Шатер отверженных - Марина Леонидовна Ясинская Страница 31

«Он предлагает мне убраться», – поняла Кристина и возмутилась. Он не ее директор – какого черта он ею распоряжается? Не будет она его слушать! И не потому, что ей так уж хочется оставаться тут, а просто из принципа!

Кристина повернулась к Мануэлю, ожидая его поддержки, но тот избегал ее взгляда. И Кристине вдруг ярко, до болезненно четких деталей, вспомнилась сцена ухода Графини. Лас тогда стоял точно в такой же позе, как Мануэль сейчас. И точно так же смотрел в сторону… Где он, кстати, Лас? Кажется, она его с тех пор вообще не видела! То ли так старается не показываться никому на глаза, то ли сам тайком ушел из цирка… то ли тот его удалил, а никто и не заметил.

Кипя от бессилия и злости, Кристина круто развернулась и зашагала прочь. Она все равно не может ничего изменить: ни переубедить Джордана, ни тем более уговорить Кабара уехать.

– Крис! Крис, погоди, – раздался позади голос Фьора.

Кристина не замедлила шага. Хотела было даже, наоборот, ускорить, но сразу поняла, что это бесполезно, фаерщик все равно ее нагонит.

– Ну? Что тебе? – буркнула она, когда Фьор пошел рядом, подстраиваясь под ее шаг.

– Ты права, выступать здесь сейчас будет неправильно, – сказал он.

– А толку? – расстроенно вздохнула Кристина. – Правильно или неправильно – выступление все равно состоится. Клоуны и акробаты будут весь вечер паясничать и развлекать людей, который потеряли свои семьи… Потому что Джордан так решил, а у нас нет директора, чтобы послать его куда подальше…

Голос Кристины затих на последней фразе, задавленный чувством вины. У них мог бы быть директор, если бы он, точнее, она не сбежала от ответственности. Будь она сейчас директором, то могла бы на что-то повлиять!

– Да Джордан тут особо и ни при чем, – сказал Фьор. – Это же принтер. Афиша пришла через него. А значит, выбора у нас нет.

– Хуже представления здесь сегодня может быть только выступление на похоронах! – пылко воскликнула Кристина, чувствуя, как в груди накапливаются слезы и уже поднимаются к глазам, разозлилась из-за очередного проявления слабости и вызывающе уставилась на Фьора: ну-ка, давай, возрази на это!

Несколько мгновений фаерщик внимательно смотрел на Кристину, а затем, вместо того чтобы отвечать, успокаивать, уговаривать или в чем-то убеждать, просто крепко ее обнял и прижал к себе. Чуть стиснул объятия, когда Кристина рванулась было вырваться, и ослабил, когда она обмякла и ткнулась лбом в его плечо.

Кажется, именно это сейчас Кристине и было нужно больше всего – поддержка и крепкое объятие. Да, это все равно ничего не меняло; шатер поднят, и представление состоится. Но буря в душе немного поутихла.

– Выходи со мной на выступление, а? – вдруг предложил Фьор.

– Цирк рассказал тебе, что мой дар – быть твоей помощницей? – фыркнула ему в плечо Кристина. – А я этот момент как-то упустила!

– Да ну его, этот дар! Просто выходи, – продолжил уговаривать Фьор. – Тебе даже ничего не придется делать, ты будешь стоять в центре, а с огнем я все сделаю сам. Устрою вокруг тебя настоящее фаер-шоу. Визуальный эффект будет что надо!

– Разыграешь, что типа сжигаешь меня на костре как ведьму? – усмехнулась Кристина и, запрокинув голову, взглянула на Фьора.

Фаерщик расхохотался.

– Вообще-то я об этом не думал, но идея хорошая! Тем более, кажется, опыт у нас с тобой в этом деле есть.

– Ага, только в предыдущем опыте мне, точнее, той мне, которая там была, наверняка не понравился финал представления, – ответила Кристина, чувствуя, как губы сами собой растягиваются в улыбке и отступает паника.

– Мне тоже, – согласился Фьор. – Можем поставить номер так, что в финале ты сжигаешь меня. – Лицо фаерщика посерьезнело, и он продолжил совсем другим тоном: – Если цирк никак не объяснит тебе, какое у тебя тут место, но при этом раз за разом тебя не удаляет, – выбери себе место сама!

Что-то в этих словах с готовностью отозвалось в душе Кристины. И правда, почему вдруг она с такой же покорностью, как и все остальные, приняла тот факт, что ее судьбу решает цирк и у нее самой нет выбора? Почему бы не сделать выбор самой?

– А давай! – ответила Кристина – и вдруг на миг почувствовала себя легкой и свободной.

* * *

Сегодня Юрка снова появился на уроках. Последнее время его несколько раз приводили в школу, но после всего лишь одного дня снова надолго забирали. Зачастую забирали даже посреди уроков. И вот сегодня Юрка опять пришел.

Каждый раз, когда Кирюша на него смотрел, он пытался понять, что изменилось. Внешне Юрка выглядел точно так же, как и раньше, ну, может, только немного бледнее обычного. Но все равно он казался сам на себя не похож. Наверное, все дело было в поведении: Юрка казался бледной тенью себя прежнего – шумного, громкого, озорного. Он прятал глаза, вздрагивал от громких звуков и почти не подавал голоса. Даже когда к нему обращались напрямую, он отвечал едва слышно и коротко.

– Чем болел? – бесцеремонно спрашивали у Юрки одноклассники на перемене.

– Это заразно?

– Говорят, тебя в психушку возили…

Кирюша, как обычно, держался в стороне от происходящего, но на этот раз наблюдал за Юркой. Он видел, как тот все больше и больше сжимается от каждого вопроса и становится все сильнее похож на загнанного зверька. Юрка боялся, и Кирюша не мог понять чего. Зато он точно понимал, что если одноклассники продолжат бомбардировать его вопросами, то случится что-то нехорошее. Возможно, не такое же, какое происходило с ним самим, когда у него «выключался» мир вокруг, превращаясь в одно белое ничто, – но все равно что-то плохое.

Когда Юрка задрожал и, кажется, был готов расплакаться, а одноклассники вокруг – рассмеяться над ним, Кирюша вдруг решился. Направился прямо к собравшейся толпе и стал через нее проталкиваться, вздрагивая от каждого случайного прикосновения, но стараясь не позволить себе податься назад, хотя ему этого очень хотелось. И вот он уже оказался перед Юркой.

– Пойдем? – предложил он и протянул руку.

Юрка посмотрел на него с таким ужасом, что Кирюша оторопел. Почему он его так боится? В конце концов, это же именно Юрка вечно связывал ему шнурки и всячески над ним подшучивал. А Кирюша ему и слова в ответ ни сказал и уж тем более не трогал