Владимир Пучков - Черти поневоле Страница 49

— Где они квартируют? — строго спросил Шлоссер.

— А… Э… Туточки! — проворковал Лисипицин и ткнул в окно, выходящее во двор.

— Затихарились, — прошептал Костя. — Придется стучать.

Он подошел поближе и легонько ударил пальцами в стекло.

— Кто там ломится? — послышался изнутри недовольный голос.- Небось опять этот козел Лисипицин? Серый, скажи ему — хрен тебе, а не проценты!

Шлоссер многозначительно улыбнулся и посмотрел на Лисипицина.

— Честное слово, не знаю, о чем они говорят! — зашептал Рудольф. — Бред какой-то! Что за проценты? Почему козел? Провокация, чистая провокация!

— Сейчас выясним, — сказал Костя, — сейчас все узнаем!

Он откашлялся и громко произнес:

— Внимание! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь без боя и выходите по одному!

Едва он произнес эти слова, как окно распахнулось и в нем появились две жуткие рогатые головы. Один был вылитый баран, а другой, трехрогий, с длинной извивающейся шеей. Оба светились интенсивным зеленым светом, а с кончиков рогов слетали яркие беззвучные искры. Вокруг них все было освещено страшным мертвенным сиянием. Это были настоящие исчадия ада, существа, способные привести в трепет всех лесных жителей вкупе, несмотря на их моральную закалку!

Трехрогий изогнул, словно адский лебедь, свою длинную шею и просипел:

— Не гони пургу, начальник. Все путем!

При виде страшилищ Костя невольно попятился и наступил на ногу Лисипицину. Рудольф заверещал как свинья, а из окна на них уставилась еще одна жуткая рожа.

— Хата полна чертей! — заорал Евстигнеев, подскакивая на месте.

— Е равно эм цэ квадрат! — глухо выругался Шлоссер и, с ходу набрав ошеломляющую скорость, ринулся наутек. Через секунду перед окном остался только Лисипицин.

Гнусные ухмыляющиеся рожи уставились на него.

— Ну что, братаны, тащим его к себе?

— Давай, хватай, а то жрать нечего!

— Иди, мы тебе твой процент отдадим!

Лисипицина охватил ужас, какого он не испытывал никогда в жизни. Рудольф знал, что перед ним Эдик и его подельщики, но… Горло внезапно сузилось, так что он не смог произнести ни одного звука, даже жалкого мышиного писка, зато ноги, помимо его воли, понесли Рудольфа огромными скачками куда-то по дороге, и он даже не сразу понял, что не успел развернуться и бежит спиной вперед!

Через мгновение Лисипицин обогнал Костю, Евстигнеева и Шлоссера. А еще через несколько секунд он влетел в кусты акации, где, мгновенно запутавшись в ветвях, замер и притворился сучком, как это делают хамелеоны.

А теперь настала пора вернуться на полчаса назад и узнать, что же произошло с Эдиком и его гвардией.

Полуживые, взмокшие от непосильного труда, братки наконец-то добрались до Маланьиного дома. В окнах было темно, и дверь оказалась заперта.

— Бабуля, это мы! — прохрипел Эдик, обессиленно усевшись на сундук.

Толкать перегруженную тележку оказалось нелегко, тем более что она все время норовила перевернуться. Труднее всего пришлось Серому. Он примостился рядышком, поставил гирю на колени и принялся с хрипом и хлюпом втягивать в себя бодрый ночной воздух. В глазах у него вращались разноцветные круги, ноги дрожали, шея, не в силах держать голову, ложилась на грудь.

— А говорят, своя ноша не тянет! — ворчал Колян, с опаской поглядывая на Толяна. Тот светился, как лампочка, и беспрестанно искрил.

— Бабуля! — жалобно повторил Эдик. — Открой!

Скоро они увидели мрачное Маланьино лицо, прижавшееся к стеклу. Нос у бабки казался сплющенным, как у боксера.

«Вон оно что! — очумело подумал Эдик. — Маланья спортом занималась! Крутая…»

Хозяйка с минуту подозрительно разглядывала своих жильцов и, наконец узрев сундуки, бросилась открывать дверь.

— Заноси, только тихо! — приказала она. — Свет специально не зажигаю, чтобы не увидел кто!

Команда Эдика, подвывая от чрезмерных усилий, втащила сокровища в комнату… Бабка тотчас появилась в дверном проеме.

— Ну давай, кажи! — коротко приказала она.

Внутри у Эдика все буквально скрутилось от злости, но сил сопротивляться настырной хозяйке не было. Страшно хотелось пить. Вдобавок болело все, что могло болеть: ушибленная бетонным столбиком нога, уши, руки. Неравномерно, но противно ныло туловище. Почему-то болели рога.

Шеф поднял на Маланью затуманенные глаза и махнул рукой.

— Сама смотри!

Сказав это, он дотянулся до стола, где стоял стакан с мутной жидкостью и разом выплеснул его себе в глотку. По комнате, как невидимый торнадо, пронесся удушающий запах носков.

— О, йес! — обреченно прошептал шеф и рухнул на раскладушку.

В это время как раз и постучал Костя. Он только не учел одного момента: братков уже ничем нельзя было напугать. Даже не глядя в окно, Серый прошептал:

— Это лесник с механиком!

— Ясный пень! — отозвались братки и выглянули наружу.

Увидев братков, так сказать, в непосредственной близости, ни Костя, ни Шлоссер, ни Евстигнеев не выдержали. Древний иррациональный страх перед призрачными чудовищами оказался сильнее доводов рассудка. Друзья постыдно бежали, а братки закрыли окно и принялись приводить шефа в чувство. Тем временем Маланья распахнула сундуки и погрузила лопатообразные ладони в золотую разносортицу.

— Молодцы! Ай да молодцы! Я думала, вы так, чмо болотное, а вы — орлы! Будет теперь чем за квартиру заплатить! А вы боялись!

— Этим заплатить за квартиру? — до глубины души удивился Серый и чуть было не пошел в отключку.

— Она так шутит! — холодея от страха, сказал Толян. — Мы, конечно, откинемся, в чем вопрос. Тут на всю жизнь хватит!

— Видать, у тебя жизнь короткая, — ядовито заметила Маланья. — Мне вот, например, было бы мало!

— Где оскорбленному есть сердцу уголок? — не приходя в сознание, прошептал Эдик. — Волыну мне, волыну!

— Не надо, шеф! — испугался Колян. — Мы и так разберемся, нам мокруха не в масть.

— Верно, — сурово произнесла бабка. — Вы еще молодые, вам жить да жить. В общем, утро вечера мудренее. Утром и разберемся.

Она вытащила из кармана сложенный вчетверо кошель и принялась набивать его золотыми монетами, брошками, самоцветными камнями, геммами и прочей драгоценной дребеденью. Братки смотрели на старуху во все глаза, не произнося ни звука. Шеф тоже лежал молча, делая правой рукой какие-то непонятные пассы.

Бабка не спеша наполняла котомку, а та все не наполнялась, словно была безразмерная. Но в этот момент Эдик сделал какой-то особенно энергичный жест и еле слышно прошептал:

— Хватит!

Изо рта шефа удушающе пахнуло носками. Бабка закашлялась, стянула кошель бечевкой и вздохнула:

— Вот и ладно. Будет детушкам на конфетушки! Душно у вас что-то.

— Это все он, проклятый! — возмутился Толян, ткнув пальцем в Серого. — Его самого надо заставить свои носки жрать!

— Точно, — поддержал его Колян. — Удушил всех на фиг!

Он приподнялся и шагнул к Серому. Злость на обнаглевшую бабку перекинулась теперь на подельника. Толян тоже вскочил:

— Затравил шефа, змей!

— Не подходи! — взвизгнул Серый. — Зашибу! — Он взмахнул рукой, к которой намертво приклеилась гиря, и угодил шефу по ребрам.

— Убил! — взвыли братки. — Ну гад!

— Отставить! — вмешалась Маланья. — Вот так завсегда: едва раздобудут золотишко и уже готовы глотки друг другу перервать. Тихо, кому сказала! Ваше золото спрятать надо, пока не отняли. Не ровен час, приедут менты из района, вот тогда и запоете! А командира вашего я обижать не позволю! Совсем ухайдакали парня, в гроб краше кладут.

— Может, он и в самом деле того?.. — прошептал Толян.

— Ты думай, чего говоришь! — возмутилась Маланья. — Не видишь разве, пузыри изо рта лезут? Значит, жив еще! Ничего, до утра оклемается! А вам вот что нужно сделать: все это золото в мешки переложить да перепрятать. А уж утром-то и забрать. И так перепрятать, чтобы ни одна ищейка не догадалась! А сундуки лучше бросить в пруд. Они тяжелые, сразу утонут.

— Нам спать охота! — тут же захныкал Толян.

— А в тюрягу не хо-хо? — ехидно осведомилась Маланья. — Пока шеф в отключке, слушайтесь меня! Сейчас я мешки принесу прочные, из-под картошки.

Братки посмотрели друг на друга и тяжело вздохнули. Бабка принесла мешки, включила ночник, и парни принялись за работу. Покряхтывая и постанывая, они перекладывали золото в мешки, засыпали сверху картошкой для конспирации, завязывали и оттаскивали в угол. Шеф во время этой операции лежал неподвижно, и с его лица не сходила странная гримаса — полуоскал-полуулыбка. Словно он одобрял действия братков, но как-то уж больно ехидно.

— Чего это он скалится? — не выдержал Серый.

— Сон приятный снится, — предположил Толян.

Неожиданно Эдик сморщился и паскудно дребезжащим голосом захныкал:

— Мне-мне-мне-мне-мне…

— И туды его в печенку! — прошептал Колян. — Чего он говорит?

— Чего-чего! — Серый презрительно скривился, но тут же сладко улыбнулся, повернувшись к Эдику. — И тебя, шеф, не забудем!