Песчаный колокол - Александр Райн Страница 13

Он прогуливался по «Вазе», как Наполеон-победитель. Всё здесь было картонным, ненастоящим. Чистота раздражала, музыка, льющаяся из колонок, бесила. А ещё чай и кофе… Если бы это видели великие творцы или хотя бы преподаватели, что учили Германа ремеслу, они бы точно попросили кусок мыла и кран с холодной водой, чтобы вымыть глаза.

Но люди любят подобное… Им нравится, когда их облизывают с ног до головы. Когда усаживают в кресло, когда в руки пихают кучу всякой сопроводительной дряни вроде буклетов и бесплатного печенья. Здесь даже велась фото- и видеосъёмка. Кому какое дело до искусства, когда ты можешь просто сидеть и пить какао, а потом купить сувенир – ненужную тебе безделушку, что будет пылиться где-то в кухонном шкафу, пока однажды не разобьётся. Нет, ему не будет стыдно перепродавать местные поделки. Раз люди охотно покупают это, значит, нет смысла пытаться приучить их к чему-то возвышенному и настоящему.

Его лицо расплылось в широкой, немного пугающей, улыбке, когда он вернулся к торговой стойке. Продавец посмотрел на внезапно подобревшего клиента и улыбнулся ему в ответ, но лицо Германа не выказывало добродушия, скорее, наоборот. Это было похоже на презрение или даже на насмешку.

– Я бы хотел сделать заказ по каталогу. Вы карточки принимаете?

Выбор занял в общей сложности около часа. Герман долго всматривался в каждую картинку, читал характеристики и задавал всякие заковыристые вопросы, на которые продавец не мог ответить в силу своего непрофессионализма, доставляя Герману невероятное удовольствие.

Вдоволь потешив своё эго и расплатившись кредиткой, Герман написал на бумажке адрес соседней с его мастерской улицы, чтобы никто не узнал, для чего всё это заказывается. Там жил старый друг Германа – человек, совершенно далёкий от всех этих дел, связанных с керамикой и другим искусством. Герман бы никогда не начал общаться с этим простым, словно табурет, типом в нынешней жизни, если бы их не связывало общее детство. В то время они были пустыми сосудами, ещё не успевшими заполниться мечтами, целями и проблемами, просто радовались бессмысленности своего существования и жили ради того, чтобы жить.

– Уж не Герман ли Цапля это? – раздался за спиной голос, от которого всё тело Германа словно покрылось чешуёй.

Он понятия не имел, кто это. Но это точно был один из двадцати идиотов, которые учились с ним на одном факультете. Дурацкое прозвище было присвоено Герману за особенность вытягивать шею с задних рядов, где он обычно сидел. Плюсом к шее шёл серый шерстяной костюм, в котором Герман щеголял с самого первого дня в институте и в нём же вышел на вручение диплома. Этот костюм ему вручил учитель рисования, когда Герман окончил школу. На выпускном вечере, когда его объявили единственным талантливым учеником, ведь он занимался оформлением абсолютно всех мероприятий, стенгазет, плакатов и транспарантов. Эта похвала стала отправной точкой для молодого художника. Герману пророчили шикарное будущее, полное известности, денег и признания. А теперь он стоит здесь, у прилавка своих конкурентов, и заказывает чужие изделия на фальшивый адрес для последующей перепродажи. Одним словом – позор и разочарование.

Герман не хотел поворачивать голову. Возможно, если сделать вид, будто обращаются не к тебе, и выйти полубоком, наискосок, то получится избежать нежелательной встречи. Так он и сделал. Не оборачиваясь, стремительно шагнул в сторону двери, сделав небольшой крюк через стойку, за которой бариста перемалывал ароматные зёрна.

Буквально врезавшись в дверь, Герман толкнул её грудью и поспешил в сторону остановки. Он не хотел прогуливаться. Всё, о чём он мечтал, – это забраться в самый дальний угол своей лавки и, закутавшись в темноту, нашёптывать самому себе, что это всё ерунда и у него великая цель. Только у него одного.

«Песчаный колокол» встретил Германа как незнакомца, и сама мастерская была ему незнакома. Стены сузились, почернели. Потолок стал невыносимо низким и ужасно давил, а паркет напоминал пол в кочегарке, исцарапанный углём и лопатами.

После «Старой вазы» с её запахами кофе и костра в камине; с её широкими, во всю стены, полками, забитыми разнообразной посудой, игрушками, копилками и прочей симпатичной мелочёвкой; с отдельным пространством под мастер-классы и этой чёртовой «лабораторией искусств» родная мастерская выглядела как гараж, в котором занимаются подпольным производством одежды.

Герман был подавлен своей экскурсией, а ещё ненавидел себя за то, что поддался отчаянию. Он снова начал тратить деньги с кредитной карты, хотя обещал себе несколько лет назад, что это не повторится. И ведь всё это настроение образовалось из-за какой-то дурацкой встречи, которая даже не состоялась.

Он не стал щёлкать выключателем и, стоя в полумраке, наблюдал за тем, как за окном мелькают фары проезжающих мимо машин. Их свет отражался от его металлической «копии», стоявшей у окна. Безголовая, она смотрела в его сторону и просила не поддаваться унынию. Он не должен опускать руки, ведь именно ими будет сотворена самая важная и самая невероятная вещь в его жизни.

Да! Он не будет сдаваться. Сначала реанимирует магазин, сделает цены на все товары ниже себестоимости, пусть это будет минусом в бюджете, но так он сможет привлечь клиентов. Им в руки он будет совать скидочные купоны на мастер-классы, которые снова закажет завтра утром. Да, это не принесёт ему удовольствия, но это, в конце концов, работа, она не всегда бывает в радость. Пора браться за ум. Иначе он потеряет свою мастерскую, а без неё не получится сотворить новое тело, да и смысла в нём никакого тоже не будет, если Герман останется ни с чем. Он облокотился на прилавок и перевалился через него, чтобы достать свою рабочую тетрадь и занести в неё всё, что только что родилось в его голове. Как только его пальцы разгладили середину между двумя девственными листами в клеточку, за прилавком возникла тень. Герман взвизгнул как щенок, которому наступили на хвост, и отпрыгнул назад, больно взрезавшись поясницей в ручку входной двери. Он не заметил, как Осирис вошёл. А может, он и не входил вовсе, а появился из воздуха – это было неважно. Важно было другое – то, что сегодня глаза Смерти впервые транслировали эмоции, в них, несмотря на царивший в помещении полумрак, Герман увидел холодный огонёк страха, который пылал как олимпийский факел.

Герман щёлкнул выключателем, и лампы тут же залили своим жёлтым светом всё вокруг,