Дэвид Файнток - Надежда гардемарина Страница 18

– Конечно, пронесли, сэр, – сказал я. – Если только они не нашли его в… – Я запнулся. – Лаборатория на корабле? Нет, это невозможно. Никто не отважился бы.

– Очень может быть. – Главный инженер встретился взглядом с Вышинским. Старшина в сердцах согнул дубинку. Они стали работать с удвоенной энергией, тщательно обыскивая матросские шкафы. И через два часа обнаружили, что задняя стенка одного из шкафов не закреплена. За ней полость в стене.

– Великий Боже, пошли проклятие на головы этих людей. – Вышинский не хотел богохульствовать. Я был уверен, что у него это вырвалось. Арнольда Таука, злополучного владельца шкафа, потащили на гауптвахту.

Поздней ночью порядок был восстановлен и все виновные сидели взаперти. В полном изнеможении мы вернулись на офицерскую половину.

– Хорошего мало, – Это было единственное, что мог сказать главный инженер.

– Да, сэр.

Хорошего действительно было мало.

– Контрабандные наркотики на «Гибернии», – повторил командир Мальстрем.

– Да, сэр. – Я стоял, вытянувшись по стойке «смирно». Он забыл скомандовать «вольно». Мальстрем пожевал губами:

– Конечно, матросы берут с собой контрабандой спиртное. Все без исключения. Но гуфджус…

Гуфджус, разумеется, совсем другое дело. Сначала он кажется безобидным, но потом толкает человека на всякие сумасбродства, делает невменяемым и опасным для окружающих. Свидетельством тому служит разыгравшийся дебош с дракой.

– Да, сэр. Мы, по крайней мере, нашли источник.

Сделать гуфджус нетрудно. Несколько пробирок, реторта, крахмал, магнезия и прочее. Ингредиенты вполне доступные.

– Когда об этом узнают в Адмиралтействе… – Он покачал головой. Впрочем, не так уж это было серьезно. Будь жив командир Хаг, ему пришлось бы труднее, чем Мальстрему, который во время посадки еще не был в должности.

Он поднял глаза:

– Вольно, Ники. Прости.

– Благодарю, сэр. – Я расслабился. – Что вы намерены делать? Капитанская мачта? – Гардемарин не должен задавать подобных вопросов. Но мистеру Мальстрему явно хотелось поговорить, к тому же это был Харв, в недавнем прошлом мой друг.

– Нет. – Лицо командира посуровело. – Военный трибунал. – Заметив мое удивление, он добавил: – Эти подонки знали, что делают. Они нарушили десяток пунктов устава, уже когда гнали эту дрянь на борту корабля. Потом учинили скандал. А что если бы они, накачавшись наркотиками, явились на вахту? В машинное отделение или в воздушный шлюз?

В какой-то степени он был прав. Выходка матросов могла погубить корабль. Но этого не случилось. Дело ограничилось матросскими кубриками. Капитанская мачта, или несудебное наказание, могла привести к понижению в чине, уменьшению жалованья или внеочередным нарядам. Гораздо серьезнее – военный суд. Пока «Гиберния» находилась в межзвездном рейсе, вдали от дома, человека можно было за провинности посадить на гауптвахту, уволить с должности и даже казнить.

Вместо того чтобы замять случившееся, военный суд раздует его и придаст ему официальный статус. И, что еще хуже, повлечет за собой недовольство и ухудшение отношений между наемными матросами и офицерами.

– Да, сэр, понимаю. – Я умолчал о своих опасениях. Это меня не касалось.

– Пилот Хейнц будет председателем трибунала, а Алекс – защитником обвиняемых.

– Алекс? – Я так удивился, что забыл о дисциплине. И, чтобы исправить оплошность, быстро добавил: – Сэр.

– Кто же еще? Нужен обязательно офицер. Эту дрянь обнаружил главный инженер Макэндрюс. Он будет свидетелем, как и вы с Ваксом. Сэнди выступит в качестве обвинителя. Больше некому.

– А доктор Убуру?

– Доктор лечила пострадавших и проводила допросы.

Командир прав. Все офицеры наперечет.

– Есть, сэр. – Я подумал, что надо бы освободить Алекса от вахт, чтобы он успел проштудировать уставы.

Суд состоялся три дня спустя в кают-компании лейтенантов, где раньше заседала комиссия по расследованию. Троих обвиняли в организации лаборатории, участии в бунте и оскорблении командира, наиболее тяжких преступлениях. Пятерых – в использовании наркотиков, причем четверо из них были также участниками беспорядков. Семерых привлекли только за драку.

Все было не так уж сложно, как могло показаться. Старшина Терил знал, кто разбил ему голову: один из тех, кого обвиняли в употреблении наркотика, и один из тех трех, кто его поставлял. Семеро обвинявшихся в драке полностью признали свою вину и уповали на милосердие командира. Признали себя виновными также двое употреблявших наркотик.

Ни одному из пятнадцати обвиняемых командир не сделал снисхождения. Четверых приговорил к шести месяцам гауптвахты, а троих разжаловал в простые матросы. Потом провели судебное разбирательство по делам оставшихся восьми.

Сначала слушали дело трех матросов, обвинявшихся в поставке наркотика. Пилот Хейнц, восседавший на месте судьи, без всякого интереса слушал, как Алекс Тамаров, то и дело сбиваясь, защищает своих клиентов. Формальностей на суде не придерживались. Почувствовав, что гардемарин не справляется со своими обязанностями, обычно молчаливый пилот допросил свидетеля сам.

Три злополучных матроса время от времени перешептывались с Алексом, мешая ему допрашивать Макэндрюса.

– Был ли пузырек с наркотиком под определенной койкой, когда вы его нашли, сэр?

– Не совсем, – невозмутимо ответил главный инженер. – Коробка лежала на полу, наполовину скрытая койкой.

– Итак, вы не можете утверждать, что она принадлежит мистеру Тауку? – Алекс старался изо всех сил, пытаясь выиграть это безнадежное дело. Таук уже во всем признался на ДН-допросе. У него было право отказаться от своего признания, но это обратилось бы против него. И Алекс старался найти улики, которые поставили бы этот допрос под сомнение.

– Я не знаю, кому она принадлежит, мистер Тамаров. – Главный инженер оставался спокоен. Другие свидетели опознали коробку и подтвердили, что она принадлежит Тауку.

– Сэр, вы можете опровергнуть утверждение, что мистера Таука подставил другой матрос?

– Да. – Алекс удивился и в то же время встревожился, но у него не было выбора. Он должен был дать возможность главному инженеру ответить, – Очнувшись после того, как его оглушили выстрелом станнера, мистер Таук попытался ударить мистера Вышинского по лицу.

– Но, может быть, он считал, что его оглушили несправедливо?

– Возможно, – ответил главный инженер, хотя, судя по тону, сам в это не верил.

В своих свидетельских показаниях я мало что мог добавить, лишь во всех подробностях рассказал, как мистер Вышинский навел порядок. Сэнди и Алекс слушали меня без особого интереса.

Процесс был просто ритуалом. Чтобы установить истину, достаточно было ДН-допросов. Однако мы по-прежнему соблюдали формальности как в гражданском, так и в военном судах: защитники, обвинители, свидетели. Почти во всех случаях исход был предрешен.

Во время перерыва я забрел в кают-компанию пассажиров. Хотелось немного отвлечься, поговорить с кем-нибудь, с миссис Донхаузер или Ибн Саудом. Но их там не оказалось. Я увидел едва знакомых мне двух пожилых пассажиров, читавших головиды, близняшку Трэдвелов, которая писала игровую программу, время от времени проверяя ее на экране, и Дерека Кэрра – худого, высокого, аристократичного. Заложив руки за спину, он изучал висевшую на стене голограмму галактики.

Я подошел к нему и тихо сказал:

– Примите мои соболезнования, мистер Кэрр. У меня не было случая поговорить с вами после смерти вашего отца.

– Благодарю вас, – холодно ответил юноша, не отрываясь от голограммы.

Ему явно не хотелось разговаривать.

– Если вам понадобится моя помощь, дайте мне, пожалуйста, знать – Я уже отошел от него, когда он неожиданно меня окликнул.

– Гардемарин! – Он даже не запомнил моего имени, хотя мы целый месяц просидели за одним столом. Я остановился. – Вы можете сделать для меня кое-что. Поговорить со мной. – Он заколебался, – Мне надо с кем-нибудь поговорить. Так почему не с вами?

Очень вежливо с его стороны. Но я сделал скидку на его горе.

– Хорошо. Где же мы поговорим?

– Давайте прогуляемся.

Мы пошли по круговому коридору мимо обеденного зала, лестниц, пассажирских кают второго уровня.

– У меня и моего отца есть собственность на Надежде, – начал он. – И в общем-то немалая. Поэтому мы и отправлялись домой.

– Значит, вы человек обеспеченный, – Я говорил просто так, чтобы поддержать разговор.

– О да, – с горечью произнес он. – Доверенные лица и опекуны. Отец все предусмотрел. Он показывал мне завещание. Долгие годы всем будут распоряжаться банки и управляющие плантациями. Я не получу ничего, пока мне не исполнится двадцать два года. Шесть лет! На пропитание мне, разумеется, хватит, но…

После небольшой паузы я спросил:

– Что «но», мистер Кэрр?