Барбара Хэмбли - Кровавые девы Страница 18

— Его сестра, — мрачно кивнул Эшер. — Он рассказывал моей… у нас тогда зашел разговор о подобных вещах, и кое-кто начал насмехаться над ними, а он сказал, что такое и в самом деле может случиться, потому что уже случалось. Выходило так, что его сестра загорелась ни с того ни с сего, когда рядом не было огня и вообще ничего, что могло бы гореть, и она точно не была пьяницей, как кое-кто из этих бедолаг. Огонь был таким сильным, что даже кости сгорели, так он сказал. Он… он был испуган, чертовски испуган. Такое не скроешь. Я сам побывал в разных местах и знаю, сколько топлива нужно, чтобы дотла сжечь тело взрослой женщины.

— А он не говорил, — поинтересовался Зданевский, искоса поглядывая на Эшера сквозь толстые стекла очков, — не совершала ли его сестра каких-нибудь… необычных поступков незадолго до своей гибели?

— Вылила себе на голову бутылку водки, вы это имеете в виду? — если бы он мог, он бы заставил свое сердце биться медленней: казалось, что полицейский слышит его стук. Необычные действия?

Они свернули за угол и прошли сквозь узкую дверь. У Эшера волосы на затылке встали дыбом, когда он ощутил запах низкого коридора, стены которого, едва освещаемые газовыми лампами, словно источали страх. Коридор заканчивался ступенями, по которым его тогда протащили… Но Зданевский почти сразу же остановился и открыл дверь в небольшой кабинет.

— Ни в коем случае, — комнату наполняли забитые коробками стеллажи. Зданевский чуть опустил газовую лампу над стоявшим в центре столом с покрытой пятнами и царапинами столешницей — последствия небрежности и неаккуратности, так часто встречающиеся в кабинетах русских полицейских, — и взял с полки высокую жестяную коробку. — Возможно, за несколько месяцев до… происшествия девица Орлова состояла в каком-нибудь клубе или организации? Ее брат не упоминал Круг Астрального Света или Культ Мировой Души?

Эшер положил сигару на край стола:

— Вот уж этого не знаю. Он только один раз заговорил об этом, к тому же был слегка навеселе… да и, как я сказал, он может быть вовсе не Орловым. По его словам, они редко виделись.

— Редко? Или вообще никогда?

Эшер придал лицу выражение легкого замешательства:

— Знаете, если он что-то такое и говорил, я этого не помню. С тех пор прошло почти шесть месяцев. Он сказал, что они не виделись, но значило ли это, что он был в отлучке, или она куда-то делась, или они просто не общались…

— Сколько лет было девушке?

Эшер еще раз покачал головой.

— Когда она загорелась, он находился с ней в одном доме… в одном здании?

Эшер задумался, притворившись, что пытается восстановить в памяти разговор, но на самом деле прикидывая, какой ответ покажется самым убедительным. Наконец он сказал:

— Очень похоже на то. Я понял его именно так, но что именно навело меня на эту мысль, уже не помню. А почему вы спрашиваете, сэр?

Зданевский открыл коробку. Под крышкой оказалось примерно кварта серого пепла, смешанного с белыми частицами, в которых Эшер опознал зубы и кусочки костей. Поверх лежал маленький сверток из промасленной ткани, из-под которой выглядывала пара коричневых туфелек на низком каблуке.

— Начиная с середины зимы 1908 года, в трущобах к северу от реки — так называемая Выборгская сторона — исчезло семнадцать молодых мужчин и женщин. Семнадцать, — из кармана полицейский извлек лупу и пинцет, протянул их Эшеру и наклонил лампу так, чтобы свет падал на содержимое коробки. — В одной из самых отвратительных трущоб Петербурга. Люди там исчезают постоянно. Они замерзают, голодают, напиваются и падают в реку…

Задумчивый взгляд холодных светлых глаз остановился на лице Эшера.

— Это же фабричный район, верно? — Эшер нахмурился, словно припоминая ранее услышанное название.

— Один из многих. Заводы, бараки… лачуги, подобных которым не встретишь и в китайской деревне, — в ровном, спокойном голосе мужчины вдруг прорезались пугающе гневные нотки. — И они еще удивляются, почему там начинаются беспорядки и мятежи, почему половина петербургских смутьянов выходит именно оттуда…

Он сжал губы, словно желая удержать неосторожные слова и вернуть их туда, где до них не доберется начальство.

С прежней бесцветной сдержанностью он продолжил:

— Но все исчезнувшие были очень молоды — тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет. Часть мальчишек — в основном ни на что не годные хулиганы — числилась на оружейных фабриках, другие были вполне порядочными ребятами, они горбатились на канатных заводах и относили получку своим матушкам. Две девицы подрабатывали проституцией, прочие занимались в основном тем, что присматривали за младшими братьями и сестрами да шили по ночам, чтобы выручить пару копеек.

Эшер натянул перчатки, взял туфли и перевернул их, чтобы в свете газовой лампы рассмотреть подошвы.

— Новые, — пробормотал он, затем отогнул верх туфли, снял пенсне и принялся через лупу изучать подкладку. — Плоть ведь сгорела?

На выцветшей подкладке виднелись пятна, но кожа едва обуглилась. Вампир. Или Голенищев врал, или…

Или что?

— Да, хотя и не до конца. Все кости остались целы.

Эшер, потянувшийся пинцетом за одним из зубов, осознал, что на мгновение вышел из роли. Он отложил инструмент, взял сигару и нахмурился, словно понятия не имел, что все это может означать:

— Господи.

— Ваш господин Орлов не говорил, как звали его сестру?

— Если и говорил, я этого не помню, — Эшер некоторое время мрачно смотрел на наполненную пеплом коробку, поддаваясь знакомой лихорадке охоты, которая раньше делала Заграницу такой увлекательной. Все равно что складывать стеклянную мозаику, которая в любой момент может рассыпаться на части. Затем он взглянул исподлобья на полицейского и спросил:

— А вы что скажете, мистер Зданевский? Что-то я не представляю себе фабричную девчонку в таких туфлях.

— Нет… обычно они донашивают обноски за своими матерями и сестрами. Но эта пара не слишком дорогая. Фабрики выпускают их тысячами.

— Девушка могла украсть их, если работала на такой фабрике. Я так понимаю, в том доме, где ее нашли, у нее родни не было?

— Насколько нам известно, нет. По чистой случайности, комната тогда стояла пустой: живший там старик несколькими днями ранее умер от скарлатины, и люди боялись заразиться. Хотя обычно находятся желающие снять даже спальное место на полу в коридоре.

Эшер молча пожевал кончик уса. В лондонском Ист-Энде хватало домов, о которых можно было сказать то же самое. Он чувствовал, что Зданевский снова изучает его, оценивая «друга» князя Разумовского, которому по воле случая смог оказать услугу.

— Семнадцать?

Полицейский подвел его к висевшей на стене карте. Петля Невы и лабиринт улиц, усеянные темными квадратами монастырей, церквей, фабрик, вокзалов… а ближе к заливу с его островами — широкие открытые пространства, где среди березовых рощ, под охраной стен и сторожек, стояли изысканные особняки. Частные волшебные холмы и «крестьянские» дачи, где на простых кроватях лежали подушки в наволочках из китайского шелка.

Как сказал Зданевский, и они еще удивляются…

— Черные точки показывают, где жили исчезнувшие мальчики, — сказал полицейский. — Красные — дома девочек. Рядом надписаны даты.

Эшер молчал, изучая карандашные пометки. Даже если между немертвыми вспыхнула открытая война, ни один вампир в своем уме не пошел бы на такое.

— Между мартом и маем, — наконец сказал он. — Еще несколько — летом, и ни одного исчезновения после первого сентября, ни в прошлом году, ни в позапрошлом.

— Вы видите в этом какой-то смысл?

Эшер еще раз всмотрелся в карту, пытаясь найти закономерность и ничего не находя.

— Дни становятся длиннее? И можно пройти большее расстояние?

— Я тоже так подумал.

— Здесь все? Из других районов никого не было?

— Никого, — ответил полицейский. — Эти дети никого не интересуют. Или, точнее, никого не интересуют те люди, которым дороги эти дети.

— Кроме вас?

— Это не мое дело, — поджатые губы опровергали слова. Эшер решил, что сам Зданевский когда-то получил такой ответ на свой вопрос. — Не было моим после первого исчезновения, второго, третьего… Но когда пропал восьмой ребенок, а затем и девятый… Люди обозлились. Поползли слухи — нелепые, но опасные слухи. Тогда дело стало моим.

Двое мужчин молча смотрели на россыпь красных и черных точек, похожих на капли крови и бусины цвета ночи.

— А в этом году?

— Один, — ответил Зданевский. — На прошлой неделе. Евгения Грибова, пятнадцать лет. Работала на обувной фабрике рядом с артиллерийским складом. Пятнадцатого марта…

Эшер, вздрогнув, мысленно пересчитал дату на юлианский календарь.

— … она просто не вернулась домой.