Полетим… и мы – полетели… - Кирилл Борисович Килунин Страница 29

*

В холодных сырых осенних сумерках мы вместе с Данной идем по набережной Камы, в полной тьме, после очередного ремонта здесь так и не удосужились установить фонари, лишь огни с противоположного берега широкой реки и одинокие звезды, пробившие толщу серых туч, освещают наш путь. Нам нужно добраться поближе к туннелю, в ста пятидесяти шагах от него, в сторону юга, в зарослях покрывших холм есть тайный лаз, ведущий к купольному подземному залу у дома Мешкова.

– Пока я не закрою свои глаза ты будешь видеть в любой темноте, помнишь..?

– Да, Ро Дана, я помню.

– Дай мне руку, так будет удобней и слушай, ты должен услышать прекрасную музыку, значит, мы выбрали правильный путь…

Я закрываю глаза и слушаю эту ночь: далекий гудок теплохода, пьяный смех и визг сжигаемых шин, ругань, и вот я слышу звон колокольцев, а потом пение скрипок, трамбон, флейта, фагот, они сплетаются в звуках вальсирующей мелодии, чарующей и заставляющей забыть обо всем и кружиться – кружиться пока не погаснут все звезды и ангелы не сойдут с небес, чтобы плакать о тех, кого должны были карать.

– Ты слышишь музыку? – жаркий шепот Ро Даны в мое правое ухо и мой утвердительный кивок.

Между торчащих корней деревьев и полуразвалившихся кирпичных стен туннеля мы пробираемся к источнику волшебного звука, под ногами шуршит битое стекло и еще какой-то невидимый мусор.

Тут все как говорила нам бабка:

Большой полусферический зал, освященный свечами и факелами на стенах в особых держателях в форме бронзового кулака – знак упорства и силы. Справа на грубо сколоченных ящиках, сидят оркестранты – скелеты в рассыпающихся тленом фраках, между тем это они исполняют столь дивные, волшебные мелодии… Слева стоят столы, покрытые золотой церковной парчой, на них шампанские вина в заплесневевших бутылках, столетний коньяк в потемневшем и пыльном стекле, серебряные вазы с фруктами, французский шоколад в жестянках, и множество хрустальных фужеров, играющих тысячами огненных бликов в свете свечей и чадящих факелов.

По залу кружатся в вальсе дюжина невообразимых красавиц: блондинки, брюнетки, огненно – рыжие, с глазами как небо, морская вода, темный миндаль, грациозных, словно дикие кошки и пышных как сдобные булки, одетых в кружева и шифоны, норку и соболя, китайский шелк и ивановский ситец.

У меня разбегаются глаза от всего этого великолепия, и я не сразу замечаю высокое кресло из стали в самом темном углу на нем полуприкрыв глаза с белоснежно белым платком в правой руке и бокалом алого вина в левой сидит сам хозяин – купец миллионщик – Николай Мешков. Величественный господин крепкого телосложения, коротко стриженный с темно-русым цветом волос с сильной проседью на голове с широким лбом философа, при окладистой бороде, в усах и бакенбардах, и жестких глазах с затаенной в глубине всепонимающей грустью – бывалого человека или мудреца. На нем костюм – тройка, зеленый шейный платок и бардовые лаковые штиблеты в каучуковых калошах.

Он смотрит в себя, и смотрит вдаль, сквозь танцующих и время… замирает только играет свои небесные мелодии оркестр мертвецов и кружатся в вечном вальсе невенчанные невесты – дюжина грешниц – красавиц.

– Скажи за меня слово, господин…, – подходит ко мне в шуршании шелка дева похожая на восточную принцессу, с тонким станом и глазами цвета гречишного меда.

– Что я могу…?

– Скажи, что достойна – прощенья, когда захочет спросить….

Я киваю, а она возвращается к тем, что кружатся в свете свечей и при факельном свете.

– Я вижу у нас незваные гости? – Николай Мешков очищает свой взгляд и смотрит на нас. – Представьтесь….

– Ро Дана дочь мудрейшего правителя трижды девятого королевства.

– Предназначенный пути война, – представляюсь я.

– Что Вы хотите незваные гости?

– Нам нужно яйцо Фаберже, подаренное однажды тобою одной из своих прекрасных любовниц, возможно, она находится здесь, среди танцующих дев, – голос Даны звучит как глас провиденья.

Купец миллионщик лишь морщится и отстраненно отвечает:

– Я не помню того, что было, слишком много печали и зла принесли мне люди за то, что я делал добро. Я прощен и сам могу дать прощенье, одной из танцующих грешниц раз в год на балу моих Невенчанных невест. Скажи, кто достоин прощенья, ты, предназначенный…. Я отдам ей белый платок, и она смоет своими слезами мой грех, та на кого ты укажешь…

Я растерянно смотрю на вдруг замерших невенчанных невест, не зная, что делать, когда чувствую как Дана кладет свою правую руку мне на плечо.

– Все случайное не случайно, – ее шепот в мое правое ухо.

– Она достойна прощения, – указываю я на деву одетую в шелка, похожую на восточную принцессу, с тонким станом и глазами цвета гречишного меда.

– Благодарю, – говорит купец миллионщик, поднявшись со своего стального кресла и вручая белый платок той, на кого я указал. – А теперь вы должны уходить. Лучше идти через мой дом и уходить со стороны города, у реки вас уже ждут Падшие.

– Но…, пробую я задать хотя бы еще один вопрос, но Ро Дана тащит меня в сторону противоположную той, что мы пришли, там тоже есть вход, или выход….

– Белый ангел на старом кладбище, я спрятала его там, – слышу я шепот прощенной сквозь шорох ее шелков и успеваю сказать ей: Спасибо…, – перед тем как уйти.

Пробравшись в дом Мешкова, невидимые сторожами, мы выбираемся через окно мансандры под звуки сработавшей сигнализации, несемся как две тени меж старых лип и кленов, ныряем в подворотни и укрываемся в арках домов. Уже выбравшись к спящим трамвайным путям, встречаем там Таю.

– Я их отвлеку, – шепчет она, глядя на нас с детской улыбкой.

– Не смей! – возмущается Дана, пытаясь схватить ее за правую руку.

А Тая смеется, и, подняв подол своего заношенного сарафана, мелким бесенком уносится прочь, в сторону камской набережной туда, где нас дожидаются Падшие.

– Нужно идти…. Я смотрю на Дану с улыбкой, – С ней ничего не случится… почему-то я знаю….

– Нужно, – соглашается Дана. – Но в следующий раз, ты должен ей запретить!…

– Ага…– мы идем.

На нашем старом Егошинском кладбище провинциальном и небогатом лишь один Белый ангел из тех надгробий, что остались с царских времен. Глядя на него я встаю на колени и точно также как во время своего побега из замка Падших отодвигаю плиту постамент, напрягаюсь, готовясь к неимоверному усилию, собрав волю в кулак, но плита скользит легко, как