Джордж Эффинджер - Поцелуй изгнанья Страница 44

Юссеф поднял руку и перебил меня.

— А, — сказал он, — ты путаешь Промысел Аллаха и свои собственные чувства. То, что ты говорил о мести, конечно же верно — для обычного человека, у которого есть только его жизнь и жизни членов его семьи. Но поскольку с привилегиями прибавляется и ответственности, то противное также верно. То есть чем больше ответственность, тем больше привилегий. Потому мы, живущие в этом доме, выше прямого толкования воли Аллаха. Для того чтобы в Будайине и во всем городе был порядок, мы должны зачастую действовать быстро и точно. Если нас оскорбляют, как ты это называешь, мы не должны ждать до самой смерти, чтобы ликвидировать угрозу. Мы поддерживаем благосостояние наше и наших союзников, действуя быстро, и можем продолжать действовать в том же духе, не опасаясь того, что мы исказим смысл поучений Святого Пророка.

— Да будет с ним мир и благословение Аллаха, — сказал я. Я прилежно делал невинное лицо, хотя в душе мне хотелось выть. Таких нелепых рассуждений я не слышал с тех пор, как старый шейх, что жил в домике на нашей улочке в Алжире, пытался доказать, что вся земля плоская, потому что такова Мекка. Что на самом деле было неверно.

— Меня беспокоит, что ты до сих пор выказываешь такое упрямство, шейх Марид, — сказал Юссеф.

Я махнул рукой:

— Это пустяки. Меня всегда немного трясет перед тем, как приходится что-то делать. Но вы с Фридландер-Беем прекрасно знаете, что я всегда выполняю порученное. Разве необходимо, чтобы я еще и удовольствие от этого получал?

Юссеф издал короткий смешок:

— Нет. Даже хорошо, что тебе это не доставляет удовольствия. Если бы было так, то ты мог бы кончить как шейх Реда.

— Не приведи Аллах, — пробормотал я.

Мы дошли до моей двери, и я отпустил Юссефа. Я вошел внутрь, спать мне не хотелось. На душе у меня по-прежнему было неспокойно. Я некоторое время подождал и принял еще четыре таблетки соннеина и пару таблеток трифета, для того чтобы взбодриться. Затем я медленно приоткрыл дверь, чтобы не разбудить Кмузу, и осмотрел холл. Юссефа нигде не было видно. Я снова выскользнул из комнаты, спустился по лестнице и сел за руль своего электроседана.

Мне нужно было выпить, и чтобы вокруг было много веселого народа. Я поехал в Будайин, наслаждаясь этим особенным, приятным одиночеством раннего утра, когда на дороге никого нет. Не говорите мне о езде подшофе — я знаю, это глупо. Меня нужно было бы остановить и наказать в назидание другим. Я просто думал, что при той реальной угрозе, что нависла надо мной, дорожное происшествие просто не может со мной случиться. Это была искусственная самоуверенность, вызванная наркотиками.

Короче, я подъехал к восточным воротам безо всяких приключений и припарковался у стоянки такси на бульваре аль-Джамаль. Мой клуб был закрыт — уже час или больше, да и большинство остальных зданий были темны. Но здесь было полно баров, что работали после часа, и круглосуточных кафе. Множество танцовщиц после работы шли в «Бриг». Можно подумать, что, после того как восемь часов в сутки они пьют с посетителями, им уже хватит, но это не так. Они любят посидеть вместе в баре, попивая шнапс и болтая об идиотах, с которыми им пришлось говорить всю ночь.

«Бриг» был темным, холодным баром у южной стены Будайина на Седьмой улице. Я пошел туда. На дне моей души шевелилась слабая надежда, что я на кого-нибудь наткнусь. На кого-нибудь вроде Ясмин.

В «Бриге» было шумно и дымно, лампы, покрытые синим гелем, придавали всем мертвецкий вид. У стойки не было ни одного свободного табурета, потому я сел в отгороженном зале у противоположной стены. Владелец бара, Камаль Ибн аш-Шаалан, который к тому же работал за стойкой, увидел меня и подошел. Он пару раз провел по столу тряпкой, вонявшей прокисшим пивом.

— Как дела, Марид? — спросил он свом хриплым голосом.

— Прекрасно, — ответил я. — Джин, бингара и немного сока розового лайма, ладно?

— А как же. Ищешь компанию на вечер?

— Сам найду, Камаль, — сказал я.

Он пожал плечами и пошел смешивать мне питье.

Минут, может, через десять передо мной села подвыпившая предоперационная перва. Она выбрала для себя имя Танси, но по работе стоило бы называть ее Нафка. Никто не говорил ей, что значит «Нафка» на идиш.

— Угостишь выпивкой, мистер? — спросила она. — Я могу посидеть с тобой и помочь начать твой день с развлечений.

Она не помнила меня. Она думала, что я просто одна из ее старых жертв.

— Не сегодня, лапочка, — сказал я. — Я жду человека.

Она криво улыбнулась, полуприкрыв глаза:

— Тебя удивит то, чем я сумею тебя поразвлечь, Пока-Ты-Ждешь.

— Не думаю, что меня это удивит. Сейчас я не в духе. Извини.

Танси встала, слегка покачнувшись. Медленно подмигнула.

— Я знаю, какая у тебя проблема, мистер.

Она хихикнула и пошла назад, к бару.

Ну нет, моей проблемы она не знала. Однако мне не пришлось долго думать об этом, потому что из темной части клуба, из женского туалета, вывалилась Ясмин. Казалось, что на работе она перегрузилась выпивкой, а потом еще и здесь добавила. Я встал и позвал ее. Она медленно качнула головой, как апатозавр, выискивающий, где бы пожевать травы.

— Эт-кто? — спросила она и дернулась в мою сторону.

— Марид.

— Марид! — Она слезливо улыбнулась и ввалилась в мой закуток, словно мешок с луком. Протянула руку под столом и игриво сунула ее под мою джеллабу. — Я потеряла тебя, Марид. А эта штучка у тебя там все еще есть?

— Ясмин, послушай…

— Я очень устала сегодня, Марид. Не отвезешь ли меня домой? Я малость перебрала.

— Вижу. Послушай, я на самом деле хотел поговорить с тобой о…

Она снова поднялась и встала рядом со мной, наклонившись, чтобы обнять меня за шею. Начала щекотать мое ухо языком.

— Обычно тебе это нравилось, Марид. Помнишь?

— Мне это никогда не нравилось. Ты меня с кем-то путаешь.

Руки Ясмин скользнули мне на грудь.

— Пошли, Марид. Я хочу домой. Я теперь снова живу на Четырнадцатой улице.

— Ладно, — сказал я.

Если Ясмин напьется да еще вобьет себе чего-нибудь в голову, с ней никак не сладишь. Если не сделаешь так, как хочет она. Я встал, обнял ее за плечи, убедился, что ее сумочка при ней, и не то повел, не то поволок ее из «Брига». Семь кварталов мы шли полчаса. Наконец добрались до дома. Я отыскал в ее сумочке ключи, открыл парадный вход и повел Ясмин к кровати.

— Спасибо, Марид, — нараспев проговорила она. Я разул ее и собрался было уходить. — Марид?

— В чем дело? — Я снова начал засыпать. Мне хотелось добраться до дома и забраться в постель до того, как Юссеф, Тарик или Кмузу обнаружат, что меня нет, и побегут докладывать Фридландер-Бею.

Ясмин снова позвала меня:

— Помассируй мне шею. Я вздохнул:

— Ладно, только немного.

Я начал массировать ей шею, и, пока я занимался ею, Ясмин потихоньку вылезала из своей короткой черной юбки. Затем она попыталась стащить с меня через голову джеллабу.

— Ясмин, ты пьяна, — сказал я.

— Разве ты меня не хочешь? — спросила она. — С этого у меня похмелья не будет.

Не самое теплое приглашение. Она впилась в меня долгим поцелуем, в этом искусстве она всегда была мастером. И куда девать руки, она тоже знала. Через некоторое время мы голодно и жестоко любили друг друга. Я думаю, она уснула еще до того, как мы закончили. Затем и я дошел до изматывающего оргазма и рухнул рядом с ней.

Как мне описать начало следующего дня? Я спал неверным сном, наполовину сползая с голого матраса на кровати Ясмин. Мне снились яркие, сумасшедшие сны — остатки наркотического опьянения, и кровь моя струилась в жилах все медленнее. Я проснулся сразу, около десяти утра. Во рту было погано, голова пульсировала болью. Я не мог понять, где я, и осматривал квартиру Ясмин, надеясь найти подсказку. Наконец я уставился на ее изящную спину, тонкую талию и соблазнительные бедра. Что я делаю в ее постели? Она же ненавидит меня. Наконец я вспомнил завершение прошлой ночи. Я зевнул, отвернулся от нее и почти сразу же заснул снова.

Мне снилось, что. на меня орет моя мать. Такое мне снится часто. Внешне мы с мамой уладили все наши сложности; обиды и недопонимание остались в прошлом. Но сны говорили мне, что по большей части это лишь косметический ремонт. В глубине души я по-прежнему чувствую себя неуютно и тревожно, когда дело касается ее.

Голос моей матери становился все громче и пронзительнее, но я никак не мог понять, что взбесило ее на сей раз. Лицо ее побагровело и стало уродливым, она грозила мне кулаком. Ее грубые слова болезненно отдавались у меня в голове, и, когда она начала колотить меня по голове и плечам, я нырнул.

И проснулся. Вопила и лупила меня Ясмин. Когда-то она была высоким и хорошо сложенным молодым человеком, и потому даже после сексобменной операции оставалась опасным противником. Вдобавок на ее стороне был элемент неожиданности.