Дмитрий Емец - Таня Гроттер и пенсне Ноя Страница 8

– Как ты с ним будешь драться? У тебя же с магией неважно! – улыбнулся Ванька.

– У меня есть коронное заклинание Гломус вломус! Стиль чугунного кулака! Просто, как истина. Китайские школы отдыхают, японцы отправляются на перекур! – заявил Гуня и нежно посмотрел на свою огромную лапищу, которая выглядела так, точно была плодом запретной любви ковша экскаватора и боксерской перчатки.

Прежняя сила полностью вернулась к Гуне. Сложно было поверить, что недавно он лежал на кушетке в магпункте слабый, как младенец. Но все же пережитое потрясение не прошло для него бесследно. Например, прежний Гуня никогда бы не дал Пупперу такую сложную характеристику:

– Он мне никогда не нравился. Шрамик нагленький на лбу, очочки, галстук… Ну прям сетевой распространитель с Лысой Горы. Я все жду, когда он предложит мне отвертку-фонарик со встроенным датчиком магии вуду или набор шариковых ручек – дырка от бублика штучка, две дырки кучка.

– Тихо! – сказал Ванька. – Они уже тут!

Гуня и Ванька подошли к Пупперу. Гурий сухо поклонился.

– Ты опоздал, лайподь! Джон Валялька! – укоризненно сказал он.

– Это ты прилетел раньше, Гуся Поффер! – щурясь на всходившее солнце, произнес Ванька.

Проигнорировав его, Пуппер посмотрел на Гуню.

– А вы есть секундант?.. Очень приятно… Пуппер. Пуппер Гурий, – представился он, одаривая его профессиональной улыбкой.

Гуня тоже вежливо улыбнулся. Улыбка у Гуни была, увы, не голливудская. Максимум мосфильмовская.

– Гуний. В смысле… кгхм… Супергуний! – шаркая ножкой сорок восьмого размера, сообщил он.

Пуппер вежливо приподнял брови.

– Really? Супергуний? – переспросил он.

– А чего? Нельзя, что ли? – набычился Гломов.

– Почему нельзя? Можно! – поправляя очочки, разрешил Пуппер.

«Пуппергурий» и «Супергуний» раскланялись и взаимно потеряли друг к другу интерес.

Воинственный Прун вслед за Гурием тоже возжелал сказать нечто колкое в адрес второго секунданта, но вовремя посмотрел на Гуню. Блаженная улыбка и удалой размах его плеч заставили Пруна передумать.

– How do you do, mr. Glomoff? – вежливо осведомился он.

– Спасибо, Пруша, помаленьку, – отвечал Гуня, дождавшись от Гурия перевода. Из английских фраз он помнил только «What is your name?», да и то больше на уровне генетической памяти.

Тем временем удивление подглядывающего Шурасика перешло все возможные и невозможные границы. Отодвинув носом лопух, он попытался не упустить ни единого звука.

– В первый и… ну это… в последний раз предлагаю вам отказаться от дуэли! – сказал Гломов голосом, который сам по себе исключал всякое примирение.

Пуппер покачал головой. Ванька фыркнул.

Прун вздохнул. Ему продолжали мерещиться грозные тети. Они плясали у него в глазах, точно кровавые мальчики.

– Не хотите мириться? Тогда чего мы стоим гарпий считаем? Меня что, напрасно разбудили? Давайте деритесь! – заявил Гуня.

Возможно, его кровожадность объяснялась тем, что он имел о магических дуэлях весьма приблизительное представление. Скорее всего Гломов считал, что речь идет об обычном мордобое, после которого противники расходятся с разбитыми носами и поэтической синевой под глазами.

– Еще раз напомниль правила в присутствии секундантов! – сказал Гурий. – Мы вылетаем за купол и поднимаемся высоко над океаном. Боевые искры выпускаются по одной. Заклинание усиленной формы Искрис фронтис форте! В случае промаха все повторяется, и так, пока… пока все не закончится. Число искр не ограничено. Предлагаю проверить мой и ваш кольца.

Ванька кивнул. Пуппер подышал на свой перстень, протер его и, оглядевшись, выбрал цель. Это была часть старой крепостной стены, расположенная метрах в ста от них, там, где роща смыкалась с побережьем. Когда-то во время войн с нежитью здесь был один из внешних бастионов обороны, теперь почти уже разрушенный.

– Искрис фронтис форте! – твердо сказал Пуппер.

Очень яркая зеленая искра с треском оторвалась от его кольца и стремительно скользнула к стене. Послышался грохот. Взметнулась кирпичная пыль. С полдюжины камней было выбито. В стене образовалась приличная брешь, в которую мог бы протиснуться человек.

– Ничего. Слабовато, но сойдет, – довольно сказал Пуппер, чуть встряхивая пальцами, чтобы остудить перстень. – Теперь ты, Джон Валялька!

Разинув рот, Гуня Гломов уставился на Ваньку.

– Искрис фронтис форте! Даже не просто Искрис фронтис! Ну ты и влип! Это же похлеще базуки! – проговорил он.

Ванька пожал плечами. В отличие от Пуппера, он не стал протирать кольцо и прицеливаться, а просто, чуть согнув в локте руку и направив костяшки пальцев на стену, сказал:

– Искрис фронтис форте!

Зеленая искра, довольно яркая, но не такая, как у Пуппера, ударила в стену чуть выше пролома. Хотя глиняная крошка и брызнула, все кирпичи остались на месте. Пуппер удовлетворенно улыбнулся.

– Я недостаточно разозлился, – точно оправдываясь, произнес Ванька. – Ничего. Еще успею.

– Угу! Пропустишь одну такую искру и успеешь, – хмыкнул Гломов, разглядывая оставленную Пуппером брешь.

– Еще не поздно отступить, Джон Валялька! Отдай мне Таню и не смей к ней приближаться! Ну? Клянись! – задиристо сказал Пуппер.

Ванька прищурился.

– Садись на метлу и не потеряй очки! Таню ты не получишь! – отрезал он.

Пуппер сухо кивнул и двинулся было к метле, но остановился. Прун что-то негромко подсказал ему по-английски.

– Он говорит, надо бросить жребий, кто стреляет первым. Секунданты тянут соломинки. Тот, чей секундант вытянет короткую, будет вторым, – перевел Гурий.

Прун нашел две соломинки, обломал у одной конец и, спрятав обе в ладони, протянул Гуне. У простодушного Гломова от ответственности вспотели руки.

– Законус подлостус! – прошептал Прун, незаметно выпуская искру. Ему хотелось дать Гурию лишний шанс.

Гуня долго мялся, сомневался и вытянул, разумеется, короткую. Поняв, что первый выстрел будет делать Пуппер, Прун облегченно вздохнул. Возможно, Гурий не промахнется, и тогда ему, Пруну, не придется отдуваться перед тетями.

– А что делать с телом? В смысле, если кто-то погибнет? – озабоченно спросил Гуня. Ему хотелось понять, как далеко готов зайти Пуппер.

– В океане полно акул. Похороны будут за их счет, – кровожадно сказал Гурий.

Он сел на метлу, чуть ссутулился – той самой особой пружинной сутулостью, которая придает шик драконболистам и жокеям, – и стремительно рванул ввысь. За ним поспешил Прун. Ванька и Гуня Гломов завели пылесосы и взлетели уже без такого шика. Вскоре четырежды сработавшая Грааль Гардарика подтвердила, что оба дуэлянта и их секунданты покинули Буян.

Шурасик, не пропустивший ни слова, вспахал подбородком прошлогоднюю листву.

– Дуэль! Надо предупредить Сарданапала! Это же смертоубийство! – пробормотал он и, спотыкаясь, метнулся к Тибидохсу.

Циклоп Пельменник дремал у подъемного моста, опершись на секиру. Возле него стояла огромная бутыль самогона, на горлышко которой была надета детская соска. Изредка, не открывая своего бешеного глаза, Пельменник нашаривал бутыль, присасывался и вновь погружался в сладкий утренний сон. Шурасика он даже не заметил.

Едва Шурасик перебежал мост и нырнул в Башню, кто-то цепко поймал его за рукав. Он пугливо оглянулся. Это была Пипа Дурнева.

– Стой, руки за голову! – приказала она.

Шурасик остановился. Пробивная и уверенная Пипа ему нравилась. Мягким и интеллигентным людям часто не хватает зубастости. В Пипе же ее было хоть отбавляй. Она могла не только войти в любую дверь без стука, но и унести дверь с собой в качестве моральной компенсации за то, что ей не сразу открыли.

В то утро Пипа тоже встала рано. Она и Катя Лоткова исполнили свое давнишнее намерение устроить Жоре Жикину хороший пробегунчик. Пипа назначила ему свидание в четыре утра у подъемного моста, а Катя – в четыре пятнадцать на чердаке Большой Башни. Оба свидания, разумеется, были самые важные. Пипа с Катей наобещали Жоре по семь вагонов нежности, одновременно пригрозив рассориться с ним на всю жизнь, если он проспит или попробует не явиться. И вот теперь Жора, высунув язык, разрывался на части и носился туда-сюда, загнанный, как бегун-марафонец. Пятьсот ступенек вниз, пятьсот вверх. Сорвав поцелуй у Пипы, которому бедняга был совсем уже не рад, Жора заплетающимся языком врал про эликсир, который кипит у него в комнате, и тащился обратно к Лотковой, а потом от Лотковой снова к Пипе.

Пипа и Катя Лоткова, вполне вернувшая свою красоту и вместе с тем уверенность в своей неотразимости, отрывались на полную катушку. Отправив Жикина, они перезванивались по зудильнику или, сговорившись, начинали названивать Жоре и сочувственно спрашивать, не выкипел ли его эликсирчик.

Жикин, застрявший где-то на середине гигантской лестницы, мог только хрипеть в зудильник. Ему хотелось раз и навсегда забросить все свидания, поставить на девушках жирный крест и записаться в кружок выпиливания лобзиком. Он где-то когда-то читал, что это спокойное и умиротворяющее занятие отлично сохраняет от потрясений и крайне полезно для психического здоровья.