Светлые века - Йен Р. Маклауд Страница 36

Другие ярусы, этажи и склады мне показал позже парнишка из школы, у которого постоянно текло из носа. Покрасочный цех как будто уменьшился в размере. Девушки выглядели скорее чванливыми и прыщавыми созданиями, с которыми флиртовали мои ровесники, чем принцессами из моих детских фантазий. За пределами покрасочного цеха повсюду царили непостижимая суета и шум. Я ненадолго остался один во дворе, когда моего будущего сослуживца с болтающейся под носом соплей послали за ведром компрессии под всеобщие еле сдерживаемые усмешки. Я размеренно дышал под горячими лучами солнца, изо всех сил стараясь не верить, что это и есть новая жизнь, в которую я как будто неудержимо падаю. Но конкретный двор показался знакомым, и я понял, в чем дело, когда повернулся и увидел в дальнем конце длинную побеленную стену. Кое-что изменилось по сравнению с моим видением. К старым железным воротам аккуратно приварили цепь, дополняющую тяжелый висячий замок. Когда я подошел ближе, от причудливой смеси изумления и опустошенности мой пульс сперва замедлился, потом ускорился. Арку внутри заделали, и кирпичная кладка была грубее и новее окружающей стены; раствор сочился из нее, как прослойка из бисквита. Я просунул руку между прутьями решетки, но не дотянулся – не хватило всего-навсего дюйма. Внезапно ощутив, что за мной наблюдают, обернулся, потирая ободранные костяшки пальцев. Но никого не было – только слепые черные окна, сломанные водостоки, гильдейские граффити, облупившаяся краска. ШШШ… БУМ! ШШШ… БУМ! Земля содрогалась подо мной. В глубине души я хотел, чтобы что-то произошло, однако испытал облегчение, когда сопливый парень вернулся из инструментальной кладовой с красной физиономией и пустыми руками.

В последовавшие сменницы я зачастил на чугунный мост на повороте Уитибрук-роуд, под которым главная железнодорожная ветка шла из Брейсбриджа на юг; карабкался по дрожащим вантам и опорам, пока подо мной не оставалось ничего, кроме ревущего от предвкушения воздуха, и ждал, ждал… Балансируя над проносящимися поездами, я уже чувствовал, как каждый грохочущий вагон тянет меня прочь. Я знал, что рано или поздно прыгну, и с любопытством стороннего наблюдателя день за днем следил, как протекает моя жизнь, задаваясь вопросом, когда же настанет момент долгожданного прыжка – и куда этот прыжок меня приведет.

Все наконец-то случилось весенней ночью во второсменник, в конце марта девяностого года, когда рельсы под льющимся с безлунного неба звездным светом сияли и сверкали, сливаясь в реку. Я сидел, свесив ноги с парапета, одетый в свои обычные поношенные и рваные тряпки, уже не мальчик и даже не паренек, а почти мужчина – что бы это ни значило. Я ничего с собой не взял, и теперь мне казалось, что я всегда знал: именно так все и произойдет. Воздух был теплым, город позади меня сиял ровным, многозначительным светом, и где-то над взгромоздившимися друг на друга крышами Кони-Маунда маячила во мраке смутная вершина Рейнхарроу. Положив руку на смазанную маслом опору, где под слоем грязи скрывались гильдейские скрижали, я ощутил слабую дрожь, которая неизменно пронизывала эту хлипкую конструкцию в моменты затишья между поездами.

Я оглянулся на Брейсбридж, и он показался мне красивее, чем когда-либо за все минувшие годы. Огни, туман, дымоходы; все внезапно переплелось и превратилось в нечто иное, нечто большее, в призрачное видение, затерянное и сверкающее в свете звезд. Возможно, именно это в конце концов вынудило меня действовать, когда я услышал грохот приближающегося поезда; ощущение, что я могу остаться навсегда здесь, в этом лимбе ожидания, мечтая о далеких краях, прикасаясь к давно знакомым камням, посещая давно знакомые места. Вскоре все вокруг затопил рев локомотива, а ожидающие рельсы знай себе сияли. Поезд выскочил из-под моста: за горячим сиянием топки и расплывчатым, жарким облаком дыма последовал первый из множества вагонов-платформ для перевозки эфира. Солома, наваленная вокруг ящиков, казалась мягкой, словно руно, и я прикинул момент прыжка, опираясь не на время, а на размеренный стук колес, чередование собственных вдохов и выдохов, а еще – в последний раз, прежде чем разжать хватку и отдаться на милость воздуха, – ритм, который пронизывал в Брейсбридже всех и вся.

ШШШ… БУМ! ШШШ… БУМ!

И я полетел.

Часть третья

Робби

I

Я лежал на спине и смотрел на звезды, мелькающие за древесными кронами, и мысленно подгонял поезд, который вез меня на юг. Колеса стучали. Вагон скрипел и раскачивался. Время от времени надо мной пролетали облачка пара из трубы далекого локомотива. Шею колола солома, пропитанная дурманящим летним ароматом. Грубый деревянный ящик для хранения эфира, с запорами и железными обручами, исписанными гильдейскими письменами, выглядел вопиюще дешевым. Но, глядя на него в серой тьме, распластавшись на соломе и запрокинув голову, я заснул так легко, как не засыпал уже много лет.

Когда я проснулся, воздух был полупрозрачным от влаги. Я подобрался к борту платформы и выглянул наружу: пейзаж заволокло слоями тумана, сквозь который проглядывали пасущиеся коровы, словно обозначенные на полотне небрежными мазками кисти. Иногда мы проезжали станции, но указатели мелькали слишком быстро, чтобы я мог хоть что-то прочитать. Сверяясь с приблизительной картой, которую держал в уме, я предположил, что уже достиг центральной части Англии. Холмы здесь были пониже; пологие возвышенности, которые переходили друг в друга, словно зеленые фрагменты одного целого. Дома, насколько я мог судить по тем немногим, что видел, оказались более приземистыми, чем те, к которым я привык, и сложенными из более красного кирпича, чей цвет окрашивал туман. У некоторых были низко надвинутые на окна тростниковые крыши. Даже деревья оказались другими – здесь росли огромные дубы, совершенно непохожие на карликовую разновидность из окрестностей Брейсбриджа, и множество неизвестных мне кустов, причем некоторые уже цвели. Ничто из увиденного я бы не назвал хорошо знакомым, но и чего-то безгранично странного тоже не было, и я возлюбил каждый мост, забор и лужу за то, что они никак не были связаны с Брейсбриджем.

Во время моего долгого путешествия случалось такое, что железная паутина виадука отбрасывала поразительную тень, и поезд гремел по туннелю, где сквозь шум и дым просвечивали телеграфные провода. По мере того, как солнце поднималось все выше, а грохотание стрелок происходило все чаще, мы въехали в регион небольших городов. Теперь повсюду были люди: в полях и на дорогах, в повозках, двуколках и фургонах. Я внимательнее изучил ящик с эфиром, его грубую древесину, металлические полосы и крепления. Я прижимался к нему