Владислав Стрелков - Стальные Фермопилы Страница 4

Те пристыженно замолчали.

— Чем мы вам можем помочь? — Тихо спросил Валентинов.

— Помогите пушку довернуть. И снаряды подготовить.

Парни переглянулись и шагнули к хоботу лафета. Втроём они легко довернули орудие. Сиротинин проверил левую границу стрельбы. Удовлетворённо кивнул:

— В самый раз.

Затем с помощью парней и девушки рассортировал боеприпасы. На шрапнельных зарядах выставил нужное время срабатывания трубки. Гости стояли сзади и наблюдали.

— Значит, вы остаётесь, и будете сражаться? — Спросили за спиной.

— А как иначе? — Повернулся Николай. — Мой долг — бить врага, пока есть силы. Пока жив и тверда рука.

— Спасибо вам. — Глаза у девушки наполнились слезами.

— Не стоит лить слёзы. — Улыбнулся он, и протянул руку. Она её пожала. Затем пожали руку парни. Крепко пожали.

— Сколько, говорите, снарядов останется? — спросил Николай, — три?

- Три.

- Три, — повторил Сиротинин, — ладно, посмотрим. А вы возвращайтесь домой, туристы.

И Николай отвернулся к орудию, приготовившись к стрельбе.

— Он прав, ребята, — тихо сказал Валентинов, — нам пора уходить. Батареи не могут так долго большую мощность поля держать.

Студенты отступили к дальнему краю позиции. Какое-то время смотрели на сержанта.

— Мы вас помним! — Крикнул Валентинов и нажал на браслет. Николай кивнул, готовый стрелять, но не услышал, как девушка произнесла: «А историю мы всё-таки изменили».

Пахнуло ветром.

Выстрел. У ближнего танка сорвало башню.

— Тридцать четыре, — громко продолжил Николай свой счет, и с ненавистью добавил, — это вам за Москву и сорок первый год!

Бабах! Разрыв рядом, перед самой пушкой. Оставшиеся два танка развернули свои башни в его сторону.

Бабах! Бабах! Колосья сыпались со всех сторон.

— За Орёл и сорок второй! — Стреляя орал Сиротинин.

Последний танк резко рванул с места. Он начал быстро перемещаться по полю. Замирал на мгновение и стрелял, укрываясь за чадящими черным дымом остовами подбитых танков. Разрывы начали ложиться уже совсем рядом, разметывая и круша осколками ящики. Николай, скрипя зубами, крутил ручки наводки, пытаясь поймать в перекрестие вёрткий силуэт.

— Тридцать два. Черт! Мимо.

— Тридцать один. Твою мать! — Опять промахнувшись, сержант вогнал в казенник последний бронебойный, и с яростью заорал:

— Врешь! Не уйдёшь!

Подловив танк во время выхода его из-за горящего остова бронетранспортера, он всадил снаряд в борт.

— Это тебе за сорок третий, сволочь!

С удовлетворением посмотрел на поле. Там чадило дымами десяток танков и семь бронетранспортёров. Остальные успели скрыться за холмом.

— Красота!

Осталось двадцать шрапнельных снарядов и десяток осколочных.

— Счас, я вам подарочков накидаю, — максимально поднимая ствол, бормотал Николай.

Выстрел. Сержант выглянул за щиток. Шрапнель рванула где-то за холмом. Там сосредоточилась немецкая техника, отошедшая от шквального огня русской артиллерии. Танкам шрапнель не страшна, но в самом начале боя на холме мелькнули грузовики, из которых выскакивали солдаты.

— Отлично! Там где и надо. Это за сорок четвёртый! И за сорок пятый, получите!

И началось. Заряд, выстрел, замок на себя, гильзу в сторону, снаряд в казенник, выстрел…

Руки работали быстро, без ошибок. Ошибаться нельзя. И Сиротинин, перекрывая все нормативы, заряжал орудие и стрелял…

— Вот так, как-то… — устало сел на лафет Николай. Перед ним, у самого колеса, ровно лежали последние снаряды.

— Десять осколочных осталось. Живём!

Бабах! Бабах!

Снаряды начали рваться вокруг. Это стреляли танки, выдвинувшиеся из-за холма. Были видны только башни.

Бабах! Бабах! Бабах!

Чиркнуло чем-то острым вдоль спины, но сержант не обращая внимания, уже наводил перекрестие на силуэты башен.

«Жаль, что только осколочные остались, но хоть прицел сволочам собью».

Бабах! Рвануло перед пушкой. Колено дернуло болью, галифе сразу намокло, и кровь потекла в сапог. Быстро перехватил бичевой чуть выше колена и прильнул к панораме.

— На! — Крайняя башня окуталась разрывом. Танк замолчал, но на вид был цел.

— На! — Ещё раз добавил снаряд тому же танку Николай.

Бабах! Бабах! Панораму засыпало землёй вперемешку с колосьями.

— Среди хлеба погибаю, — пробормотал Сиротинин, выцеливая следующий танк.

Бабах!

— Стрелять научитесь, мазилы! На! На! На! — Как автомат вколачивал снаряды во врага сержант.

Бабах! Бабах! Бабах! Бабах!

Опять заметил маленькие группы солдат перебегающих к мосту.

— Мост! Надо разрушить мост!

Бабах! Отбросило от орудия. Осколок впился в плечо, на миг, отключив сознание взрывом боли.

Николай поднялся, держась за раненую руку. В глазах плыли огни. В верхней части щита зияла пробоина величиной с кулак. Панорама разбита.

— С-с-сволочи. Ничего, мы и по-другому можем…

Сиротинин откинул замок и, остервенело крутя одной рукой рукоятку, опустил ствол вниз, затем довернул правей, наводя на мост. Заглянул в ствол и чуть подправил прицел. Загнал снаряд и выстрелил.

— Мимо, — застонал он.

Прижимая к телу раненую руку, поднял снаряд.

— Четыре, — прошептав свою молитву, загнал заряд в казенник. В голове билась мысль — надо поправить прицел. Надо чтоб снаряд ударил в мост. Взялся за ручку, закрутил, глядя в сторону моста. Ещё, чуть-чуть…

Обстрел вдруг прекратился. Николай выглянул из-за щитка. Затем, встав на лафет, огляделся, и слезящиеся глаза выхватили мелькнувшую серую каску среди колыхающейся волнами ржи.

— Окружают, сволочи… окружают…

Схватил карабин и начал стрелять.

Пуля ударила в грудь, откинув сержанта от орудия в сторону. Но Николай не потерял сознания. Он смотрел в синеющее небо и видел свой недавний сон. Как на яву, рядом с ним люди подкидывали свои пилотки и радостно кричали, плача и обнимая друг друга. Летели вверх фуражки и грохотали выстрелы. Беспорядочно. От души.

Но до ПОБЕДЫ ещё далеко. Далеко до последних выстрелов этой страшной войны.

А его последний выстрел ещё впереди.

В голове зазвучали слова: «Останется только три снаряда».

— Четыре. Пока… — На губах пузырилась кровь.

Пальцы ухватились за утоптанные колосья, и, раздвигая пустые гильзы, сержант начал рывками ползти к пушке.

«Она заряжена, осталось только нажать спуск. Только нажать…».

И он полз, а вокруг него пули перемалывали в пыль колосья ржи.

«Окружили. Рядом уже. Успеть… должен…».

Ткнулся головой в сошник. В этот момент попало по обеим ногам и сразу под лопатку. Сильно попало.

— Ы-ы-ы… — завыл он, чувствуя, как уходят последние силы.

Стиснув зубы, и карабкаясь вдоль лафета, Николай добрался до казенника. От него и щитка, с искрами, рикошетили пули. Ещё две тупо ударили в спину, почти в то же место, где уже била толчками кровь, но он успел протянуть руку.

«Полковушка» выстрелила.

Сиротинин уже не мог увидеть, как взрыв разрушил часть моста и уничтожил ещё трёх солдат противника, в этот момент перебегавших на другой берег.

Последний выстрел сделал уже мертвец.

Его тело сползло вниз и откинулось от лафета, приняв в себя ещё несколько пуль.

И наступила тишина.

Только шелест ржаного поля под ветром пел свою непрерывную песню.

«— Я не могу, — рыдала Алеся ткнувшись в плечо Протасову, — как страшно, мамочки…

Она давно не смотрела на то, что творилось перед ними. А парни молчали, катая желваки и сжимая до боли пальцы в кулаках.

— Вы идите, ребята, — голос Валентинова был глух, — Олег, отведи Алесю домой. Я тут ещё немного побуду.

Протасов кивнул и нажал кнопку «Возврат» на браслете.

— Ничего не поменялось. Ничего мы не поменяли… — с горечью произнёс Валентинов.

Он поднял камеру и навёл на поле, максимально приближая на экране всю разбитую немецкую технику.

— Теперь никто не скажет что этот подвиг выдумки. Я всё сниму. Всё.

На сердце у парня было тяжело. Мутило, и кружилась голова. Звуки разрывов, даже приглушенные защитой стазиса, каждый раз отдавались пробками в ушах. Но он держался, как мог. Перед ним был пример. Перед ним был герой. Герой, не покинувший позицию и, вопреки приказу на отход, бивший врага, пока были снаряды и патроны. Пока были силы.

— И осталось три снаряда…».

Из-за густого пучка ржаных колосьев показался ствол карабина, затем выглянула голова в характерной каске. Немец внимательно огляделся и подал знак назад. Прикрывая друг друга, на вытоптанную и перепаханную взрывами площадку, со всех сторон вышли солдаты. Держа наперевес карабины, обошли всё вокруг, внимательно осматривая и переглядываясь.

Один из них, с погонами фельдфебеля, остановился у тела Сиротинина. Он долго и пристально смотрел в молодое лицо мёртвого русского. Присел, не отводя глаз. Покачал головой, достал блокнот и, ещё раз всё оглядев, принялся записывать. Затем поднялся и крикнул: