Руслан Белов - Тени исчезают в полночь Страница 40

Мы перепоручили ее Бельмондо, а сами стали решать, что нам делать дальше. Но ничего путного придумать не могли, а единственным предложением было предложение Баламута дать в газеты объявление типа "Ленчик! Жду тебя по пятницам с 18.00 по 20.00 в сквере у Большого театра. Твой Борис Бельмондо".

И вот, когда я уже подумывал, как и где пристроить своих друзей, ставших бомжами, с тем чтобы начать, наконец, банальную семейную жизнь с Ольгой – с омлетами утром по выходным, походами на неотличимые один от другого дни рождения, мелкими ссорами и тривиальным сексом, – Ольга уцепилась за тонюсенькую ниточку.

– Вы помните тот момент, когда Аль-Фатех предложил Жене выбрать место для нашей казни? – спросила она задумчиво.

– Да, помню, – улыбнулся Баламут. – Черный еще обрадовался: "В Болшеве, на левом берегу Клязьмы".

– Так вот, я смотрела тогда на Худосокова. И когда Черный ответил, Ленчик резко, очень резко повернул к нему голову, и в глазах у него я увидела удивление, смешанное с тревогой.

Ольга, сидевшая рядом со мной, немного помолчала и, ни к кому не обращаясь, сказала:

– Черный, у нас с тобой ребеночек будет.

Я резко повернул голову и уставился в ее смеющиеся глаза.

– Вот так примерно он и посмотрел на Черного! – залилась смехом девушка. – Ну, точь-в-точь!

И, обняв меня, проворковала:

– Успокойся, милый, я пошутила.

– Ну и шутки у вас, сударыня! Ты же знаешь, что я готов батальон от тебя родить.

– А я... не готова!

– Я хорошо помню эту реакцию Худосокова, – проговорил Коля, отводя от нашей с Ольгой почти семейной идиллии полные зависти глаза. – Я еще подумал, что с этим местом у него что-то связано.

– А я ничего не подумал, – вздохнул я, все еще досадуя на Ольгу. – В тех местах полно активистов РНЕ. Вот он и встрепенулся. Но давайте, съездим в те края, посмотрим.

– По жене соскучился? – усмехнулась Ольга. – По той, которая Вера?

– А что по ней скучать? Я сейчас и не представляю, как с ней жил. Чужой человек. Всего добилась, но осталась с носом. Видел ее как-то глазу не за что зацепиться. Одно от нее у меня осталось...

– Прядь волос! – догадалась Ольга. – Глухими ненастными ночами ты над ними рыдаешь.

– Нет, понимание того, что очень часто в душе добреньких и приветливых – лед.

– А у многих грубиянов душа нежная, – закивала Ольга. – Пошло это. Я сама хорошо помню, что по головке меня гладили одни грифы-падальщики, а помогали только хамы и грубияны вроде вас. Но я в отличие от тебя быстро поняла, что не надо путать воспитанность с душевной отзывчивостью. Опять ты, Черный, нас с панталыку сбил.

Так кого мы в Болшево пошлем? Может быть, все вместе прокатимся?

– Не надо туда всем вместе ехать, – поморщился Баламут, вспомнив, видимо, свою весьма воспитанную Наташу. – Надо одного послать.

Черного там все знают, опять-таки дочка у него там живет – думать о ней будет. Ты, Ольга, слишком красива – тебя каждый приметит и запомнит. У меня плохое настроение – я обязательно напьюсь в электричке. Остается Бельмондо.

Пусть едет с удочкой.

Я показал Борису на карте Московской области участок, который ему необходимо будет обследовать. И он уехал – не с удочкой, а с этюдником, которым его снабдила Ольга.

2. Худосоков меняет ориентацию. – Наука в "Волчьем гнезде". – Три простые фразы

Поболтавшись в политических кругах, Худосоков понял, что на волне национал-патриотизма к власти над очень большой и очень разнородной Россией так просто не придешь. Конечно, он мог бы стать известной народу личностью, мог бы продолжать упиваться властью над горсткой своих единомышленников, но быть разменной монетой в играх политических гигантов он не хотел.

Во-вторых, он понял, что зомберы, хоть и стоили в бою пятерых альфовцев каждый, многого ему дать не могут. Рано или поздно, при широком их применении, ими заинтересуются компетентные органы или пресса и ему, Худосокову, придется возвращаться в безликую толпу. Конечно, в этом возвращении были и свои прелести – Худосоков часто с умилением вспоминал распоротые им животы, отрубленные конечности и головы, выколотые глаза, вспоминал, каким ловким и удачливым убийцей он когда-то был... Но возможность посылать людей на смерть тысячами, возможность убивать чужими руками (а самому при этом полировать свои ногти в уютном кресле) казалась ему теперь несоизмеримо привлекательнее возможности убивать собственноручно.

И Худосоков вскоре после расправы Али-Бабы с Черным и его компанией решил коренным образом поменять свои тактику и стратегию. Нет, он не решил переметнуться в стан какой-нибудь популярной партии, хотя, раскрой он свои карты, его приняли бы с распростертыми объятиями и растерянные демократы, и несгибаемые коммунисты, и тем более – разношерстые националпатриоты.

"Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе" – эти слова стали его девизом. Если электорат не готов к восприятию его национально-патриотических идей, то электорат надо изменить. Худосоков давно заметил, что его однопартийцы, особенно те из них, которых ярость охватывала при одном лишь виде еврея или азербайджанца, удивительным образом похожи друг на друга, нет, не внешне, а скорее физиологически и психически.

Задумавшись об этом факте, он инкогнито встретился с одним из видных российских генетиков, и тот, посмеявшись, сказал, что зерно научной истины в этом наблюдении, конечно же, есть.

– Наверное, все это связано с некоторыми инстинктами, генетически закрепленными еще в далеком обезьяньем прошлом человека, – сказал генетик, закусывая черной икрой пятую по счету рюмку водки (разговор происходил в ресторане "Националь"). – Можно навскидку предположить, что убежденными коммунистами становятся те люди, у которых инстинкт стадности преобладает над другими инстинктами. А фашистами – те, у которых преобладает инстинкт охраны территории. Но, ха-ха, месят ногами и тех, и этих, и других в основном люди с психикой, нарушенной комплексами неполноценности.

Когда пьяненький генетик закончил выговаривать последнюю фразу, Худосоков поднял на него свои волчьи глаза и убил его ими. Вернее, приговорил к смерти мыслью: "Ты-то у меня и начнешь все это... в "Волчьем гнезде".

Месяца за три до описанной встречи в ресторане Худосоков купил в Болшеве большой старинный дом. Дом стоял на высоком берегу Клязьмы (рядом с дачами Газпрома и как раз напротив того места, на котором Аль-Фатех убил Черного и его друзей) и прельстил Худосокова возможностью сооружения под ним обширного подвального помещения с подземным ходом на противоположный берег Клязьмы.

К моменту встречи ремонт и переделка дома, названного хозяином "Волчьим гнездом"[45], а также тайные подземные работы были в основном завершены. На первом этаже подземелья, площадью около 250 квадратных метров, Худосоков устроил свой командный пункт, КПЗ и общежитие (казарму) для зомберов (все строительные рабочие-украинцы зомбировались по, мере выполнения ими своей части работ). Второй (нижний) этаж, сооруженный впрок, пустовал, и именно там Худосоков решил устроить лабораторию по изучению возможности химической коррекции идеологической позиции человека. Там же для научного персонала были устроены жилые помещения со всеми удобствами.

Персонал лаборатории был набран в течение недели – люди Худосокова просто-напросто наняли в Москве и Питере десяток способных молодых генетиков и биохимиков якобы для контрактной работы в Иране и Ираке. Они были тайно привезены в "Волчье гнездо", обработаны там зомбирантом второго поколения (от которого Худосоков в свое время отказался) и присоединены к генетику-выпивохе, к тому времени уже вполне освоившемуся в подземных лабораториях.

Результаты зомбирования были более чем удовлетворительными – ученые стали гениями, полными идей и не знающими усталости. Шестеро ученых сразу после трансформирования загорелись поставленной задачей и немедленно сели составлять список необходимого оборудования и материалов; двое ломались два дня, но в конце концов согласились принять участие в работе при условии, что по завершении исследований они смогут опубликовать полученные результаты под своими именами. Девятый ученый после укола перестал реагировать на окружение и в задумчивости ходил по лаборатории из угла в угол. А десятый сделался художником и принялся изрисовывать подручными средствами все свободные поверхности подземелья (преимущественно он творил портреты). Худосоков хотел было этих двоих ликвидировать, но коллеги вступились за них и просили оставить для разнообразия.

Через неделю подпольная лаборатория была полностью оборудована (правда, для этого финансовым работникам Худосокова пришлось экспроприировать пару-тройку провинциальных банков средней величины) и очень скоро, снабженная необходимым генетическим материалом, начала функционировать 24 часа в сутки. Необходимые образцы ДНК были взяты всякими правдами и не правдами у пятнадцати принципиальных коммунистов, пятнадцати оставшихся на свободе демократов эпохи Горбачева[46], пятнадцати жириновцев, пятнадцати умников, считавших политику грязным делом, и, естественно, пятнадцати членов НСДАП.