Полетим… и мы – полетели… - Кирилл Борисович Килунин Страница 28

И трепещет на сквозняке белая шторка. А по эту сторону – совершенный уют – пахнет парным молоком и свеженапечеными пирогами. Ведающая мать стоит, склонившись надо мной, в руках ее мои постиранные джинсы и длиннополая льняная рубаха расшитая алыми птицами, сгорающими в пламени и из него рождающимися.

– Там к тебе пришли, – кивает Ведающая на входную дверь.

– Никто ко мне не придет…, – уверяю я настырную старушку, подталкивающую мое бренное тело в направлении входа. Но произнесенное ей имя, заставляет в одно мгновение освоить обе штанины и натянуть на себя подаренную бабкой рубашку.

Ро Дана…

– Уходи… предательница! – рычу я, распахивая входную дверь, но тут же закрываю свой рот.

Это действительно Дана, ее красивые рыжие кудри сожжены и торчат неровными спекшимися клочьями, опалено и единственное крыло, ставшее из белого – серым, глаза замучены, одежда в грязи и пепле.

– Прости…

Я пропускаю деву воительницу с одним крылом в избу Ведающей, не спросив разрешения хозяйки. Но та сама, появившись из-за моей спины, предлагает:

– Садитесь, детишки, нам следует очень серьезно поговорить о важном….

И мы с Данной как два провинившихся чада перед горе очами грозной родительницы садимся за один стол и стараемся не смотреть друг –другу в глаза.

– Вы запустили Машину света – богов? – строго смотрит Ведающая мать на однокрылую деву.

Дана кивает: – Без помощи брата, яб не смогла…. – печально вздыхает.

– Войско Падших разбито…., – теперь бабка смотрит уже на меня: тобою повержен Черный волк – правая рука Чернобога….

Дана удивленно поднимает свои чуть раскосые зеленые глаза и смотрит на меня, так как еще никогда не смотрела, а я улыбаюсь и млею от этого взгляда.

– Цыц, мелюзга, – Ведающая изволит гневаться: – Бессмертный не прощает таких обид и даже я не смогу остановить его надолго, когда он пошлет против вас Ветер смерти… Остается одно, либо он, либо вы…

– Будем искать яйцо! – я все также с улыбкой разглядываю Ро Дану, простив….как дурак… и любуясь ей даже в подобном обличии…

– Будем.., – бабка, нагнувшись, вынимает из-под стола четверть самогона. Вот выпьем, еще отоспитесь, а к ночи пойдете за ним, что тут искать…. Я ведаю эту загадку….

Налив в третий раз по сто и заставив нас с данной выпить за прощение и очищение темных душ, Ведающая мать спрашивает меня, что я знаю о пермском купце-пароходчике Мешкове.

– О Николае?

– Да…

– Ну не так чтобы много…., он построил и подарил городу университет… и спас горожан от голода в трудные годы… Фамилия Мешкова гремела до революции по всей Каме, Волге, Вятке и Белой от истоков до самого устья. Его знали в обеих русских столицах и уважали в Сибири. В Соединенных штатах Америки и Париже ему выдавали кредиты под честное слово, настоящего миллионера, сотня барж, почти шестьдесят больших дебаркадеров, многочисленные пакгаузы-склады, пристани и железнодорожные вокзалы, десяток заводов, 27 почтово-пассажирских и 19 грузовых пароходов, он был богат, влиятелен и эксцентричен..

Да…, – мечтательно кивает бабка. – А еще он был страшный бабник и любил чудные подарки. Красавец, широкой души человек….

Мы с Данной, удивленно смотрим на слегка захмелевшую – Ведающую. А та вздыхает, грозит кому-то невидимому пальцем и прячет под стол бутыль с самогоном.

– Баста…, так вот, любил Николай дарить чудные подарки. Одной из своих полюбовниц он приобрел за сумасшедшую сумму и преподнес на пасху яйцо Фаберже. То было настоящее окаменевшее яйцо чуть больше гусиного, искусно украшенное золотой филигранью и мелкими изумрудами. Откуда сам Фаберже взял окаменевшую заготовку история темная, только вот, я знаю, что ЭТО ТО САМОЕ яйцо, где сокрыта смерть Бессмертного злодея.

– Хорошо, – киваю я, – А где мы теперь найдем эту самую купеческую полюбовницу, сто лет спустя?…

– Где-где, – хмурится бабка. – Ясно где…

– В доме Мешкова, там, где теперь находится краеведческий музей…. -задумчиво шепчу я себе под нос, вспоминая эту старую городскую легенду…

Еще в прошлом веке при Советской власти и большевиках местные обыватели рассказывали доверчивым приезжим гостям, что по ночам в бывшем доме купчины Мешкова слышен пронзительный детский плач, печальные женские стоны и вздохи. Старые пермяки утверждают, что это плачут души малышей и девушек, загубленных хозяином дома.

Детство Коли прошло в нужде и бедствовании: отец был мелким лавочником. А вот сын Николай стал миллионщиком, и что говориться гулять любил по-русски с бескрайней как уральские просторы душою. И дом он свой построил так, чтоб с размахом: высокие мраморные ступени, кованый ажурный козырек над крыльцом… Место Николай выбрал в центре города, на самом берегу Камы, чтоб и горожане, фланирующие по набережной и проходящие мимо речные суда с пассажирами могли лицезреть роскошь и богатство живущих здесь людей.

Цитадель купца миллионщика Мешкова, это не просто старый дом. Это философия мечты, воплощенная в архитектуре. Рассказ о том, как маленький человек стал грандиозно большим, и этой задаче служат не только величественность и красота этого здания, а сам принцип, на основании которого построен дом, это увеличение архитектурных компонентов снизу – вверх. Первый этаж дома украшает рельефная кирпичная кладка и полукруглые окна – толи храм, толи – замок владетельного сеньора. Второй этаж – это сочетание позднего классицизма со стилем модерн – массивные наличники на окнах, колоннада центрального фасада, чугунный балкон. Причудливый модерново-барочный фронтон дома логически завершает образ фасада. Так гармонично и многогранно выглядит изнутри человек – создавший себя сам и достигший больших высот. При всем этом Мешков был тщеславным и любвеобильным человеком. Ходили слухи о множестве красивейших женщин различных сословий, тайно посещающих этот дом по ночам и возвращающихся обратно с крупными купюрами в руках и усыпанными брильянтами украшениями на шеях, в ушках и на пальцах рук. Порой в результате этих «барских утех» рождались дети. Боясь быть опозоренными перед светом и своими родными, падшие матери ночью приносили малышей к дому Мешкова и оставляли их на крыльце. Большинство детей купец пристраивал в благотворительные приюты, помогал деньгами, участвовал в том, чтобы дать им хорошее образование и воспитание. Но некоторые из них не доживали и до утра – замерзали. Их души и рыдают по ночам в особняке. Так как и души раскаявшихся в своем грехе и покончивших жизнь самоубийством заблудших женщин, а так же неприкаянные души тех, что избавились от нагулянного более радикальными, осуждаемыми людьми и законом методами.

– Ну и…– вопросительно я смотрю на Ведающую мать.

– Ну и бал у них сегодня ночью, собираются раз в год в самую пронзительно-тоскливую пору в наших суровых местах