Рон Хаббард - Испытание смертью Страница 61

— Вот видишь, что может произойти от недостатка знаний? Тебе повезло, что я знаю о марихуане все, как любой нормальный школьник. Сиди спокойно.

Мне все равно некуда было идти. Голова уже разрывалась от боли, даже когда я просто моргал. Это она во всем виновата. Прошлой ночью и сегодня, явившись так некстати.

Крошка что-то уж больно долго возилась в гостиной. Наконец она вернулась.

— Под марихуану надо слушать музыку, — сказала пигалица. — Они хорошо сочетаются. Поэтому я поставила новую пластинку нео-панк-рока. Сейчас тебе полегчает.

Массивные стереодинамики в соседней комнате вздрогнули, когда игла опустилась на пластинку. Раздался гул барабанов. Каждый удар барабанных палочек взрывом отдавался у меня в голове! Завизжали гитары, и вступил хор:

Подсознание, подсознание.

Игрушечная машина

И игрушечная девочка

Врезались в дерево!

Шлеп!

Игрушечный дом

И игрушечный мальчик

Упали с дерева!

Шлеп!

Игрушечная машина

И игрушечный младенец

Повалили дерево!

Шлеп!

Куда же смотрела НАСА?

Куда же смотрела НАСА?

Куда же смотрела НАСА?

Шлеп!

— Ну как, тебе уже лучше? — спросила Крошка.

— Боже мой, нет, конечно! — вскричал я.

— Ага! — понимающе кивнула Крошка. — Нужно их уравновесить. Слишком много музыки, слишком мало марихуаны. Посиди здесь.

Мне было слышно, как она возится в шкафу в гостиной. Потом снова радостное: «Ага!» — и она вернулась с чем-то, внешне напоминающим музейную скульптуру. Увенчивали композицию зеленые листья. К этой «скульптуре» почему-то подсоединялся шланг.

— Это, — поучающим тоном произнесла она, — называется «бхонг», или карбюратор. Дым проходит через воду и не раздражает горло. — Крошка подожгла листья. — Взрослые могут быть такими невнимательными, поэтому нужно не стесняться, а спрашивать, чего не знаешь. Кое-чему я уже научилась. Проблема в том, что я не знаю жизненно важных вещей. А теперь возьми этот конец в рот и сделай долгий вдох. Задержи дым в легких столько, сколько сможешь, а потом выдыхай.

Я пытался отвернуться от шланга, но мне было больно поворачивать голову, и я позволил ей всунуть эту штуку мне в рот. Хуже мне уже все равно не могло стать, поэтому я сделал, как она сказала.

— А теперь еще разок, — скомандовала она. И я послушно вдохнул снова.

— И еще раз, — повторила она.

Я снова вдохнул. Окружающее подернулось дымкой. Мне показалось, что я плыву.

— Ну, как твоя голова?

Неожиданно я обнаружил, что могу слегка пошевелиться, не почувствовав при этом адской боли.

— Вот! — обрадовалась Крошка. — Видишь, как хорошо что-то знать. — Она пару раз затянулась сама и отложила трубку. — Ты не должен терять контроль над собой, потому что мне надо с тобой поговорить.

— Не хочу показаться неблагодарным, — через силу произнес я, чувствуя себя странно легким, — но лучше бы тебе уйти. — Я был уверен, что это временное облегчение и скоро головная боль вернется с еще большей силой.

— Нет. Я еще слишком мало знаю, — сказала она.

— Мне кажется, ты знаешь слишком (…) много для твоего возраста, — заметил я.

— Ну-у, — протянула Крошка, — я ведь не похожа на обычных подростков. Я совсем другое дело. У меня проблема с головой.

— В этом я ни капельки не сомневался, — отозвался я.

— Понимаешь, — продолжала она, — я осталась сиротой в восемь лет. Моих родителей отправили на электрический стул за убийство бабушки и дедушки, поэтому они уже не смогли платить квартплату. Я осталась на попечении суда, и они назначили моим опекуном одного бродягу, который часто бил меня, если я не могла набрать в мусорных баках достаточно еды для нас двоих. Однако проблемы с головой у меня начались позже.

— Ради Бога, — произнес я, — в чем же тогда твоя проблема?

— Гиперактивность. Понимаешь, я обожаю спорт и всегда принимаю участие в соревнованиях. Я записывалась во все школьные кружки и однажды даже выиграла соревнования по скейтбордингу. Школьный психиатр обратил на это внимание и встревожился. Он мгновенно поставил мне диагноз. Гиперактивность. И сказал, что я должна много заниматься сексом, чтобы успокоиться. Он сказал, что я не могу продолжать учебу в школе, пока не пройду курс лечения. И он сам начал проводить первый курс лечения. Он показал мне, как это делается, и я так и сделала.

— Подожди минутку, — сказал я. — Это же минет. Это преследуется законом.

— Нет, ты не понимаешь. Мой опекун — он помер от пьянства три года назад, а нового мне так и не назначили — показал на суде, что после такого лечения я так уставала, что не могла рыться в мусоре. Я присутствовала при этом. Суд объяснил, что психиатры и психологи — профессионалы и обычные законы их не касаются: они могут даже убивать людей, и им за это ничего не будет, потому что они работают на суды и правительство и, как и те, стоят выше закона. С теми, кого отдали им на попечение, они могут делать, что хотят. Даже убить их. Я была ужасно удивлена, когда мой опекун обратился в суд, потому что в школе нас учили, что психиатры и психологи почти святые. Теперь-то я знаю, что все они — куча лошадиного (…).

— Эй, послушай, — сказал я. — Ты слишком молода, чтобы судить о таких вещах!

— Вовсе нет! Щипли все правильно говорит. Все они — свиньи — шовинисты. Они все время врут!

— О чем ты говоришь? — спросил я с оттенком превосходства. У меня вся кровь закипела при мысли о том, что этот подросток-переросток рассуждает тут о самых священных для меня предметах, и то, что она разбирается в марихуане, совсем не имеет значения. — Они носители истины! Ты не понимаешь: они имеют дело с наукой! Они никогда не лгут.

— Черта с два! — перебила меня Крошка. — Вот послушай. Мой психиатр, который вернул меня к школьному психологу, чтобы продолжить курс лечения, все время повторял мне одно и то же: не глотай, не глотай, а то, мол, забеременеешь. Но иногда я просто не могла удержаться. А потом школьный психолог говорил мне то же самое, но я не могла не глотать. И ведь не забеременела.

— Послушай, — холодно возразил я, хотя было очевидно, что за меня тут говорит марихуана, — такие люди обычно стерильны. Им делают операцию, чтобы не расстраивать мужей, чьих жен они лечат. Поэтому твоя история ничего не доказывает!

— Правда? — спросила она тоже с оттенком превосходства. — А теперь послушай дальше, тупица. У школьного психолога в школе было полно парней, у которых не все в порядке с головой. Они все считались сексуально озабоченными. Он обычно вы страивал их в очередь и занимался с ними этим, чтобы охладить. И каждый день, или через день, их оказывалось слишком много, и тогда он посылал за мной, забирал меня с уроков, чтобы я могла по мочь ему. А он стоял и смотрел. Иногда там было столько парней, что я едва успевала дух перевести.

Должна тебе сказать, очередь двигалась быстро. А некоторым из ребят было уже пятнадцать или шестнадцать. Ну как тут не проглотить? И я ни разу не забеременела!

Я смутно осознавал, что какое-то рациональное зерно в этом есть.

— Но я не поэтому обозлилась на этого (…) психолога, — продолжала Крошка. — Да, когда я заканчивала, он целовал меня и говорил, что я хорошая девочка, и сам лечил меня, то есть я делала это с ним. Но ни одного, самого (…) раза, он не сделал мне замечания, не посоветовал мне, что делать. Он просто стоял, смотрел и ждал. Поэтому я так и не получила настоящего сексуального образования. В таких делах нужно, чтобы тебе показали, что делать… Опять ты меня не слушаешь.

Марихуана не помогла. А даже если и помогла, от рассуждений этой проклятой маленькой (…) мне стало еще хуже.

— Я ужасно себя чувствую, — сказал я. — Пожалуйста, уходи.

— Эй, — произнесла она, — я знаю, что еще может тебе помочь. Может, я и не получила настоящего образования, но опыт тоже кое-что значит.

Прежде чем до меня дошло, что она имеет в виду, она придвинулась, встала передо мной на колени и, распахнув мой халат, взглянула на меня своими глазищами.

— Это поможет, — сказала она.

Я смотрел на нее и не понимал, что она собирается делать.

Внезапно меня пронзила ужасная мысль.

— Ютанк! — вскричал я. — Я не могу предать тебя!

Я вскочил со стула как ужаленный.

Крошка отлетела в сторону и, громко шлепнувшись прямо на свою (…), затравленно посмотрела на меня.

— Видишь, — сказала она, — я даже это не могу сделать правильно!

— Убирайся отсюда! — наступал я на нее.

Она сидела и таращилась на меня.

Я был ошеломлен и напуган. Невозможно было угадать, что еще взбредет в голову этому маленькому чудовищу в образе девочки.

Я отступил назад, задел при этом табуретку и шлепнулся на спину. Она взвилась с пола, как пантера.