий взгляд Малыша был прикован к лежащему рядом унриту. Пра слегка развернул уродливую голову. Взгляд уставился на него. Пра осмотрел безжизненно обмякшее тело. В груди Бигги торчал уродливый мораннский меч. Грязная куртка задралась, обнажив худой, жилистый торс. Рука Малыша намертво вцепилась в сорванную с пояса флягу. «Ты сделал свое дело, Биг».

Пра коснулся холодеющей руки и грубо разжал скрюченные пальцы. Громко хрустнула, ломаясь, кость. Пра усмехнулся. Живому было наплевать.

Во фляге плескалась вода. Недолго думая, он прицепил ее к поясу. Потом подобрался к безжизненному телу Дэна. Унрит еще дышал. Глаза его были закрыты, но легкое подрагивание искусанных губ выдавало слабое присутствие жизни. На рваную рану на щеке налипли грязные хлопья пыли. Всклокоченные волосы колыхал легкий сквознячок. «Ты слабак, Дэн».

С минту Пра глядел на умирающего унрита. Где-то должна была быть и девушка. Решив, что Унра теперь справится со своей добычей и без его помощи, Пра двинулся дальше, туда, где распростерлось на полу обгоревшее тело верного тага. Пра с отвращением отпихнул труп Тора в сторону и протиснулся к мертвому Керу. Вид «капюшона» был страшен. Скрюченные, обгоревшие головешки рук, казалось, все еще искали ускользнувшую от них шею Дэна. Обтянутый горелой кожей череп едва болтался на сморщенной, как ножка гриба, шее. И только неестественно вывернутые, согнутые в коленках ноги напоминали о том, что эта жалкая груда горелого мяса была некогда человеком.

Пахло отвратительно.

Но Пра почти с удовольствием вдыхал запах смерти.

Мертвый враг плохо не пахнет.

Он еще раз оглядел картину побоища, словно собирался запомнить ее на всю жизнь. И неторопливо двинулся к выходу.

«О-ля-ля, Дэн! Идешь с нами? Сегодня роскошный бой. Хромой будет побит. Привезли новеньких с пиратского кумарона. Говорят, они не боялись самого…»

Что? Опять кровь? Отрубленные руки? Вывалившиеся кишки? Выбитые зубы? Довольная публика? А что? Чужая боль. Не своя.

— Нет, — прошептал Дэн.

Откуда они? Отец. Брат, непременно что-то жующий, с жирными руками, украшенными уродливыми, как бородавки на теле фрокка, перстнями. Издалека голос матери: «Опять, что ли, на эту мерзость? Нечего мальчишку портить. Правильно, Дэн, не ходи».

— Мама!

Мягкая перина. Обильно и безвкусно измазанная позолотой комната. Мягкие, жадно впитывающие пыль и человеческие испражнения ковры. Яркий свет в окна. Утро. «Что ж, нет так нет, — это отец. — Растишь слюнтяя. Я бы и сам его не взял. Увидит кровь — будет блевать куда попало. Хлопот не оберешься. Перед соседями стыдно. Правильно я говорю?»

«Хм!» — это брат. Ему и не ответить толком: весь рот в сладкой тянучке. «Хм! (Ага. Это он ее сглотнул. Не жуя. Как фрокк.) Правильно, отец».

Ну и пусть!

«Эх-хе-хе, кого растим?»

Унрита, отец.

Туман постепенно рассеивался. Ковры на стенах заколыхались и начали расползаться грязными, вонючими хлопьями, открывая спрятанную за ними зияющую пустоту. Свет в окнах померк. Позолота на стенах обращалась в темные сгустки пыли.

«Фу, Дэн, какая тут у тебя грязь!» — рассмеялась вбежавшая в комнату девочка иров десяти, лицо которой скрывала насмешливая карнавальная маска. Здравствуй, сестра!

— Брат…

— Айна, уходи, — прошептал Дэн, приподнимаясь на ушибленном (когда? где?) локте и чувствуя, как выбеленные потолки и мягкие перины, и натертые до блеска полы ускользают в запретные для него глубины.

Памяти.

— Айна, прошу тебя, ты все равно ничем не…

— Дэн, ты куда? — испуганно запричитала девочка.

— Далеко, — прошептал унрит.

Хлопнула дверь.

Ну вот и все.

Дэн блаженно растянулся на грязном полу безумного лабиринта Древних. В чреве механического магрута, вырастившего в себе других, из плоти и крови, тварей, которые утащили Ирда. «А я-то оказался посильнее тебя, — подумал унрит, вспоминая брошенный „капюшоном“ меч. — Эх, Мирилла, Мирилла. И Бигги, — мысленно добавил он. — Настоящий там, в Унре. Попивает харуту и… надеюсь, вспоминает обо мне». «Ничего. Я еще вернусь, Биг». «Конечно. И Игл. Игл тоже будет рад». «Отстань ты со своим Иглом, — возмутился унрит. — Чуть что: Игл, Игл. Плевать я хотел на Игла. Я тебя хочу видеть. Те-бя».

Унрит резко повернулся и охнул, ударившись об одну из протянутых вдоль стен металлических хисс. «Ах, чтоб вас..!» Комната исчезла. Вокруг была непроглядная тьма. Перед глазами унрита поплыли знакомые ему серебристые круги. «Ночная слепота. П-прекрасно, Дэн».

Без факела он погиб.

Впрочем, будь здесь хоть тысяча факелов, хоть сам Таир с его ослепительным светом, он все равно скорее всего погиб. Чуть раньше, чуть позже — не все ли равно?

«Нет, Дэн, нет, — попытался он уговорить самого себя. — Выход не так далеко. Ты можешь попробовать его найти». «А уартор? Без Ирда он бесполезен. Ты что ж, забыл про невидимую смерть?» «Значит, надо искать Ирда». «Где?» «Я помню. Я нажимал магический знак». «А магруты, Дэн, там ведь полно…»

— Они могут быть и здесь, — прошептал унрит.

«Не могут быть, — поправился Дэн, — а здесь. Иначе откуда мог появиться Биг?»

Мысль о возможном присутствии (рядом, в каких-либо двух шагах) мерзости, которая заставляет видеть фрокк знает что, подхлестнула унрита. «Я даже не знаю, как она выглядит. Но уж лучше умереть в бою, чем… чем кормить этих гадов задарма», — подумал он, невольно содрогаясь от мысли, что могли сделать там, внизу, с Ирдом. «Факел. Надо найти факел».

И Дэн начал шарить в кромешной темноте. Дрожащие от слабости (о! как он ненавидел сейчас эту дрожь) руки не слушались его. Пальцы то и дело натыкались на безразличных ко всему металлических хисс. На полу, прямо перед собой он нащупал что-то вязкое, запахом своим напоминающее человеческую кровь.

«Моя?»

«Чья?»

Тотчас к горлу подступила неистребимая тошнота.

«Эх-хе-хе! Кого растим?»

«Не надо, отец».

«Ты убил меня».

«Я… я?! О, нет!»

Шатало от слабости.