Владимир Жариков - Четырнадцатое, суббота Страница 22

Мы вошли в избу и уселись за широкий дубовый стол. На столе в мгновение ока (куда там бабкиёжкиной самобранке) появилась картошка с грибами, моченые яблоки, домашняя колбаса, сало и кувшин с вином. С печки за нами с интересом наблюдали две пары любопытных глаз. Глаза принадлежали двум девчонкам, очевидно близняшкам, октябрятского возраста. Лешек состроил им рожу и глаза спрятались в дальнем углу.

— Чего испугались, дурехи? — сказал Емеля. — Дядя пошутил, он добрый.

Две милые мордашки снова показались из темноты, но пойти на контакт, все-таки, не решались.

— Это наши младшие, — пояснил Емеля, — Муська и Дуська. Покамест тушуются. Ничего, пообвыкнут, прибегут, еще не отвяжутся. А старшой наш, Степан, в университете еще, допоздна учится.

— На мага учится? — спросил Лешек.

— Не, он у нас прагматик. По коммерческой части. Ни механиком не захотел стать, ни чародеем… А Марьюшка моя знаете кто?

— Ой, да прекрати, Емеля, — хозяйка опустила глаза и залилась румянцем.

— Да ладно, чего там, все свои. Царевна она у меня, так-то вот. Бывшая только. А вообще, царская дочь, правда-правда.

Вино и впрямь оказалось отменным. Мы выпили за знакомство, за хозяйку-царевну, за хозяина-изобретателя.

— Скажи, Емеля, — спросил я, — зачем тебе понадобилось строить махолёт? Это же тупиковый путь развития авиации.

— По своей воле ни в жисть не стал бы, да только человек я подневольный. И черт же дернул меня пойти на службу государственную! Вы, как я погляжу, люди приезжие, судя по одежке, по выговору, да еще потому, что помочь мне взялись. Многого, наверно, из тутошних дел не знаете.

— Не знаем, — подтвердил я. — Но очень хотели бы знать.

— То длинная история, долго сказывать.

— А мы не торопимся. Если только вас стесняем, так можно и в сарай… То есть в мастерскую перебраться.

Лично мне очень хотелось выяснить, что же это, в конце концов, за город и что в нем, черт возьми, происходит.

— Ничего-ничего, — ответила Марьюшка. — Мы гостям всегда рады, а уж Емеле-то выговориться ох как хочется.

Мы пропустили еще по стаканчику чудесного вина и уставились на Емелю. Тот покряхтел немного, собрался с мыслями и начал свой рассказ.

— Поймал я как-то раз в проруби щуку. Совершенно случайно. Черпанул ведром, а она — вот она, из ведра выпрыгнула, здоровая, однако, на льду трепыхается, а в прорубь назад попасть не может.

— Ну и что мне, — говорю, — с тобой прикажешь делать? Выпотрошить, да на сковородку кинуть? Или в суп?

А она молчит, как рыба об лед, хвостом только тук, да тук.

— Ладно, уж, — говорю, — ступай себе с Богом. Не стану из тебя уху варить, да и пост к тому же нонче. А у тебя, небось, щурята малые.

Взял ее на руки и отпустил в прорубь. Подхватил я ведра с водой, иду домой и словно слышу голос в голове:

— За то, что пожалел ты меня, Емеля, отплачу я тебе сторицей. Я ведь не простая щука, волшебная…

— Ага, — перебил я рассказчика. — Скажи только «по щучьему велению», и любое желание твое исполнится…

— Не мешай, — осадил меня Вольф. — Что дальше-то?

Лешек и Лева слушали, разинув рты, Марьюшка умиленно улыбалась две пары глаз на печке осмелели и светились лукавым блеском.

— Ну вот, — продолжал Емеля, — Я тебя, говорит, уму-разуму научить смогу. Ты, мол, без всяких профессоров-университетов великим мастером станешь. Да тогда в нашем царстве и университета-то не было. Когда, говорит, разум есть, да руки умелые, любые чудеса тебе по плечу. Короче, я, мол, буду твой ум, а ты — мои руки.

— О» кей, — отвечаю, — в смысле, согласен

Иду, значит, я с ведрами к избе, тропинка скользкая, ведра тяжелые, вот и думаю, как бы так сделать, чтобы вода в дом сама ходила. И слышу в голове голос: «А вода-то, она сверху вниз бежит. Ежели большущую бочку наверху выше всех домов поставить, а в нее такой машиной специальной, навроде водяной мельницы, воду из реки накачивать, так уж оттуда по желобам можно воду в каждый дом пустить». Собрались мы с мужиками, репу почесали, обсудили, деньгами скинулись, заказали у гномов такую бочку, да желоба закрытые железные…

— Трубы, что ли?

— Во-во, трубы. Так вот у нас в деревне водопровод и появился. А потом смотрю я как-то на самовар. Когда он закипает, из него такая струя пара свищет, крышку поднимает! А щука мне и нашептывает: «Так ведь этот пар можно и работать заставить!». Вот и паровая машина мне придумалась. Печеход мы ее прозвали, потому как на печь очень смахивает. С полей зерно на ней возили, да в плуг запрягали, молотить ее заставили. А потом пилу еще к такой машине приделали, вручную дров-то не напилишься, а зимы у нас ух какие студеные!

А государство в ту пору было у нас ма-а-аленькое, феодальненькое. И правил тогда нами царь Колян Второй, отец Марьюшкин. Прознал, значит, царь про чудеса в нашей деревне и повелел мне к нему явиться. Ну, я сажусь на печеход, в ту пору мы без рельсов, так, по земле на них ездили, и подруливаю на царский двор. Тут-то мы с Марьюшкой впервые увиделись и сразу друг друга полюбили.

Марьюшка опять слегка зарумянилась.

— Да ну тебя, Емеля. Гостям такие подробности совсем не интересны.

С печки спрыгнула не то Муська, не то Дуська. Лешек показал ей козу.

— А я не боюсь, — заявила Муська и устроилась у Лешека на коленях.

Спрыгнувшая следом за сестрой с печи Дуська облюбовала колени Вольфа, предварительно поинтересовавшись:

— А ты правда можешь в волка превратиться?

— Угу, — честно признался Вольф. — А у тебя есть красная шапочка?

— Есть! Только сейчас не превращайся, ладно?

— Ладно. Я потом, когда с пирогами к бабушке пойдешь.

Тем временем, Емеля продолжал свой рассказ:

— У царя, понятно, свои в голове тараканы. Война, говорит, скоро. А наши пушки стреляют уж больно медленно и не метко. И заряжать их тяжело. Коли придумаешь, как пушки скорострельными сделать, озолочу, министром сделаю. Тут мне щука в голове подсказывает: «Ежели, мол, порох и ядра не в дуло класть, а наделать снарядов заранее, да через казенную часть их заряжать, то скорость стрельбы не в пример выше станет. А ежели еще и прицел соорудить, то и меткость повысится». Короче, сделал я, как щука велела, и артиллерия наша сразу мощнее стала. И еще одну штуку придумали: печеход мы железом огородили от стрел вражеских, да от пуль и пушку на него поставили.

— Так это танк, что ли? — сказал я.

— Во-во. По-нашему короб. Короче, к войне мы были готовы во всеоружии, и когда заморский принц попер на нас, мы теснили его только так. А потом, когда принц уже был готов к капитуляции, уж не знаю, какая Коляну Второму, батюшке-то Марьюшкиному, блажь в голову стукнула, да только начал он вести сепаратные переговоры о перемирии.

— Прикольно! — прокомментировал Лешек.

— Ага. Да ладно бы так, он еще перемирия ради и Марьющку заморскому принцу в жены пообещал отдать, словно контрибуцию какую.

— Не выражайся, пожалуйста, — опять залились краской Марьюшка.

— А что я такого сказал? Вот и пойми ж ты! Словно блоха его какая укусила. Ну, этого мы стерпеть не могли, и весь народ тоже заволновался. Короче, бунт начался. А сдается мне, неспроста все это, кому-то оченно на лапу эти волнения были, словно все подстроено: бунты, восстания, митинги, правые, левые… Боярская дума всю ночь в царских палатах просидела, якобы решали, как государство спасти. А сами взаперти там квасили! Царя-батюшку в башню под арест посадили, а Марьюшке воевода помог бежать, мы с ней на лесной заимке схоронились. Наутро царь от престола отрекся и тайно бежал в Заморское королевство, где, по слухам, через несколько лет и скончался, царствие ему небесное (Емеля перекрестился, Марьюшка и девочки тоже). А боярская дума самораспустилась, и началась в нашем уже не царстве, а непонятном государстве жуткая анархия. Дьяк Милюка тогда призывал ему временные полномочия на власть дать.

Мы с Марьюшкой не стали в царские хоромы возвращаться, а зажили здесь, в этой избе. Не захотели мы в эту драку за власть ввязываться. Лично я всегда был далек от политики, да и Марьюшка к власти не стремилась. Нам и тут хорошо, слуги нам без надобности, водопровод есть, сортир, я извиняюсь, теплый, до витру в поле не бегаем. Щука подсказала, как механизм сделать, чтоб белье само стиралось. А еще я одну штуку затеял: хочу в подполе печь сложить, чтоб в котле воду грела, а из этого котла по трубам по всей избе тепло бы шло. Изба-то большая, одной печью не натопишь, а пять печек замучаешься топить, ведь верно?

— Тоже щука подсказала? — спросил я.

— Не, сам допер. Но я отвлекся. Началась, значит, анархия. И вдруг, как снег на голову, появился этот Бэдбэар…

— Великий волшебник, маг и чародей… — начал перечислять Лева.

— Да брось ты, нет у нас жуков-тараканов.

— А как были бы? — спросил я.