Йен Макдональд - Река Богов Страница 35

Шахин Бадур Хан выдерживает взгляд Ашока Рана достаточно долго, чтобы дать тому понять, что считает его болваном, не по заслугам занявшим свой пост.

— Тем не менее если авадхи и их американские покровители найдут поддержку политической альтернативе у населения Бхарата, Дживанджи сможет выступить в роли миротворца. Он приобретет славу человека, остановившего войну, заставившего вновь течь Ганг, посрамившего горделивых Ранов, которые опозорили Бхарат. И тогда на протяжении жизни целого поколения наша партия не сможет переступить порог этого кабинета. Вот что стоит за спектаклем на развязке Саркханд, а вовсе не праведный гнев индуистов Бхарата, вызванный фактом попрания древних традиций. Дживанджи планирует поднять против нас толпы черни. Он мечтает о том, чтобы, проехав на священной колеснице Кришны по бульвару Чандни, въехать на ней прямо в этот зал!

— Есть ли какая-нибудь информация, на основании которой мы могли бы его арестовать? — спрашивает Дасгупта, министр иностранных дел.

— Задолженности по выплате налогов? — под приглушенный смех присутствующих отпускает шутку Випул Нарвекар, советник Ашока Раны.

— У меня есть предложение, — невозмутимо продолжает Шахин Бадур Хан. — Я предлагаю дать Дживанджи то, чего он хочет, но только тогда, когда мы сами этого захотим.

Премьер-министр Рана наклоняется вперед.

— Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, господин Хан.

— Именно то, что я сказал. Давайте позволим ему собрать миллион своих верных последователей. Давайте позволим ему проехаться на боевой колеснице, и пусть его шиваджисты пляшут, следуя за ней. Пусть он станет голосом индуистов, пускай его агрессивные речи пробудят в толпе чувство оскорбленного достоинства. Пусть он вовлечет страну в войну. И если мы выступим в роли голубей, то Дживанджи станет ястребом. Мы знаем, что он способен довести толпу до настоящих бесчинств. Но в приграничных городах эту агрессию можно будет направить против авадхов. А те, в свою очередь, обратятся к Дели с просьбой о помощи, и начнется эскалация конфликта. И не потребуется слишком много усилий, чтобы заставить господина Дживанджи направить свою грозную колесницу прямо на плотину Кунда Кхадар. Конечно, авадхи нанесут ответный удар. Но как раз тогда мы и вмешаемся в качестве пострадавшей стороны. Вина падет на Шиваджи, так как они все и начали. Авадхи вместе с американскими покровителями окажутся в крайне не ловкой ситуации и без всяких проволочек будут готовы сесть за стол переговоров с нами — как со стороной, представляющей разум, здравомыслие и по-настоящему взвешенный подход.

Саджида Рана резко встает.

— Вы, как всегда, великий дипломат, господин Хан.

— Я просто служу народу...

Шахин Бадур Хан покорно опускает голову, но замечает взгляд, брошенный на него Ашоком Раной. Тот явно вне себя от гнева.

Слово берет Чаудхури:

— При всем уважении к вам, секретарь Хан, я должен сказать, что вы, как мне кажется, недооцениваете силу воли на рода Бхарата. Бхарат — это нечто гораздо большее, чем Варанаси и проблемы, связанные со строительством станций метро. Я знаю, что в Патне живут простые и любящие родину люди. Там считают, что война объединит общество, и это выбросит Дживанджи на политическую обочину. И мне представляется весьма опасной тактикой разыгрывать столь утонченные дипломатические сценарии во времена серьезной угрозы для существования государства. Мимо нас течет тот же Ганг, что и мимо вас, и вы не единственный, кто чувствует жажду. Как вы сказали, госпожа премьер-министр, людям нужна война. Я не хочу начинать ее, но считаю, что мы должны это сделать, то есть первыми нанести стремительный удар.

И только потом можно вести переговоры, но с позиции силы. Когда в колодцах появится вода, тогда Дживанджи и его карсеваки будут восприниматься как самая последняя подлая чернь, каковой они, без всякого сомнения, и являются. Госпожа премьер-министр, я не помню случая, когда бы вы неверно оценили настроение народа Бхарата.

Кивки, одобрительное бормотание. Настроение присутствующих вновь меняется. Саджида Рана стоит во главе министерского стола, взирает на своих предков и предшественников. Шахину Бадур Хану и прежде на заседаниях кабинета много раз приходилось видеть ее в подобной величественной позе. Она словно обращается к портретам великих с просьбой благословить решение, принимаемое ею на благо Бхарата.

— Я понимаю ваши доводы, господин Чаудхури, но и мнение господина Хана достаточно убедительно. И я согласна с тем, что он предлагает. Я позволю Дживанджи сделать за нас работу, но прошу держать армию в трехчасовой боевой готовности. Господа, прошу представить ваши доклады сегодня к 16:00. Мои же директивы будут распространены к 17:00. Спасибо, совещание окончено.

Саджида Рана поворачивается и выходит, демонстрируя цвета национального флага. Члены кабинета и советники встают.

Это высокая худощавая и величественная женщина без малейших признаков седины в волосах — несмотря на то, что у нее вот-вот появится первый внук. Когда она проходит мимо, Шахин Бадур Хан чувствует легкий аромат — «шанель». Бросив взгляд на ползающих по стенам и потолку сексуальных божеств, он с трудом подавляет дрожь.

В коридоре кто-то трогает его за манжету.

Министр обороны.

— Господин Хан.

— Чем могу быть полезен, господин министр?

Чаудхури подводит Шахина Бадур Хана к окну, наклоняется к нему и говорит спокойно, абсолютно без всяких эмоций:

— Успешное совещание, господин Хан, но я должен напомнить вам ваши собственные слова. Вы просто служите народу.

И, сжав портфель под мышкой, он поспешно удаляется по коридору.

Похмелье от крови...

Наджья Аскарзада спит допоздна в своей дешевой койке в «Империал интернэшнл». Она нетвердым шагом добирается до общей кухни, проходит мимо австралийцев, жалующихся на невыразительность пейзажа и на то, что они нигде не могут найти нормального сыра, наливает себе стакан чаю и возвращается в номер, преследуемая воспоминаниями о вчерашних кошмарах. Наджья вспоминает, как саблезубые твари набрасывались друг на друга, как она вскакивала вместе с толпой, как жажда крови вскипала у нее в груди. Это чувство, несомненно, еще грязнее и гаже, чем те, которые Наджья испытывала после наркотиков и некоторых видов секса, но, кажется, у нее уже возникла зависимость.

Девушка много размышляла о своем влечении к опасности. Ее родители воспитали дочь настоящей шведкой — в атмосфере вседозволенности, сексуального либерализма, с принципиально западными идеалами. В изгнание они не взяли с собой никаких фотографий, никаких сувениров, никаких слов, никакого языка или ощущения какой-либо географической принадлежности. Единственное, что осталось у Наджьи от Афганистана, — это ее имя. Родительское «творчество» отличалось такой полнотой и законченностью, что о неопределенности своей идентичности Наджья задумалась только на первом курсе университета, когда преподаватель предложил ей поработать над исследованием проблем афганской политической жизни в период после гражданской войны. Названная загадочная идентичность начала проявляться под толстым слоем гуманитарной скандинавской полисексуальности Наджьи в течение тех трех месяцев, когда исследовательская работа приобрела определенные очертания и стала основой диплома. Вот — та жизнь, которую она могла бы вести. Бхарат на грани войны за воду — это подготовка к возвращению в Кабул.

Наджья сидит на прохладной веранде «Империала» и проверяет почту. Журналу понравился ее рассказ. Очень понравился. Они собираются заплатить ей за него восемьсот долларов. Девушка отправляет согласие на подписание контракта в США. Один шаг по дороге в Кабул, но всего лишь один-единственный шаг. Теперь ей нужно спланировать следующую публикацию. Она будет политической. Следующим интервью станет интервью с самой Саджидой Раной. Саджида Рана интересна всем. Но под каким углом? Как откровенный разговор женщины с женщиной... Госпожа премьер-министр, вы политик, лидер государства, династическая фигура в стране, разделенной разногласиями из-за строительства станции метро; страны, в которой мужчинам настолько трудно найти себе жену, что они готовы платить выкуп; страны, где дети-монстры получают привилегии взрослых и их вкусы еще до того, как биологически успевают достичь десятилетнего возраста; страны, умирающей от жажды и готовящейся из-за этого начать войну... Но прежде всего вы — женщина в обществе, в котором женщины вашего класса и образования уже успели практически исчезнуть в результате новейшей пурды. Что позволило вам — по сути, единственной — избежать шелковой клетки специфического поклонения?

Ну что ж, неплохо, неплохо... Наджья открывает палм. Но только она собирается занести в него свои мысли, как раздается звонок. Это Бернар. Очень не по-тантрически ходить в бойцовский клуб. Очень не по-тантрически ходить туда с другим мужчиной. И дело вовсе не в том, что он собственник, поэтому ему нет нужды прощать, но Наджье стоит задаться вопросом: насколько подобное поведение поможет ей достичь самадхи?