Терновая цепь - Клэр Кассандра Страница 61

Она забыла о приличиях. Люси ответила на поцелуй, провела кончиком языка по его нижней губе, схватилась за его рубашку и прижалась к Джессу всем телом. Теперь наконец девушка была уверена, что ни страх перед ее родителями, ни ложно понятое чувство долга не заставят его уйти.

Она откинулась на подушки, и юноша склонился над ней, пожирая ее взглядом. У нее кружилась голова; Люси не могла представить, что Джесс чувствует в этот момент, после того, как он так долго не испытывал никаких физических ощущений.

– Я могу прикоснуться к тебе? – прошептала она.

Джесс зажмурился.

– Да. Прошу тебя.

Люси провела ладонями по его плечам, рукам, по длинному, худому телу. Джесс горел, как в лихорадке. Дрожа, он целовал ее шею, и девушка ахнула, как какая-нибудь героиня в романе. Люси начинала понимать, почему героини в романах так часто совершают необдуманные поступки. Такие моменты стоили любых последствий.

– Моя очередь, – прошептал Джесс, прикасаясь к ее рукам. – Позволь мне ласкать тебя. Скажи, чтобы я остановился… – Он поцеловал уголок ее рта. – Если хочешь.

Его пальцы, длинные белые пальцы, такие нежные, касались лица, обводили контуры губ, ласкали шею, ключицы, потом он взял ее за обнаженные плечи и прижал к себе. Его зеленые глаза стали почти черными. Он гладил ее тело, ее грудь, спину, талию; наконец его руки застыли среди кружев у ее бедер.

– Я так долго об этом мечтал, – сказал Джесс. – О возможности прикоснуться к тебе. По-настоящему прикоснуться. Прежде я не мог чувствовать твою близость… но я без конца представлял себе, каково это… я терзал себя этими мыслями…

– И что, твои ожидания оправдались? – прошептала Люси.

– Мне кажется, я сейчас умру от счастья, – ответил он и вытянулся на постели рядом с ней. – У меня разорвется сердце от счастья, Люси.

И его губы, горячие, жадные, снова прижались к ее губам. Этот страстный поцелуй заставил девушку выгнуться навстречу ему; ей так хотелось снова почувствовать его тепло, услышать стук его сердца.

– О боже, – прошептал он, не отрываясь от ее губ.

У нее мелькнула мысль: «Конечно, его не учили взывать к Ангелу, как всех нас».

– О боже, Люси…

И ей захотелось раствориться, слиться с ним, стать единым целым.

А потом ее окутала тьма, та же самая, в которой она тонула тогда, в доме на берегу моря. Люси утратила почву под ногами, всякую связь с реальным миром. Из окружавшего ее непроницаемого мрака доносились голоса отчаявшихся душ. Бесформенные тени тянулись к ней, жаловались, что их изгнали из мира, что они заблудились в пустоте и обречены на вечные муки в этой бездне, где нет ни конца, ни края. У них что-то забрали – что-то драгоценное. Люси показалось, что она заметила знакомую фигуру, но она была искажена, изуродована до неузнаваемости…

– Люси! Люси!

Она села, хватая ртом воздух; в ушах шумело. Она лежала на кровати Джесса, он уставился на нее с белым от ужаса лицом.

– Люси, что с тобой? Я сделал что-то не так? Пожалуйста, скажи…

– Нет, – прошептала она. – Дело не в тебе… ты ничего такого не сделал…

– Нет, дело во мне, – горестно произнес Джесс. – Я – противоестественное существо, совсем недавно я был трупом…

Она поймала его руку. Она знала, что стиснула его пальцы слишком сильно, что ему больно, но ничего не могла с собой поделать.

– Нет, – повторила она уже громче. – Дело во мне. Я это чувствую. – Она неуверенно посмотрела на него. – Когда я целую тебя, я слышу… – Она покачала головой. – Какие-то голоса, плач. Кажется, они пытаются рассказать мне о чем-то ужасном, о каком-то преступлении, кощунстве, которое творится далеко отсюда, возможно, в ином мире. – Она почувствовала жжение в глазах. – Где-то там, куда я не могу заглянуть. Это недоступно живым.

– Малкольм сказал, что ты, для того чтобы вернуть меня, вошла в царство теней, – тихо произнес Джесс. – Возможно, ты еще не до конца освободилась от мрака. Но едва ли дело только в тебе. Я долго существовал на границе между жизнью и смертью, а ты способна пересекать эту границу. Видимо, проблема в нас обоих. И воздействие потустороннего мира усиливается, когда мы касаемся друг друга.

– В таком случае мне, наверное, следует связаться с Малкольмом.

Люси чувствовала неописуемо страшную усталость. Она надеялась, что эта жизнь осталась позади – сделки с чародеями, отчаяние, бесконечные разговоры с Грейс о ее брате, тень смерти, омрачавшая все ее поступки, чувства и мысли.

– Может быть, он знает способ избавиться от этих видений. – Люси резко откинула голову назад и страстно воскликнула: – Я не собираюсь отказываться от тебя! Только не сейчас.

– Нет. – Джесс наклонился к ней и спрятал лицо в ее волосах. – Я не вынесу, если ты откажешься от меня, Люси Эрондейл. Я буду следовать за тобой, даже если ты прикажешь мне уйти. Я жив благодаря тебе, но не только потому, что ты приказала мне вернуться в этот мир. Я жив с тех пор, как ты вошла в мою жизнь.

Слезы выступили на глазах у Люси, но она сморгнула их. Слезы были бессмысленны. Бесполезны. Вместо того чтобы плакать, она поцеловала Джесса – это был совсем невинный, быстрый поцелуй в щеку – позволила ему надеть на себя халат и еще несколько мгновений обнималась с ним. Потом она оставила юношу и вышла в коридор.

Она не помнила, как вернулась к себе в спальню. В комнате было почти темно, лишь угли, догоравшие в камине, давали слабый свет, да луна время от времени выглядывала из-за облаков. Но этого было достаточно. Люси села за стол, взяла ручку и начала писать.

14. Вся правда

Вся правда редко бывает чистой[37].

В промежутках между допросами Грейс читала заметки Кристофера.

Среди рассуждений и аргументов, записанных мелким убористым почерком, попадались длинные запутанные уравнения. Перебирая страницы, Грейс чувствовала себя так, словно читала книгу на иностранном языке, которым не вполне владела. Бывали минуты, когда она, сидя на постели, внезапно поднимала голову и расправляла плечи, радуясь тому, что уловила ход мысли Кристофера. Но в другие моменты она отчаивалась вообще хоть что-нибудь понять.

Брат Захария был так добр, что принес ей тетрадь и ручку, чтобы она могла делать заметки. Работа отвлекала, она часто забывала о времени, и Братья, приходившие за ней, чтобы отвести на допрос к Говорящим Звездам, заставали Грейс врасплох.

Не было ни принуждения, ни пыток. Только бесконечный шепот в голове: он пробуждал в глубинах памяти давно похороненные воспоминания, эпизоды, о которых она годами старалась не думать. «Когда ваша мать в первый раз отвела вас в лес? Когда вы осознали, что обладаете необычными способностями, и поняли, в чем они заключаются? Когда вы догадались, что выполняете волю демона? Почему вы не ушли из дома?»

А после побега Татьяны из Адамантовой Цитадели стало еще хуже. «Куда, как вы считаете, могла направиться ваша мать? Есть ли у нее укрытие? Она сейчас с демоном Велиалом?»

Грейс ничего не могла ответить на эти вопросы и лишь повторяла, что не знает, что мать не считала ее равной себе и не делилась с ней секретами. Что она, Грейс, сильнее других желает, чтобы мать схватили и посадили под замок. Чтобы она больше не могла причинять зло другим.

После каждого допроса, когда Грейс чувствовала себя как выжатый лимон, Брат Захария сопровождал ее обратно в камеру. Он молча сидел на стуле снаружи, за решеткой, и ждал, пока Грейс придет в себя. Девушка лежала на кровати, сжавшись в комок, и дрожала. Когда она успокаивалась и снова начинала нормально дышать, он уходил, оставлял ее одну.

Грейс нравилось быть одной. В одиночестве она могла размышлять о магических уравнениях и химических формулах, о математических выкладках Кристофера, в которых искажались законы физики; и когда она засыпала, ей казалось, что графики и схемы парят над ее койкой, а каменные стены темницы исписаны светящимися символами.