Светлые века - Йен Р. Маклауд Страница 35

Ее угольно-черная рука коснулась моего плеча, и все видения и вопросы как будто улетучились из моей головы. Мистрис Саммертон права. Аннализа покинула Редхаус. Моя мать мертва, и грандмастер Харрат тоже. Я все еще чувствовал, что эти события каким-то образом связаны, но тайны казались не более чем тенями из прошлого, а тогда я еще верил, что будущее существует отдельно от него; будущее можно менять, придавая ему нужные очертания. Мы преодолели остаток пути до Брейсбриджа. Лодочники на пирсах по ту сторону воды ненадолго прекратили сматывать веревки и читать ветровые заклинания, следя за нами; парнишка и миниатюрная элегантная дама в длинном пальто. Я подумал, что они могли принять ее за мою мать.

– Когда-нибудь я расскажу тебе больше, – пообещала она, пока мы поднимались по вымощенным кирпичом ступеням рядом с опустевшим рынком. – Но мне тоже скоро придется покинуть Редхаус и Брейсбридж. И ты должен жить своей собственной жизнью. Если ты так и поступишь, возможно, наши пути пересекутся…

Я наблюдал, как госпожа Саммертон пробирается сквозь рыночный мусор. Она оглянулась у освещенной витрины какой-то лавки и помахала мне на прощание, затем свернула в боковую улочку и превратилась в тень. Когда я повернул обратно к Кони-Маунду, ветер продолжил крепчать, терзая облака. Я замедлил шаг, посмотрел на небо. В кои-то веки даже лик на луне как будто улыбался, однако красная звезда на западе исчезла.

XII

Моя жизнь в последующие дни, сменницы, сезоны и годы оставалась хронически непримечательной. Отец вернулся к работе на Восточном ярусе в «Модингли и Клотсон», а также к пьянству, в то время как Бет удалось выпросить пост младшего преподавателя в школе в Харманторпе, пусть она и провалила экзамены дважды. Кажется, сам я стал чаще ходить в школу и, возможно, меньше драться с одноклассниками, но не припоминаю, чтобы я чему-то научился или с кем-то завел дружбу. Жизнь как будто вошла в привычное русло, однако мой отец – как и семьи, живущие в домах слева и справа от нас по Брикъярд-Роу, – больше никогда не пользовался главной спальней, пусть драконьи вши и исчезли из ее стен. Вместо этого он сидел в своем кресле, на излюбленном месте перед кухонной плитой, ворча на всех и вся, если его мелким капризам не потакали, и по мере того, как его голова седела, поведение становилось все более отвратным. Холодная спальня пустовала, сломанная дверь на проржавевших петлях оставалась приоткрытой, обломки шкафа так и лежали грудой в углу.

Прошло пять лет, и не случилось почти ничего, достойного упоминания, не считая перемен в моем возмужавшем теле, от которых поношенная одежда сделалась мне мала. Рассматривая себя, теребя пушок на животе и подбородке, я иногда слышал в воспоминаниях далекий мелодичный голос Аннализы в саду Редхауса, испытывая изумление и разочарование от утраты, хотя сам не мог понять, чего именно. Но я был непреклонен в своем желании все забыть. В те дни я получал удовольствие от беспечных одиноких прогулок в зарослях папоротника на вершине Рейнхарроу, которые длились до тех пор, пока хватало сил, а еще от колки дров на заднем дворе зимними вечерами. Иногда я размышлял, не отправиться ли по рельсам к полустанку Таттон. Но всегда замедлял шаг, приближаясь к окраинам Брейсбриджа. Мне открывался вид на серые, дымящие фабрики, и все пульсировало в том же ритме, что и кровь, наполнявшая мои жилы. Хватит с меня погубленных надежд – ведь в глубине души я знал, что Редхаус окажется пустым.

Так или иначе, я был физически развитым парнем, полным яростной силы и невысказанных разочарований. С другой стороны, тогда же – по прошествии долгого времени после того, как мне следовало бы сосредоточиться на экзаменах в гильдию, курении напоказ или флирте с девушками, – я частенько ощущал себя рыцарем из Века королей, воображая, как отправляюсь на прекрасном серебристо-белом коне в первозданные края, которым нет конца. Я был одиночкой даже в той немыслимой дали, предпочитая придворным танцам тропинки в густых лесах, скалистых горах. И, прячась в шелесте листвы или лунном сиянии, я мог на краткий миг узреть тот единственный образ, который все еще имел для меня значение. Моя мать – ее присутствие неизменно ослабевало, но так и не исчезло полностью. Как-то раз я поддался прихоти, которая не продлилась бы долго, позволь я себе над нею поразмыслить, и отправился на паровом шарабане во Флинтон. Всю дорогу, мучаясь от тряски, я твердил себе, что это место окажется полной ерундой, дешевкой, всего-навсего соседним городишкой, знаменитым лишь благодаря своему уродству и добыче угля. И все же, покинув шарабан и увидев вертящиеся колеса и кучи шлака, я испытал леденящее душу разочарование. Это был не Айнфель.

Миновали другие лета и зимы. Я услыхал – в юности наши уши ловят каждую подобную байку, – что однажды в семидесятых годах Нынешнего века, случился полусменник, когда произошло немыслимое: эфирные двигатели Брейсбриджа перестали работать. В результате происшествия рухнуло несколько зданий, но их уже давно отстроили заново. Событие уже казалось отчасти мифическим. Не то чтобы меня это волновало. Не то чтобы я хотел узнать подробности. Во всем городке, даже в его слухах и мечтах, было что-то такое, что вызывало у меня омерзение, и, хотя невысказанные слова о том, что я стану слесарем-инструментальщиком, витали в воздухе, отец не спешил снова вести меня в «Модингли и Клотсон». По понятным причинам он разочаровался в ущербных секретах своей малой гильдии. И все же наступил пятисменник, когда от этой миссии уже нельзя было уклониться, хотя мы оба как будто соревновались в медлительности, направляясь к задним воротам Восточного яруса. Было жаркое летнее утро. Еще до того, как завыл гудок и заработали станки, в воздухе витали запахи пыли, пепла и металла. Теперь у меня не было ни малейшего шанса наткнуться на бедного грандмастера Харрата, но вскоре я заскучал рядом с отцом и поймал себя на том, что вглядываюсь в дымные, пронизанные солнечными лучами проходы между станками в поисках мерзкого Стропкока, чтобы возобновить наше знакомство. Но пришел другой старшмастер, толстяк по фамилии Чаддертон, и он вел себя с неубедительной любезностью человека, который хочет понравиться. Вместо кабинета наверху, с латунным кормилом, Чаддертон повел меня в пустую столовую и, грызя ногти, стал просматривать табели учета рабочего времени. Похоже, Стропкок уволился. Ушел не просто с Восточного яруса,