Дмитрий Емец - Таня Гроттер и трон Древнира Страница 32

Грудная жаба глодала безутешного генерала до трех часов ночи. Наконец он почти было заснул, но тут через стену, в квартире Дурневых, зазвенели стекла. Залаяла и почти сразу завыла собака. Котлеткин раздраженно заворочался и накрыл голову подушкой. Дядя Герман был ему полезен, хотя на вкус любящего тишину генерала он как сосед был шумноват.

Грохот не прекращался. Он был слышен даже сквозь подушку. Казалось, дом дрожит и ходит ходуном.

«Что они там, гирями кидаются? Совсем обнаглели!» – подумал Котлеткин. Отшвырнув подушку, он подскочил к стене и, произнося укоризненные слова из армейского лексикона, принялся колотить в нее кулаком.

Шум в дурневской квартире не прекращался. Звуки дробно прокатывались за стеной, словно намеренно приводя в бешенство нервного Котлеткина. Генерал уже собирался в одной пижаме выскочить на площадку и звонить в дурневскую дверь, но внезапно что-то полыхнуло у него перед глазами.

Пройдя прямо сквозь стену, в комнату вторглась худая угловатая фигура. Пораженный Котлеткин упал на четвереньки и быстро заполз под стол. Он как-то вмиг звериным почти чутьем определил, что именное оружие тут не поможет. К тому же пистолет лежал у Котлеткина в сейфе, а код Айседорка постоянно меняла, опасаясь за свои драгоценности.

Оказавшись в квартире у дурневских соседей, неизвестный остановился, переводя дух. Генерал Котлеткин трусливо икнул в своем убежище и стукнулся затылком о столешницу. Стол подпрыгнул. Привлеченный шумом, незнакомец повернул голову. В пятне лунного света мелькнули желтоватое лицо и тугой воротник старомодного мундира.

– Ты видел меня! Придется стереть тебе память! Или лучше убить: это надежнее, – утвердительно сказал он и начал поднимать руку.

Котлеткин закрыл глаза, готовясь к смерти. Перед его мысленным взором, как любят писать в своих книжках прозаики-лопухоиды, пронеслась вся его светлая и яркая жизнь, начиная с того самого дня, как он, зеленый еще курсантик-снабженец, перебрасывал через бетонный забор воинской части банки со сгущенным молоком и тушенкой.

Но, видно, смертный час генерала Котлеткина еще не пробил. Внезапно окно комнаты брызнуло осколками. В комнату, нанося колющие и рубящие удары, ворвалась ржавая шпага графа Дракулы. Неизвестный, не ожидавший, что она найдет обходной путь, испуганно присел и выбросил из пальца – так, во всяком случае, показалось Котлеткину – несколько красных искр. Огненные точки прожгли в обоях страшные дыры, расплавили рамку с фотографией арабского министра, которому Котлеткин потихоньку продавал списанное оружие, но не причинили шпаге ни малейшего вреда. Насмешливо позванивая, она отвлеклась на шторы, без всякого усилия разрезая их на длинные полоски.

Вторгшийся к Котлеткиным незнакомец попятился. Он запахнулся в плащ и стал стремительно вращаться, выбрасывая красные искры. Вскоре, облепленный искрами, он сделался похож на кокон. В этот миг, покончив со шторами, шпага вновь кинулась в атаку, но ее клинок лишь пронзил пустоту. Огненный кокон исчез, унося с собой незнакомца.

Шпага разочарованно зазвенела и вылетела наружу сквозь разбитое стекло. Генерал Котлеткин под столом стиснул виски руками и, благоразумно не покидая укрытия, издал душераздирающий вопль. Через стенку дурневская такса откликнулась ему сочувственным воем. Кому же, как не ей, было понять генерала Котлеткина?

Глава 10

ТРЫНТРАВОНИС-ПОФИГАТОР, ИЛИ ИЗВЕСТИЕ ИЗ ТИБИДОХСА

Как ни странно, Дурневы отнеслись к погрому в своей квартире с равнодушием философов-стоиков. То ли после истории с кроликом Сюсюкалкой и вовлечения дяди Германа в работу общества В.А.М.П.И.Р. они вообще ничему не удивлялись, то ли помогло черномагическое заклинание Трынтравонис-пофигатор, которое Ягун выучил на темном отделении.

– Ужасно полезное заклинание! Бывало, Клопп притащится злой, как болотный хмырь, и начнет проверять домашнее задание, а Гробыня или Шито-Крыто шепнут Трынтравонис-пофигатор и выпустят в котел искру, чтоб не видно было вспышки. Клопп сразу примется хихикать и говорить: «Марш отсюда, киндер! Даже Древнир быль двоечник! Какой можель быль образований в сольнечный день!» – вспомнил Ягун.

Перешагивая через разбросанные вещи, дядя Герман надел сапоги со шпорами, корону, повесил на пояс ржавую шпагу (ту самую, что сегодняшней ночью, возможно, спасла Котлеткина от смерти!) и поехал в Думу вправлять мозги политическим конкурентам. Пипа отправилась к Ленке Мумриковой, а тетя Нинель выпроводила Баб-Ягуна и Таню на лоджию и, вызвонив домработницу, взялась за уборку.

– Знаешь, а твои родственнички в общем-то ничего. После небольшой магической коррекции из них могли бы получиться вполне приличные лопухоиды, – задумчиво сказал Баб-Ягун.

– Ну уж нет! Дяде Герману и полное зомбирование не поможет! Да и вообще, он дорог мне как седая древность старины! – сказала Таня, заразившаяся от Склеповой любовью к бессмысленным, но звучным словосочетаниям.

Она никак не могла выбросить из головы сегодняшнюю ночь. Зачем Спящему Красавцу было крушить все в квартире дяди Германа и прожигать искрой рюкзак Ягуна, а до этого то же самое делать с вещами остальных учеников? Наверняка у него была веская причина так поступить.

– Ягун, давай пошлем Тарараху купидончика! – предложила она.

– С какой это радости? Он все равно не умеет читать. А у купидончиков головы дырявые. Они больше трех слов сроду не запоминали.

– А мы пошлем его Ваньке, а он уже Тарараху прочитает.

Ягун насмешливо воззрился на Таню.

– А-а-а! Так и скажи, что просто Валялкину хочешь письмо написать! Тили-тили-тесто, а?

– Замолчи, пылесос! Мамочка твоя бабуся! – буркнула Таня.

Ей ужасно захотелось превратить Ягуна во что-нибудь. Например, в попугая. Но не в говорящего, а в какого-нибудь глухонемого. При условии, что такие существуют.

Продолжая ржать, Ягун удалился доводить вернувшуюся домой Пипу. Кстати, Пипа заявилась не одна, а с Ленкой Мумриковой, которая с любопытством высовывала нос из коридора.

– Ну что, девушки-красавицы, экскурсия в магический мир, а? Никто не хочет посмотреть мои младенческие фотографии, как я летаю на крылатом горшке? Крылья у него такие же большие, как мои уши! – с ходу предложил им Ягун.

У Ленки Мумриковой мгновенно покраснели лоб и подбородок. Наглый Ягун ей нравился.

А тем временем Таня взяла лист бумаги, в задумчивости погрызла ручку и наконец начала писать:

«Ванька!

Передай Тарараху, чтоб не спускал глаз С-Того-Кто-Не-Дрыхнет-По-Ночам! Это очень важно! Тарарах сообразит, о ком я. Прости, что не могу объяснить понятнее, это не мой секрет. Я даже имени его не могу назвать по одной причине, которую я тоже не могу назвать… Вот так вот запутано.

Я по тебе ужасно соскучилась! Ужасно хочу тебя видеть! Но, пожалуйста, не сбегай к лопухоидам! Нам ужасно нужен кто-то, от кого мы можем узнавать про всякие дела в Тибидохсе. Обещаешь, что не сбежишь? Да?

Мы с Ягуном тренируемся каждый день, чтобы быть готовыми к осеннему матчу. Правда, тренироваться приходится ночью и без драконов. Ягун предлагает превратить в драконов Пипу и тетю Нинель, но я опасаюсь, что у нас не хватит на это магии. К тому же в драконьем виде они нас сожрать сожрут, а выплевывать не станут. Уж я-то хорошо их знаю.

Поклеп от переутомления совсем спятил. Целый день бегает от одного ученика к другому и составляет списки на зомбирование, а по ночам караулит в кустах с дубиной, чтоб никто не выловил его русалку.

Ну все! Пора заканчивать, а то там Ягун совсем разбуянился. Я слышу, он кричит, что хочет превратить Пипу в новый бак для пылесоса, а Мумрикова хохочет как чокнутая».

Завершая письмо, Таня хотела написать: «обнимаю» или «целую», но не решилась и вместо этого приписала: «Как там поживает твой жар-птиц? Ну все, пока! Таня».

Закончив письмо, девочка спрятала его в футляр от контрабаса, решив переслать с ближайшим тибидохским купидончиком. Можно было, конечно, вызвать купидончика специально, но стараниями многочисленных посланцев Пуппера у тети Нинели почти иссякли запасы конфет и печенья, а оставлять купидончиков без награды было опасно. Нравные младенцы запросто могли в следующий раз не прилететь, а то и выпустить стрелу, влюбив нерасплатившегося с ними в кого попало, чуть ли не в дядю Германа…

Некоторое время Таня в мельчайших подробностях вспоминала Тибидохс, Ваньку, драконбольные тренировки и гонки избушек. Даже вонючие котлы и зелья профессора Клоппа представлялись ей теперь в идиллическом свете. Отчего так бывает, что никогда не ценишь того, что есть, и только много после, в какой-то момент внезапно осознаешь, что это-то и было настоящее счастье!

Волевым усилием заставив себя выбросить из головы все лишнее, Таня достала «Искусство драконбола» и стала слушать Дедала, рассуждавшего о тактике командной игры и драконьих привычках.