Майкл Гаррисон - Пустота Страница 8

За два года до того компания Антуана – «Перевозка тяжелых грузов», она же «Динадрайв-ДФ» – выиграла шестимесячный контракт по доставке грузов на карантинную орбиту Мира Веры Рубин[7]. Антуан оставил «Нову Свинг» на стоянке, нанял веберовский корабль серии 18/42 – «Карманную ракету», старую, но подходящую для этих целей, – и приступил к операции с ВПП, известной завсегдатаям как «Восточно-Уральский природный заповедник». На время работы он снял угол недалеко от Гравули-стрит, где столовался вместе с остальными карантинными гончими в закусочной «Блестящий пятицентовик». Ему нравилось, как там отражается свет от хромированных панелей за стойкой, оформленных в стиле фальш-ар-деко. Каждый вечер Антуана можно было обнаружить сидящим у окна своей комнаты, где он наблюдал за неаполитанскими красками многослойного заката и ждал, пока загорятся неоновые огни. Городок был двухэтажный, а планета – монофункциональная. Представления местных о моде сводились к желтым «аргайлам» и черным ботинкам. Гравули-стрит, казалось, уходила в бесконечность, особенно по ночам.

Спустя неделю после прибытия Антуан заметил, как из заколоченного здания недалеко от «Блестящего пятицентовика» появляется нечто странное, а именно голый младенец размером со взрослого человека и кожей такой же грязно-оливковой, как фасад дома. Сперва, взглянув с тротуара на второй этаж, он счел ребенка рекламным манекеном. Но какой товар уместно рекламировать при помощи такой фигуры? Он не знал. Дети Антуана всегда озадачивали. Он их не слишком любил. Этот младенец, возрастом по виду месяца три, высовывался из окна под странным углом, словно бы развалясь, так что пухлые его ножки оказались разведены в стороны. Девочка. Антуан отвернулся, будто увидев неприемлемую для себя порнокартинку. Ему показалось, что он слышит слабый визгливый шелест смеха. Он заставил себя взглянуть туда снова и увидел, что младенец выдвинулся в мир Антуана еще на пару миллиметров. Голос за спиной Толстяка спросил без предисловий:

– Ты был когда-нибудь внутри карантинного корабля?

Голос принадлежал М. П. Реноко, завсегдатаю «Восточно-Уральского природного заповедника», который обычно начинал разговоры с фразы:

– Ты согласен, что нет никакой необходимости путать теоретические и практические инструменты исследования мира?

Реноко приходил и уходил, но всегда заказывал много выпивки.

– Рад тебя видеть, – сказал Антуан, – с учетом вот этого.

– Чего?

– Этого, – ткнул Антуан рукой вверх, но младенец уже исчез. Он огляделся, посмотрел вверх, вниз, назад: никого.

Вид Гравули-стрит не принес ему облегчения. Слева тьма и пустынная планета, справа – яростно сияющее окно «Блестящего пятицентовика». Через окно он видел все до единого предметы интерьера, рельефные, прекрасные, оттенков сластей. Кто-то внутри мешал овальтин с ромом. Еще кто-то поедал сэндвич с ржаным хлебом, большим ломтем ветчины и картошкой фри. Антуан вытер губы. У него на шее волоски встали дыбом. Шел первый час ночи, ветерок гонял ленточки пыли по середине улицы.

– Тут что-то было, – сообщил он. – Пойдем опрокинем стаканчик?

– За мой счет, – ответил М. П. Реноко. – Ты вроде бы в шоке, старина.

Реноко напоминал Антона Чехова на старинных фотографиях, но постаревшего, с аккуратной седой бородкой. Он всегда носил поношенные дождевики, успешно сочетая их с серыми камвольными брюками, которые были ему на добрых пять дюймов коротки. Волосы его – седые, зачесанные назад сальным неопрятным валиком – словно бы излучали свет. Он был худощав и энергичен. Его одежду усеивали пятна от вышедших из моды блюд вроде тапиоки и супа. На ногах – потрескавшиеся летние сандалии без носков, обнаженные голени вечно в грязи (за этой чертой он тоже старательно следил). Стоило им с Толстяком Антуаном устроиться в относительной безопасности «Восточно-Уральского природного заповедника», как Реноко вернулся к обычной теме, словно не отступал от нее:

– Все мы – результаты собственных эволюционных проектов, так мы рассказываем другим тут в гало. Ты меня извини, но даже в такие времена это нельзя счесть больше чем элементом культурной самодраматизации. – Улыбка его свидетельствовала, что он готов простить подобную выходку. – Но если здесь и обитают иные, то они там, на карантинных судах.

Толстяк Антуан ответил, что не понимает.

Реноко улыбнулся.

– Все ты понимаешь, – заметил он.

Утечка навигационного нанософта или одиннадцатимерного картографического кода; код проскальзывает кому-то в задницу среди ночи и обнаруживает, что этот белковый субстрат ему подходит. Сходным образом вырываются на волю мемы, рекламные объявления, болезни и алгоритмы. Они способны запускаться в нейронах, работать внутри клеток. Они преобразуют организм к своим установкам по умолчанию. И внезапно снаружи раздаются вопли копов:

– Не выходи! Оставайся внутри!

Но уже поздно. Все в доме и на улице внезапно коллапсирует слизью нанотехнологического субстрата, наскоро перекроенных вирусов и человеческого жира – твой муж, пара твоих маленьких дочек в одинаковых платьицах и ты сама.

– Население целой планеты, – продолжал Реноко, – может заразиться этой хреновиной. Конечное ли это состояние? – Он воздел маленькие руки. – Никто не знает! Новая ли это среда? Никто не хочет говорить! Она прекрасна, как водная гладь на закате, но воняет прогорклым жиром и способна поглотить человека за сорок секунд. Карантинные корабли полнятся ею, карантинные орбиты полнятся кораблями. Такие, как ты, следят за безопасностью процесса.

Устаревшие пайплайнеры с линий «Карлинг», списанные варперы Алькубьерре размером с планетезимали – годилось все, был бы у него прочный корпус, а еще лучше, если его можно дополнительно упрочнить. Толстяка Антуана посетило внезапное ясное видение пестрых реликтов во тьме между мирами – отработавшие свое корабли загадочно мигают тусклыми огнями бакенов и уловителей элементарных частиц, пришпиленных на околохаотических орбитах под присмотром операторов.

Он тряхнул бокалом и проследил, как смешиваются слои напитка.

– Я тут ни при чем, – заявил он. – У меня шестимесячный контракт на перевозку грузов, и это все.

– А тебе это нравится?

Антуан ответил универсальным жестом: деньги.

– Еще как! – прихвастнул он. – В основном, конечно, работкой занята моя летчица, ты ее тут уже видел. Ее имя Руби Дип. – И вдруг ему пришло в голову поинтересоваться: – А с какой стати мы об этом болтаем?

– Потому что, когда все остальные вопросы уже проговорены, остается один: чего хотят эти новые виды?

Реноко склонился вперед и пытливо заглянул в глаза Толстяка Антуана.

– Твоя летчица когда-нибудь брала на орбиту пассажиров? Это возможно?

Не успел он сформулировать свое предложение, как оба расхохотались. Оба понимали, что Реноко хватил лишку. Карантинное бюро душу из тела вытряхнет за сопроводительные документы и лицензии, перепроверит каждую строчку. К тому же за происходящим в карантине следили корабли ЗВК, кружась вокруг Мира Веры Рубин по фрагментарным орбитам – тесным петлям параноидального квазимагнитного поля.

– Прежде чем ты соберешься ответить, – добавил Реноко, чтобы смягчить напряжение, – позволь, я тебе закажу еще порцию странного напитка, до которого ты так охоч.

Но Антуан покачал головой в знак отказа и поднялся. Судачили, что М. П. Реноко – твинк-наркоман и орбитальный шахтер, а настоящее имя его Реми Кандагар и он в розыске на всех старых планетах Ядра. Другие полагали, что Реноко – единственный уцелевший экспонат знаменитого цирка Патет Лао[8], сиречь Обсерватории и Фабрики Естественной Кармы Сандры Шэн, чьи активы он понемногу распродавал все пятьдесят лет после того, как Сандра Шэн пропала без вести. Толстяк Антуан, который ни к одной из этих версий не склонялся, выудил голографическую визитку «Динадрайв-ДФ» и положил ее на столик рядом с пустым стаканом Реноко, добавив:

– Наш девиз: «Мы все вынесем». Ищи нас на Карвер-Филд, что в Саудади. Если у тебя какой-нибудь заказ для нас, просто дай знать. И спасибо за коктейль, мне это было нужно после того, что я видел.

Позднее в ту же ночь, без дальнейших происшествий проделав путь до каюты Руби Дип в неверной перспективе Гравули-стрит, он сказал:

– Над этим стоит подумать.

– Знаю я, что над этим стоит подумать, – ответила Руби.

Руби Дип была мускулистая широкоплечая коротышка лет пятидесяти, чьи татуировки не только рассказывали краткую историю ее жизни в гало («Tienes mi corazon!»[9], «Они с планеты Э!»), но и демонстрировали карты сокровищ: фрагменты тайного кода, будучи правильно интерпретированы, показывали путь домой любому мужчине, который спрашивал о нем, а умные черви красного света ползали по ее внушительным грудям и подмышечным впадинам, подобные янтарным уголькам на краю догорающего листа бумаги. Руби не чуралась страстей, но предпочитала непрерывное приключение – жизнь ракетного жокея – всему остальному и особой причины менять ее на что-либо не видела. Волосы Руби имели оттенок соломы и кадмиевого желтого. Она носила коротко обрезанные выцветшие джинсы, пахла своим кораблем, «Карманной ракетой», и коллекционировала антикварные испанские тамбурины, увитые ярко-красными розами, занавешенные партитурами и подсвеченные изнутри; несколько бубнов сейчас валялись среди дешевой мебели или же свисали в беспорядке с переборок.