Алесь Куламеса - Быть рядом Страница 20

Он быстро, чтобы не передумать, отложил письмо и взялся за следующее. Сегодня он решил всем ответить собственноручно, не размениваясь на короткие подписи под набранные неизвестно кем тексты.

За окном слабо шелестела выгоревшие на июльском солнце листья.

***

– Здравствуй, отец, – сказал император белому надгробию, присаживаясь на маленькую скамеечку, вкопанную рядом. Он часто приходил сюда, когда ему нужно было подумать или выговориться. На могиле отца император чувствовал себя спокойнее, чем где бы то ни было.

Какое-то время император молчал.

– Знаешь, отец, – начал он, наконец, – когда ты сказал мне, что подданные редко понимают своего государя, я тебе не поверил. И не верил ещё долго. А потом – как всегда, с опозданием – понял, что ты был прав.

На шершавую поверхность надгробия выпрыгнул кузнечик и замер, шевеля усами. Император усмехнулся:

– Знаешь, отец, а ты делал очень похоже.

Кузнечик прыгнул в сторону, император проследил за ним взглядом:

– Мне иногда тоже хочется вот так прыгнуть и исчезнуть, чтобы никто не видел, где я, и не мог найти.

Император вздохнул.

– Мы давно могли бы закончить эту войну. Ещё два года назад. Но я тяну. Я намеренно тяну. Подданные не понимают в чём дело. В армии уж начались разговоры о перевороте. Да, вот так – тебя на трон посадили, меня снимут. Эх…

Он махнул рукой, будто разговаривал с живым человеком. Надгробие никак не отреагировало.

– Я тяну, отец. Потому что мне нужна эта война. Многие думают, что на ней зарабатываются деньги, но это не так. Любого, кто наживается на этой войне, арестовывают и сурово наказывают. Мне эта война нужна не для наживы.

Подул ветер. Император подставил ему лицо и подумал, что это очень похоже на то, как в детстве отец дул ему на лицо, а он закрывался ручонками и смеялся.

– Мы ещё очень слабы. Экономика, конечно, выправилась, но сделать предстоит очень много. Армия ужасно запущена. Как бы я не старался, чтобы не делал, но всё равное – всех наших ресурсов не хватит, чтобы её перевооружить как следует в ближайшие пять лет. Мы ещё не оправились от Смуты. А враги вокруг точат зубы. То территорию потребуют, то снижения цен на наше сырьё. Шакалы.

Император коротко ругнулся.

– Мне нужна эта война. Я прогнал через неё почти всех кадровых офицеров и больше половины призывников. В стране сейчас почти шесть миллионов обстрелянных, опытных солдат. Они умеют воевать, они – наша последняя надежда. Вот поэтому я и тяну.

Он замолчал.

– Одного боюсь – а вдруг всё это зря? Вдруг не будет нападения и тогда получится, что я зря губил солдат. И без того тяжело похоронки подписывать, а так получится, что из-за моей глупости люди погибли. Как бы ты поступил на моём месте?

В повисшей паузе было слышно, как вдалеке раздалась трель горна – это разводящий давал команду сменять караулы у дворца.

– Думаю, ты сделал бы правильно – закончил бы эту войну и будь что будет.

Император поднялся, подошёл к надгробию и прикоснулся к нему губами.

– Спасибо, что выслушал.

И вышёл, притворив за собой низенькую калитку ограды.

***

Помощник ворвался в кабинет без стука, словно его кто в спину толкнул.

Значит, что-то случилось.

– В-ваше величество, в-ваше величество, – заикаясь начал помощник.

– Говори внятно, – приказал император, а мысленно сделал себе замечание, что держит у себя эдакого мямлю.

– Война, ваше величество! – выпалил помощник. – Только что по нам нанесли ракетный удар!

Император сжал пальцы, сломав перо.

– И?

– Семьдесят процентов ракет уже сбито. По остальным данных пока нет.

– Ясно. Немедленно приступить к выполнению директивы «Сорок один-бис». Далее – всех министров ко мне. Сейчас же. Выполнять.

Помощник выскочил из кабинета. Император откинулся на спинку кресла.

«Началось, – подумал он, прикрыв глаза. – На-ча-лось. Значит, не зря. Господи, не зря, значит». И сглотнул комок в горле, чувствуя, как подступают к глазам слёзы.

Человек из леса

– Сеня, он вчера опять приходил, – сказала Любовь, ставя перед мужем чугунок с двумя вареными картофелинами. Каждая – размером с небольшую дыню.

Семён вздохнул и покосился на сына Митьку. Тот увлечённо стругал найденную недавно корявую ветку – делал очередного динозавра. Однако на словах матери ребёнок замер, прислушиваясь.

– Пойдём на двор.

Женщина прихватила туесок с зерном и вышла за мужем.

Он остановился возле бывшего свинарника, в котором сейчас хранилось сено для козы, и грыз травинку. Люба сыпанула горсть зерна трём пеструшкам и петуху и отдельно – наседке с цыплятами.

– Как узнала? – нетерпеливо спросил Семён.

– Возле ручья следы от ботинок. Я… Сень, я боюсь.

Мужчина дожевал травинку и выплюнул зелёный комок:

– Не стоит. К нам сюда он не попадёт – колючки дядя Ваня не пожалел.

Любовь скользнула взглядом по забору, прикрытому спиралью колючей проволоки. Та шла ещё по краю крыши и даже по коньку.

– Под забором, – продолжил Семён, – не пролезет. Ну, то есть пролезет, но копаться придётся долго. За ночь – не справится. А вокруг заимки я каждый день обхожу. Получается, тут нам ничего не грозит.

Жена хотела что-то возразить, но он остановил её резким жестом:

– А вот в поле всё не так. Хм… Как думаешь, Люба, он один?

– Не знаю, – она пожала плечами. – Следы вроде одинаковые.

– Допустим, один… Почему он тогда не проходит дальше ручья?

Семён не ждал ответа, просто думал вслух, но Люба решила ответить:

– Выжидает.

– Может быть. Но, знаешь, я бы хотел поговорить с ним. Всё-таки первый человек за два года, Люба!

– За два с половиной, – машинально поправила женщина и тут же добавила. – А я бы хотела, чтобы его не было. Я спать не могу, когда знаю, что кто-то рядом бродит.

Семён подошёл, обнял жену. Она прижалась к нему, спрятала лицо на груди, в раскрытом вороте рубахи.

– Я понимаю, что тебе страшно. Но… а вдруг он знает, что произошло? Нельзя же его упустить!

– Сеня, если бы он хотел, то давно бы показался нам. А раз не показывается…

Мужчина промолчал. Люба тоже. Несколько минут они стояли молча, потом женщина оживилась:

– Сень, слушай…

– Ну ладно, ладно! Придумаю что-нибудь.

– Да я не об этом, – Люба улыбнулась. – Ты помнишь – завтра Новый Год?

Семён хмыкнул, сорвал с растущей возле свинарника груши полузрелый плод, попробовал на зуб. Скривился:

– Кислятина. А говорили, после ядерного взрыва зима будет.

– Сеня, – жена чуть отстранилась и заглянула ему в глаза, – что делать-то?

– Пойду, срублю какую-нибудь елочку, украсим чем получится. Отметим, значит.

Люба опять спрятала у него лицо на груди и тихо засмеялась.

– Ты чего?

– Да я не про Новый Год, – ответила женщина, улыбаясь. – Я про вообще…

Прежде чем ответить, Семён долго молчал.

– Я думаю, – наконец сказал он, – отсюда лучше не уходить. Дядя Ваня ушёл – и всё, как в воду. Значит, всё плохо. Будем пока здесь сидеть.

– А потом?

– А потом видно будет. Идём в дом.

Любовь сыпанула курицам ещё горсть зерна и, вздохнув, пошла за мужем.

***

После завтрака Семён привычно обошёл вокруг заимки. Он всё пытался встать на место незнакомца и смотреть его глазами. По всему выходило, что забор непреодолим. Крепкий, почти два метра, он окружал заимку полностью, включая даже небольшой участок, поделённый между картошкой и рожью.

Итак, незнакомец вряд ли попадёт внутрь. Это не плохо, но ещё лучше – помешать ему выйти на поляну. Но как это сделать? Вопрос…

Чтобы обдумать его, Семён направился на картофельную делянку, где была оборудована небольшая беседка. Там он скрывался от жары. Тень давала высокая, вровень с забором, ботва картошки. С каждый урожаем – а с прошлого нового года их было четыре – она становилась всё ярче, а клубни всё крупнее. По началу вся семья боялась есть такую необычную картошку, но голод, голод…. Поэтому ели. До сих пор ничего страшного не случилось.

По пути Семён проверил рожь. В отличие от картошки пошла не в высь, а вширь. Каждый колос стал размером с литровую пластиковую бутылку. Чтобы он не падал, приходилось подвязывать к колышкам. И следить, чтобы не сорвалось.

В центре узкой полосы земли стояло пугало в ненужном за отсутствием зимы ватнике. Ниже Семён приметил Митьку. Тот сидел с рогаткой на изготовку – в небе кружили две птицы. Иногда мальчишке удавалось подстелить такого мародёра. Люди их не ели, а вот коты – с удовольствием. Семён махнул сыну, тот кивнул в ответ, но с поста не ушёл.

Мужчина уселся в беседке и задумался. Все варианты, приходившие в голову, были или откровенно фантастические, или предательски ненадёжные. Семён не сдавался. Ругался вполголоса, думал, чертил прутиком на земле абстрактные рисунки. Наконец, появилась идея.