Уильям Бартон - Полёт на космическом корабле Страница 13

Я вздрогнул. Она сказала:

— Я вырасту, ты ведь знаешь. Это тело настоящее, всё сделано с помощью твоего генома.

Я ответил:

— Тебе одиннадцать лет, Трейси. Пока ты вырастешь, пройдёт немало времени.

— Я созрею для нормального полового акта через год-полтора. Если, конечно, ты не против подождать.

Я посмотрел на неё через плечо:

— Не могу поверить, что обсуждаю такие вопросы с маленькой девочкой.

Она тихо ответила:

— Я не маленькая девочка, Уолли. Я робот, ты не забыл?

Я отвернулся. Она ведь сама просила, чтобы я называл её Трейси, не робот.

Она снова по-девичьи вздохнула:

— Мне трудно понять, что хорошо, что плохо, Уолли. Твои воспоминания о реальной жизни перемежаются тем, что ты читал в своих бесчисленных книжках. Похоже, и ваша цивилизация запуталась, не может отличить мечту от реальности.

Я расхохотался.

К полному разочарованию Трейси, Главная планета оказалась в руинах. Причём каких!

Руины, настоящие развалины обычно почти сравниваются с землёй. Это знает любой американский мальчишка 60-х годов. Мы часто спорили на эту тему с Марри, когда пытались писать собственные рассказы о нашей Венере. Марри всё время настаивал, что развалины должны напоминать Помпеи или Колизей, как их описывают в книгах и показывают в кино или по телевизору. Как затерянные африканские города, описанные Берроузом, или Кораад на Барсуме. Марри просто никогда не видел настоящие развалины, он ведь мало путешествовал, всю жизнь прожил в Нью-Йорке и пригородах Вашингтона. А я жил на Юго-Западе, родители возили меня в Меса Верде, в каньон Чако[16].

Руины оставленных городов, которые в течение веков подвергаются воздействию непогоды, отличаются от охраняемых руин типа Колизея или тех, которые несколько тысячелетий оставались под слоем вулканического пепла. Берроуз в 1890 году служил в армии на Юго-Западе. Почему же он этого не знал?

Небоскрёбы Главной планеты выглядели теперь простыми обрубками. Сохранились в основном лишь фундаменты. Стены разрушены. Везде какая-то дымка.

Мы стояли рядом с нашей летающей тарелкой. Трейси сказала:

— Что бы ни произошло, произошло оно здесь. И потому не осталось ничего и никого, кто поддерживал бы жизнь.

Поддерживал бы жизнь, подумал я, и ждал бы возвращения хозяев.

Спустя несколько дней мы оказались на «подстанции» (термин Трейси) невдалеке от Главной планеты. Таких станций множество, и разбросаны они по всем просторам Затерянной Империи. Из окна летающей тарелки станция была похожа на небольшую луну голубого цвета, даже планетой-то её трудно было назвать, такая маленькая голубая луна, окружённая призрачным белым сиянием. Я пристально всматривался, но ничего рядом с ней не заметил. Ни солнца, никакой особо яркой звезды, никакого газового гиганта, вокруг которого она могла вращаться по орбите, вообще ничего.

На земле… нет, какая земля. Кругом один огромный город, но здания построены вроде как из листового металла — олова, меди, цинка, разноцветного анодированного алюминия; мостовые вымощены листами золотистого цвета — всё из металла, кроме неба.

Я стоял под навесом тарелки и смотрел на чёрное небо, в котором было так много звёзд, что они освещали всё вокруг.

Время от времени по небу пролетал метеор, а за ним тянулся жёлтый хвост.

— Где мы, чёрт побери? — Впечатление было такое, что за каждой звездой прячется какая-то бесформенная масса, а когда я смотрел на них, то видел лишь полоски света, которые тут же исчезали.

Трейси положила свою прохладную руку мне на спину, у меня даже мурашки пробежали по коже.

— Мы находимся в нестандартной галактике. Здесь много звёздной пыли. Туманности. И множество по-настоящему молодых звёзд.

Как Магеллановы Облака. Я… ох…

— А эта галактика была здесь сто миллионов лет тому назад?

— Да. Эти галактики быстро развиваются и существуют не очень долго, но всё же они не эфемерны. Они не похожи на обычные, заселённые планеты. Мы использовали эти галактики как центры добычи ресурсов. Промышленные комплексы.

Мы. Моя маленькая Трейси. Инопланетянка.

Она продолжала:

— У меня много дел, Уолли. Может, сходишь сам всё посмотришь? Я потом найду тебя.

— Угу… — Я внезапно вздрогнул и обернулся, чтобы посмотреть на нашу тарелку. Она улыбнулась.

— Я не отпущу её, Уолли. — Она похлопала меня по руке, потом повернулась и быстро исчезла в сумерках.

Всё посмотреть. А что здесь смотреть? Я тронулся с места, но достопримечательностей никаких не заметил. Металлические здания. Нет, даже не это главное. Всё это похоже на внутренний механизм какой-то огромной машины. Или старый телевизор. Только нет вакуумных трубок. Словно я поднял капот машины, заглянул внутрь, а что искать — не знаю.

Я вспомнил, что всегда недолюбливал мальчишек, которые хорошо разбирались в машинах. Я не мог принять того, в чём сам разобраться не мог. Отец не разрешал мне помогать ему, когда чинил нашу машину. Он вечно называл меня кретином или тупицей. Говорил, что я либо что-нибудь сломаю, либо поранюсь. Когда я скучал по отцу, то о таких вещах обычно не вспоминал.

На меня всегда все сердились по тому или иному поводу.

Впереди я увидел нечто похожее на озеро. Нет, скорее на бассейн. Круглый, с прохладной, свежей водой, а вокруг гладкий, немного наклонный берег. Жаль, что нет травы, здесь всё будто затянуто каким-то атласным одеялом. На нём очень приятно сидеть голышом.

Но вообще-то тут прохладно без одежды.

Я вернулся к тарелке, достал одно из одеял, которые мы захватили из споума, потом снова пошёл к бассейну, завернулся в одеяло и сел, осматривая город-эрзац. Я вспомнил, что отец Марри учил в колледже французский, а мой отец — немецкий, поэтому я всегда говорил «эрзац», а Марри — «фо»[17].

А если бы я мог выбрать кого-то себе в спутники? Кого бы я взял?

Марри? Хочу ли я, чтобы тут со мной оказался Марри? Он был моим лучшим другом начиная со второго класса, а правильнее сказать, у меня вообще не было больше друзей. Помню, за день до моего исчезновения я наткнулся на Марри в школьном коридоре. С ним вместе стоял Ларри, они что-то горячо обсуждали, а увидев меня, замолчали. Ларри улыбнулся, и глаза Марри выражали уже хорошо мне известное презрение.

Что такого я сделал, Марри?

Чем больше я смотрел в небо, тем лучше начинал различать очертания скоплений за звёздами. Надо было просто не смотреть прямо на них, делать вид, что рассматриваешь что-то другое, но при этом удерживать внимание краешками глаз, следить боковым зрением, и тогда вроде бы ниоткуда появлялись тусклые, бледные световые пятна и формы.

Если бы тут со мной был Марри, он наверняка прочитал бы мне лекцию о боковом зрении. При этом вид у него был бы самый восторженный, он никогда не упускал случая продемонстрировать свою крутизну, показать, что он умнее и лучше меня во всём.

Я почувствовал резь в глазах и потому отбросил все волновавшие меня вопросы. Я точно знал, что не хочу, чтобы рядом со мной сейчас был хоть кто-нибудь. Интересно — почему?

Над головой небо прорезали три ярко-жёлтых следа от метеоров, они летели рядом друг с другом. Похоже на след от кошачьих когтей, только уж слишком длинный.

Наверное, потом я заснул.

Очнулся я, так и не поняв, спал или нет, потому что небо оставалось здесь неизменным. Темнота, звёзды и неясные формы за ними. Неожиданно я заметил, что на краю бассейна стоит маленькая девочка и смотрит прямо на меня.

— Трейси?

Она подошла ко мне по атласному покрытию, теперь я мог разглядеть её в свете звёзд — огромные глаза, мягкое и прекрасное лицо. Что было бы, если бы ты не уехала тогда, пять лет тому назад? Ничего. Твоя мама обнаружила бы, что мы встречаемся, переговорила бы с моей матерью, и нам запретили бы видеться — «на всякий случай». Мальчики и девочки в этом возрасте не должны проводить так много времени вместе.

Но что-то с ней не так.

Я спросил:

— С тобой всё в порядке? У тебя нездоровый вид.

Она опустилась на колени рядом со мной, я заметил, что кожа её блестит от пота.

— Что случилось?

Она ответила:

— Всё будет в порядке. Мне пришлось ещё кое-что в себе изменить, раз уж я оказалась здесь. Технические возможности здесь гораздо шире, чем на Зелёной планете. — Она дрожала.

— Ох, Трейси… — Я притянул её к себе и закутал в своё одеяло. Она была горячая и вся какая-то вялая, обмякшая; но это был не жар — такое впечатление, что внутри у неё что-то нагревалось, от этого она и потела, а ночь вокруг казалась холодной.

Когда мне было лет пять, мой дед (который и умер-то в состоянии алкогольного опьянения) дал мне выпить стакан виски. Он ещё очень смеялся, когда я спокойно всё проглотил и даже не поперхнулся. Но потом я вот так же потел. Помню, мать тогда совсем с цепи сорвалась, она так ругала деда, как никогда раньше, но сделать ничего не могла. Я просто заснул тогда, а на следующий день проснулся, ощущая себя как шарик, надутый гелием и готовый вот-вот взлететь.