Андрей Белянин - Заговор Черной Мессы Страница 26

– Ведут себя тихо. Что-то лопочут по-своему, не разбери-поймешь, а более ничем характера не проявляют.

– Попытка к бегству?

– Да куда ж им, сердешным? Стрельцы-то от всей души постарались – на каждом столько узлов, сколько на жабе бородавок.

– Угрозы, подкуп, шантаж?

– Глазами страшно зыркают, – подумав, решил Митяй. – Денег не предлагали… а у них есть?

– Не знаю, спроси…

– Зачем? – подозрительно отодвинулся он. – Мы в милиции на жалованье состоим, нам лишнего не надо… Уж мы и в лапотках походим, а честь свою мундирную от взяток охраним!

– Правильно. А теперь послушай меня. Дежурство сдашь через полчаса, заглянешь к Яге, она с тобой по-свойски потолковать хотела. И запомни раз и навсегда – никогда не слушайся добрых советов Шмулинсона! Поверь, Митя, ты нам слишком дорог…

– Как это? – застенчиво переспросил двухметровый герой.

– В смысле, обходишься очень дорого. Я из-за твоих выкрутасов скоро совсем седой стану, да и бабка не железная. Пожалей нас, а?

Митька горько вздохнул и побожился, что впредь…

Проведя таким образом серьезную профилактическую беседу с личным составом, я преспокойненько вернулся в дом. Абрама Моисеевича в горнице не было. На мой многозначительный взгляд Баба Яга недовольно заворчала у печи:

– Да не съела я его, не съела. Что ж вы меня, совсем за ведьму держите? Трудится он… У мужиков все беды от безделья. Как только заняться нечем, так дурь из башки и прет! Заняла я его общественно полезным трудом на благо отделения…

– Каким?

– По специальности, – пояснила бабка и, открыв мне дверь в свою комнатку, продемонстрировала такую картину… исправительная колония в миниатюре!

На небольшом угловом столе лежали плисовые Митькины штаны, а бледный Шмулинсон, держа иглу двумя руками, старательно латал в них дырки. Рост несчастного «тайного агента» был уменьшен до размеров некрупной мышки. За ходом работ пристально наблюдал здоровенный бабкин кот, плотоядно щуривший зеленые глаза.

– Супруге его я весточку отправлю, дескать, муж на заработках в отделении батрачит. И даже уплачу по совести, как за художественную штопку, – невозмутимо развернулась Яга.

Я вышел следом, дверь шмулинсоновской темницы захлопнулась. Яга взялась ставить самовар, вроде бы все были при деле, можно без суеты выпить чашечку.

– Ты уж не серчай, Никитушка, что я тут посвоевольничала. Достал он меня, злодей, аж до печенок.

– Все в порядке. Надеюсь, обойдемся без международного скандала…

– Да и пусть поскандалят немного, брань на вороту не виснет, а от нас не убудет. Давай-ка вот ватрушечку…

– Спасибо. Ум-м… вкусно…

– Беда-а-а-а!!! – В горницу с безумными глазами вломились те скучающие герои, которых я угощал кулебякой. (Как я от неожиданности ватрушкой не подавился – ума не приложу!)

– Вставай, сыскной воевода, в порубе беда!

Да-а, зрелище было не из приятных…

Когда я подбежал к порубу, оттуда пулей вылетел бледный как смерть Митька. Глаза – круглые, зубы стучат, волосы на голове – дыбом, а руки – по локоть в крови. Объяснить он толком ничего не мог, у бедняги губы прыгали. Я бросился по ступенькам вниз. Оба пленных находились в предобморочном состоянии, на полу у их ног валялся расплющенный в лепешку труп. Явно мужчина, больше ничего сказать не возможно, меня самого от одного взгляда едва не стошнило. Ноги подогнулись, и я неуклюже сполз по стене на последнюю ступеньку. Господи…

Следом, крестясь, спустились двое стрельцов. Мне удалось более-менее ровным голосом приказать им убрать тело. Кое-как, держась за стену, я выполз наверх. Баба Яга чем-то отпаивала Митьку. У забора меня все-таки вытошнило…

Яга силой усадила меня за стол и налила две рюмки с травными настойками, одну горькую, другую сладкую. Я послушно выпил обе. Вроде бы полегчало.

– Как он?

– Митяй-то? В сенях на лавке сидит, дрожит мелкой дрожью и говорить не может. Напуган он, Никитушка, сильно напуган…

– Что же там произошло? Откуда взялся труп? Там же все забрызгано кровью, впечатление такое, словно человека кузнечным прессом размазало…

– Уж и не знаю, что сказать… – развела руками бабка. – Давай-ка ты, соколик, мне помогать будешь. Надо парня нашего в чувство приводить, иначе ничего мы по этому делу не узнаем.

Я молча кивнул. Лично у меня не было даже самой малюсенькой зацепки насчет всего происходящего. Сначала Яга велела привести «пациента» и дала ему в руки кусок коричневого пчелиного воска. Потом я принес полное ведро холодной воды из колодца и поставил в печь большую сковороду на длинной ручке. Митьку посадили перед ведром, а Баба Яга, взяв из его безвольных пальцев уже размягченный воск, бросила его на сковородку.

Огонь и вода, холод и пар…Все по слову моему обернитеся –Как из сердца – страх,Как из кожи – жарОт живой души отступитеся…Злой переполох вылью без следа,Из сырой земли просыпаю соль,Ярый воск горяч, холодна вода,Разгоните мрак, отпустите боль…

Наверно, были еще и другие куплеты, из-за треска расплавившегося воска я больше не расслышал. Митяй окончательно впал в транс, зачарованный бабкиными напевами.

– Лей! – крикнула Яга, и я махом булькнул содержимое сковороды в ведро с водой. Вверх взлетело дурманное облачко пара.

– Ну-ка, Митенька, посмотри да скажи нам, это ли тебя напугало?

– Да… – прокашлявшись, заговорил он. Древнерусская шоковая терапия одержала зримую победу – к нашему сотруднику вернулись ум и сознание. – Она это… насекомая окаянная…

Яга демонстративно ткнула крючковатым пальцем в ведро. Я осторожно заглянул – расплавленный воск застыл в ледяной воде причудливой лепешкой, по очертаниям своим более всего напоминавшей… муху!

– Теперь нам все ясно, – авторитетно-экспертным тоном заявила бабка. – Кое-кто хотел у нас и этих пленников на тот свет отправить. Для того и мухой обернулся, чтоб мимо стражи стрелецкой проскочить. Да кто ж знал, что в порубе дурачок наш сидеть будет? Он небось муху-то углядел да со скуки и прихлопнул!

– Не со скуки, а по приказу начальственному, – хмуро буркнул Митька. – Никита Ивыныч сами сказать изволили: «Чтоб ни одна муха не пролетела!» Я и исполнял со всем служебным рвением…

– Ага, ладошки-то у него как лопаты совковые. Один раз хлопнул – все, лекарей зазря не тревожь, ищи гроб необычной формы. Вот так, Никитушка, оно все и было. Парень наш как труп увидел да руки свои к глазам поднес, сразу в крик ударился, стрельцов перебаламутил. Осталось узнать, кто ж это был…

– Один из охранников немецкого посла, исчезнувший вместе со своим господином, – задумчиво ответил я. – Там мало чего осталось для опознания, сплошное месиво. Только ноги как-то уцелели, а на них немецкие ботинки с пряжками. Фасон характерный, с сапожками сафьяновыми или лаптями никак не спутаешь. Что-то я подзабыл, а какой штат телохранителей был у нашего Шпицрутенберга? Восемь или десять человек? Двое были отравлены, четверо застрелены на месте преступления, один убит в порубе, двое живых под охраной – итого уже девять. Либо у посла остался всего один страж, либо мы не всех знаем.

– Сам-то он куда делся?

– Пропал. Вроде бы еще утром уехал во дворец, но там не появлялся, в слободу назад не поворачивал, но, может быть, ребята Еремеева уже что-нибудь выяснили. Мне кажется, за его исчезновением скрывается что-то важное…

– Думаешь, не пастор воду мутит? – прозорливо сощурилась Яга.

– Не знаю. Но готов предположить некоторую синхронность их действий. Или они работают в паре, умело прикрывая друг друга, или существует кто-то третий, успешно манипулирующий ими обоими. Вот этого третьего мы и не знаем…

– Батюшка сыскной воевода, – подал голос молчавший доселе Митька, – а вот за то, что я этого немца… муху эту… ну, прихлопнул… мне за это ничего не будет?

– Ничего, – решил я, – спишем как необходимую самооборону. Если бы он успел превратиться в человека, то для исполнения преступного замысла все равно должен был бы избавиться от тебя, как от свидетеля. На том и будем стоять в суде…

– Дык… я ж не об этом… а вот награда какая ни есть за это дело положена?

– Митя, не наглей! – построжел я. – У тебя уже одна медаль есть, достаточно.

– Так ведь я ж… подвиг, можно сказать, совершил! Мало ли, такого злодея обезвредил… пленных спас, целых двух, да еще граждан сопредельного государства.

– Митенька, – с угрожающей лаской в голосе поднялась Баба Яга, – сходи, касатик, ко мне в комнатку, погляди не торопясь, чем там разные спорщики занимаются. Подумай на досуге. Как надумаешь, приходи…

Он пожал аршинными плечами, свысока посмотрел на Бабу Ягу, и, чуть рисуясь, отправился по указанному маршруту. Появившийся через пару минут Митька был уже совершенно другим человеком. Тихий, скромный, исполнительный, подчеркнуто вежливый и полный совершенно бескорыстного желания услужить всем сотрудникам отделения. Как все-таки умеет моя хозяйка находить нужные струнки в суровых мужских характерах… Она – врожденный педагог для исправительных колоний!