Уильям Бартон - Полёт на космическом корабле Страница 14

Она прижалась ко мне, обхватила руками мою грудь; её пот стекал по моей коже, и я тоже начал дрожать.

— Всё будет хорошо. Правда, — чуть слышно прошептала она. Ну и ладно.

Она сказала:

— Я нашла Землю.

Я неожиданно испугался:

— Хм-м-м…

Она продолжала:

— На самом деле не так уж и далеко. Не больше двухсот миллионов парсеков. На другой стороне следующего сверхскопления.

— И сколько времени нужно, чтобы туда добраться?

Я почувствовал, как её лицо, прижатое к моей груди, изменило форму. Улыбается?

Она ответила:

— Это зависит от многих факторов.

— Например?

Она слегка сжала меня и задрожала ещё больше:

— Ну, ты долетел до Зелёной планеты всего за несколько недель, поэтому и назад можно будет добраться почти так же быстро.

Чёрт побери. Мать. Школа. Марри.

И как же я смогу им объяснить, где я был всё это время или кто такая эта маленькая девочка? Меня охватила волна ужаса. Когда я сойду на землю в долине Дорво, Трейси, моя Трейси, — а теперь она действительно моя Трейси, — вернётся на тарелку и улетит?

Я услышал щелчок, а потом её голос:

— Но на сверхдвигатели оказывает воздействие теория относительности, Уолли.

Я подумал о возвращении домой — вот я в своей старой задубевшей одежде появляюсь на пороге материнского дома на площади Стэггс. Наверное, уже март 1967 года? «Аполлон-1» уже, видимо, улетел. И ещё мне придётся второй год учится в одиннадцатом классе.

Ну и ладно. Марри всё равно с ума сойдёт от зависти.

Тут я спросил:

— Ну и что?

Ещё щелчки.

— С тех пор как ты оставил Землю, прошло двадцать три года, Уолли. — Опять щелчки. — Часть времени затрачена на небольшие перелёты и остановки на планетах. — Ещё щелчки. — Если я отвезу тебя прямиком домой, на это уйдёт ещё двадцать лет. — Щелчки. — А по космическому времени всего три недели.

Тут она принялась сильно дрожать, я только теперь понял, что это за щелчки: она так дрожала, что стучала зубами.

— Боже мой, ты больна!

Пот с неё лил ручьём, у меня вся грудь и живот были залиты её потом, он стекал даже на атласное покрытие. Она сказала:

— Прижми меня покрепче, Уолли. Утром со мной всё будет в порядке. Обещаю.

Я крепко завернул её и себя в одеяло, стало теплее. Я так и сидел, уставившись в небо, а Трейси дрожала и стучала зубами, что-то шептала сама себе, иногда я даже различал отдельные слова, иногда мне казалось, что она говорит на каком-то иностранном языке.

Двадцать три года. 1989? А потом ещё двадцать?

Высоко в небе медленно двигались звёзды, старые садились, новые поднимались. Так я немного разобрался в направлении оси голубой луны. Метеоры сгорали в атмосфере — то один, то сразу два или три. Потом я вгляделся внимательнее и обнаружил источник дождя метеоритов. Туда, подумал я, и мы должны будем двигаться в межзвёздном пространстве.

Один раз из ниоткуда появилось нечто, похожее на розовую луну Боунстелл, — сначала просто точка на небе, которая быстро разрослась в рябой шар, а потом снова исчезла.

Прошло немало времени, и Трейси понемногу успокоилась, перестала дрожать. Я решил, что кризис прошёл. Я долго держался, но, несмотря на своё решение не спать до утра, охранять Трейси и помогать ей, я всё же заснул.

Когда я проснулся, вокруг, конечно, было темно.

Я лежал на боку, а надо мной было звёздное небо. Я обнимал Трейси, она прижалась спиной к моей груди, а я уткнулся лицом в её затылок. Волосы, которые давно уже расплелись, щекотали мне нос. Пот уже не тёк с неё ручьём, но волосы были какими-то жирными и пахли странно. Вначале они были совсем другими.

У меня, как всегда, была эрекция, даже сильнее обычного.

Жара у неё не было.

Кожа была прохладной и не потной, но и не сухой. Словно смазана маслом. Жирная, как и волосы.

И очень прохладная. Настолько прохладная, что…

Я почувствовал, как сердце колотится в груди.

О боже.

Какая-то она странная стала, словно поправилась, что ли. Стала мягче. Я…

Я протянул руку к её груди, чтобы послушать, бьётся ли сердце. У меня дыхание перехватило, я пытался подавить все мысли, но вот же — я так и знал. Что же мне теперь делать?

Она зашевелилась, глубоко вздохнула, а я замер. Она ещё раз вздохнула, потянулась, потом снова свернулась клубочком, коснулась моей руки грудью.

Я прошептал:

— Трейси…

Голос у неё был хриплый, будто она очень сильно устала.

— Вот, Уолли.

Я прижал руку к её груди и подумал: «Погоди, погоди немного…»

Она перевернулась, перевернулась на спину, посмотрела мне в глаза, её собственные глаза блестели в свете звёзд, зубы белой полоской выделялись в темноте.

— Ускоренное созревание. Да, я знаю, я ещё не совсем выросла. Я не могу за одну ночь набрать такую массу тела, но приборы быстро сообразили, как сократить процесс.

Она взяла мою руку, стянула её с груди и положила себе между ног, туда, где было так горячо и влажно.

— Теперь отступать некуда, Уолли.

Как ни странно, но я прекрасно знал, что нужно делать.

Мы по-прежнему сидели, обнявшись, у озера под звёздным небом, но потом я так проголодался, что у меня даже закружилась голова. Я попробовал прилечь, но это не помогло. Идти назад к тарелке оказалось непросто — не потому, что трудно было уйти с волшебного берега, а потому, что Трейси тесно прижималась ко мне, и я постоянно спотыкался.

Наконец мы решили идти, просто держась за руки. Я не мог сдержать улыбки. Мне казалось, что я лечу по воздуху. Всё по-другому. По-другому. Так…

Я сказал:

— Теперь я ощущаю себя взрослым! Интересно, почему от одного совокупления все чувства так меняются?

Трейси рассмеялась, потом остановилась и посмотрела на меня снизу вверх, взяла обе мои руки в свои:

— Ну не совсем одного…

Наверное, она была права.

— Ты всё ещё хочешь домой?

Улыбка исчезла с моего лица, меня словно выключили.

— Уолли?

Я ответил:

— Если только вы не изобрели путешествие во времени, моего дома уже нет. Мне трудно представить, какой станет Земля в две тысячи девятом году. Может, там уже прошла атомная война.

Помню, в восьмом классе я пробовал написать рассказ, я назвал его «Разрыв бомбы». Действие происходило в далёком будущем — в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Я примерно знал, сколько атомного оружия было в Америке в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, и попытался экстраполировать это число на два десятилетия в будущее — получилось что-то около тридцати тысяч боеголовок. О'кей. Пусть и у русских будет то же количество. И я попытался описать войну, во время которой в один день разорвётся шестьдесят тысяч водородных бомб.

Я не смог написать рассказ, но представил себе, каковы будут последствия такой войны.

Трейси ответила:

— Ты прочёл столько книг, а всё же не можешь представить себе две тысячи девятый год. К чему тогда книги?

— Не знаю.

Она продолжала:

— Если домой к тебе мы не полетим, то что будем делать?

Я провёл рукой по её обнажённой спине, однако то ли она была слишком невысокой, то ли у меня руки слишком короткими, но я не смог ухватить её за мягкое место.

Она хихикнула:

— Если ты ни о чём другом и думать не можешь, значит, этим и будем заниматься.

— Я согласен.

Она сжала мою руку.

— Рано или поздно тебе это надоест, Уолли.

— Невозможно.

— Ну, тогда пошли. Когда-нибудь позже что-нибудь придумаем.

Всю дорогу назад к тарелке я думал о своём.

— Трейси? — Она посмотрела на меня. — А тебе удалось узнать, что стало с твоим народом?

На секунду она отвела глаза.

— Я никогда не была «народом», Уолли.

Мне стало не по себе — зачем я ей напомнил?

— Но теперь ты человек.

Она улыбнулась — мне всегда хотелось, чтобы именно так улыбалась та, первая Трейси.

— Да. Благодаря тебе.

— Мне?

Она ответила:

— Кое-что мне удалось узнать, Уолли. Я ведь говорила тебе, что сверхдвигатели восприимчивы к растяжению времени.

Я кивнул.

— Так вот, граждане Империи жили достаточно долго по сравнению с людьми, в основном благодаря усовершенствованию медицины, но и они не были бессмертны. В каком-то смысле Вселенная была им неподвластна — ведь и для землян многие звёзды недостижимы.

Верно. «Аполлон-Сатурн» долетит до Луны через десять лет, до Марса к 1984 году, к концу столетия до лун Юпитера. Но до звёзд? Никогда.

Тут передо мной предстала другая картинка Земли в 2009 году. Хорошая. Не разорванная десятками тысяч атомных взрывов планета. Вот Марри, например, мог стать первым человеком, высадившимся на Марс, ведь он так и хотел. Марри тридцать с небольшим лет, и он на Марсе. Вот я возвращаюсь домой, а он готовит новую экспедицию — на Сатурн.

Ревность?