Омут - Снежана Каримова Страница 17

– Коля вставит, – тихо ответила Жар-птица.

И вдруг вздохнула сокрушенно и разрыдалась пуще прежнего, спрятав лицо в ладонях.

– Ну что еще? – устало спросил Ночка и дружески потрепал Мари за коленку. – Гюльчатай, открой личико! Давай выкладывай начистоту, что у тебя произошло?

– Это не я разбила стекло, а Коля, – прорыдала Жар-птица. – Отец у него такой! Ты бы видел! У-у-у! Рычит вечно на Кольку, а за стекло точно убьет!

Ночка подтянулся на руках и сел на подоконник рядом с подругой. Ей бы сейчас дать платок, но у него самого не было.

– Просто ты ведь не знаешь Кольку, – прошептала Мари, всхлипывая. – С чего тебе ему помогать? Вот я и решила соврать… Это так мерзко! Я пойму, если ты теперь откажешься…

– Он твой друг? – тихо спросил Ночка.

Жар-птица искоса глянула на него и прошептала:

– Ага.

А потом вдруг покраснела.

Ночка невольно подумал, что раньше Жар-птица только дружинников считала настоящими друзьями. А парни шутили, что она Маугли, воспитанная волками.

Но Жар-птица выросла.

Хотя она была всего лишь на год младше, в Дружине привыкли считать ее мелкой. И Ночку даже кольнула ревность. Что это за Колька, которого она выбрала?

На Рома тоже заглядывались многие девчонки. Но сам он не спешил вступать в отношения. И на это у него были причины.

С виду семья Князевых выглядела образцово. Маленькая мама создавала декоративные блокноты, альбомы, открытки и продавала их в интернете. Она была миниатюрной, едва доставала мужу до плеча, и Князев-отец поэтому прозвал ее Маленькой, а когда появился Ром, то Маленькой мамой. Она обожала платья и с нетерпением ждала рождения дочки, чтобы наряжаться вместе. С Ночкой этот номер не прокатил, даже мальчишкой он был категорически против ее стильных экспериментов, а потом и вовсе замуровался в черное. Работа Маленькой мамы – ее закуток-мастерская, где все полки, и стеллаж, и комодик были до отказа забиты бусинками, ленточками и бумажными цветочками, – добавляла плюс сто очков к образу феи, но вот характер у Маленькой мамы был отнюдь не сказочным.

Князев-отец много работал, ездил в командировки, и временами Маленькая мама закатывала скандалы. «Профилактические», как называл их Князев-отец. Если он дарил ей цветы, то Маленькая мама сразу спрашивала, за что он извиняется. Иногда она плакала просто так и говорила, что муж ее больше не любит, иногда хандрила и требовала подарки.

Наверное, отцу это все по-своему нравилось, может, так он осознавал свою нужность. Но Ночка решил, что отношения – это ужасно сложная штука. И не стремился обзаводиться парой.

– Я еще слишком молод, чтобы умирать, – говорил он.

– Ты-то? У тебя полна голова седых волос, – язвил верный друг День, намекая на крашеные светлые прядки. – Пора уже подумать, кто будет носить тебе стаканы воды.

– Так вроде о детях говорят, а не о девушках, – фыркал Ночка.

– От детей не дождешься, я проверял, – тоном знатока пояснял Демьян. – Пытался воспитать Лешку, но он упорно носит воду только себе. А когда совсем мелкий был, так вообще я ему носил, и никакой благодарности! Но что я тебе рассказываю, скоро сам испытаешь на своей шкуре…

Еще одну кардинально меняющую жизнь новость Ром узнал летом. Скоро у него будет сестра. И он был очень этому рад. Сестра – это не девушка, сестра – это здорово! Взять хоть Жар-птицу: все детство она ходила хвостом за старшим братом, не обращая внимания на его бурчание, улыбалась на подколки и язвила в ответ. Она не ждала подарков и не устраивала сцены ревности, ей не надо было ничего доказывать. Позовешь с собой – и она уже рада.

Ночка, выросший в одном дворе с Долгополовыми, тоже привык считать Жар-птицу почти сестрой…

Мари, устав от рыданий, положила голову ему на плечо. Ром подумал, что это самый подходящий момент, чтобы поделиться с подругой сокровенной печалью и рассказать о своем отъезде. Но все-таки решил не перетягивать одеяло на себя, ведь Жар-птица была вся в личных переживаниях.

День часто говаривал Ночке, что у того синдром спасателя – слишком рьяно опекает всех прочих, вместо того чтобы жить своей жизнью.

– Предположим, не всех, – обидчиво замечал Ром.

И что плохого в том, что ему хочется заботиться о тех, кого он любит?

Вот уедет он, и кто тогда приглядит за Жар-птицей в школе, пока Феникс в своем техникуме? Правда, Мари в опеке вроде как не нуждалась, но все-таки. Ей нужен кто-то спокойный и надежный рядом. Как День, например. Ночке казалось, что Жар-птицу он мог бы доверить только Демьяну. Да и тот вроде засматривался на Мари, хоть и не предпринимал попыток сблизиться. А может, если он увидит конкурента, то наконец-то зашевелится?

Но сначала надо самому посмотреть, кого так отчаянно защищает подруга.

– Кольке помогу, – сказал Ром.

Так он познакомился с будущим Горынычем – стекло парни вставляли вместе.

Колька оказался на голову выше Ночки. Здоровый, смуглый, стриженный почти под ноль, с насупленными бровями над черными глазами. Смотрел угрюмо и разве что зубами не скрежетал. Из-за его грозного вида Ночка с ходу решил, что Колька будет Горынычем, и невольно подумал, каким же там должен быть батька, раз его боится такой шкаф. Но зато вполне проникся переживаниями Жар-птицы.

– Я рассчитаюсь с тобой. С обедов, – сказал Колька Ночке, когда стекло было вставлено.

И тут Ром, как в младших классах, вдруг протянул Кольке руку и сказал:

– Давай дружить!

Горыныч глянул на узкую ладонь Ночки, пожал ее осторожно, так что Рому даже стало немного обидно, но ничего не ответил.

– Вступай в нашу Дружину. Мы к себе только крутых зовем! – полушутя продолжил Ночка и улыбнулся.

– Каких еще крутых? – подозрительно спросил Колька, недоверчиво глядя на Рома: чего это он к нему привязался? Но Ночка видел, что парень тоже едва сдерживает улыбку.

– Жар-птицу, например, – ответил Ночка.

– О, ну если Жар-птица с вами, то я тоже за! – хмыкнул Горыныч. – Жар-птица точно крутая!

– Самая лучшая, – кивнул Ром.

И Горыныч получил зеленый цвет.

– Я травка-муравка, что ли? – запыхтел недовольно Колька, когда Ночка объяснил ему про карандаши.

– Это цвет ящера, – возразил Ночка и предложил: – Еще свободны голубой и розовый.

– Ладно, пусть зеленый, – неохотно качнул головой Горыныч.

– Надо было раньше вливаться в Дружину, а то