Люди и нелюди (СИ) - Романова Галина Львовна Страница 18

Ян упрямо покачал головой. Они стояли у подножия трапа, буквально в двух шагах от него. За спиной пилота высилась такая надежная, защищенная от всех видов радиации и излучения, громада шаттла «Мол Северный». На его борту, под защитой стен, людям не страшно ничего. Но здесь, на планете Моле, каждая лишняя минута пребывания под солнцем грозит опасностью.

К сожалению, это понимают не все. Мария Краснохолмская понимает и потому безвылазно сидит на корабле. Аналитик Петрович понимает тоже и вообще закрылся в своем отделе. Борт-механик Гривич, техник Рэм Вагуцкий, навигатор… восемь человек.

Нет, не восемь. Шесть. Седьмой он, капитан Владигор Каверин, на котором лежит ответственность за экипаж и восьмой этот малолетний упрямец Ян Макарский. «Малолетний» по сравнению с тридцатипятилетним Кавериным — мальчишке двадцать четыре года, это его первый полет за пределы Солнечной системы и второй полет вообще.

— Иди на корабль, Янек.

— А как же вы?

— А я… это мой долг.

— Это опасно…

— Сам знаю. Но… у меня есть защита. А вот ты…

— Я пойду с вами. В одиночку нельзя!

Это Каверин понимал и сам. Кто-то должен страховать его в поездке. Но кто? Их осталось всего восемь. Нельзя рисковать никем.

— Можно. А тебе — так даже не нужно. Кто поведет шаттл обратно, если что случится?

— Есть кому, — упрямо мотнул головой Макарский.

— Без отдыха? Целый год за штурвалом? Нет, Ян. Пока я еще капитан, я приказываю тебе вернуться на корабль и не подвергать свою жизнь опасности! Ты нужен людям!

— Пилот Макарский, — вмешался в беседу новый голос, — извольте выполнять приказ старшего по званию. Иначе по возвращении на Землю я буду вынужден подать на вас рапорт!

Старший помощник Грэм Симменс стоял, как положено, в тамбуре, ни на дюйм не выдвинувшись за границу. Отсюда его фигуру было плохо видно, но отлично слышно в микрофон. Он нацепил легкий скафандр — легкий именно на тот случай, если придется выходить в атмосферу чужой кислородной планеты. Тяжелые предназначены для космоса и безкислородных планет. Такой же легкий скафандр сейчас был на Каверине. Раньше надо было его надевать, еще когда они с навигатором «охотились» на заболевших колонистов. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Кстати, навигатор пока не заболел. Так, может, все обойдется?

Под двойным напором Макарский был вынужден сдаться и поплелся к кораблю, понурив голову.

— Не выключайте маяк, — крикнул он, останавливаясь на верхней ступеньке.

— Знаю, — буркнул себе под нос Каверин, садясь за руль амфибии.

Он знал, что должен сделать — найти на бескрайних равнинах этой злой планеты шестерых заболевших землян, обездвижить их и вернуть на корабль, пока не стало поздно. Человек не может выжить здесь. И надо найти людей до того, как…

Найти…

Найти и спасти…

Спасти до того, как…

Как они погибнут! Он — капитан. Он отвечает за них. Это — его люди. Его семья. Его племя.

Спасти!

Рванулся вверх, осознавая, что лежит навзничь и что-то крепко удерживает его в таком положении.

Опасность!

Он распахнул глаза и тут же зажмурил их с болезненным стоном. Яркий свет ударил по векам, болью отозвавшись в мозгу. Каверин упал обратно на постель, затылком ощущая гладкую поверхность.

Постель. Свет. Где он, черт побери? В памяти всплывали какие-то отрывки — он едет на скутере, лавируя между купами деревьев, яркое солнце раскаленными иглами вонзается в мозг. Перед глазами меркнет свет. Скутер теряет управление, врезается во что-то… он падает с машины… потом его кто-то тормошит, окликает по имени, тащит…Его нашли и принесли сюда.

Понадобилось несколько секунд, чтобы он сумел открыть глаза и сквозь ресницы оглядеть матово-белые стены медотсека. Палата. Койки, стационарные и раскладные. На них, под капельницами — люди.

Люди? Вот эти существа, покрытые струпьями, со щетиной на щеках и волосатыми конечностями — люди?

Да. Люди. Это изолятор. И он среди них. Неужели…

«Я тоже заболел», — понял он. Видимо, злое солнце добралось и до него. Дотянулось сквозь легкий скафандр. Или оно сделало это раньше, когда он вытаскивал этих же…

Вытаскивал и не спас. Люди попали в беду. Из-за него. Он — их капитан, он отвечал за их жизни и безопасность. Отвечал и не смог их защитить. Было, от чего прийти в отчаяние.

Рядом что-то зашуршало. В стене открылся проход. Внутрь шагнул человек. Знакомое лицо, знакомый взгляд. В душе что-то шевельнулось. Что-то, связанное с этим человеком. Гость пришел не с добром — это он почувствовал каким-то новым, глубинным инстинктом.

— Да, — промолвил вошедший с сильным акцентом, — вижу, это случилось и с вами, капитан.

Капитан. Да. Он — капитан. Это он еще помнил. Слово вернуло ему способность соображать. Он посмотрел на вошедшего.

— Вижу, вы меня слушаете и понимаете, — кивнул тот. — Значит, вы поймете и то, что я вам хочу сказать… Вам нельзя здесь оставаться. Это место… не для вас. Не для них. Они все погибнут… тут. Погибнут, если их оставить здесь, если не убрать туда, где им место.

Горло перехватило. Капитан захотел ответить, но только раскашлялся.

— Вы и сами это видите, — кивнул гость. — Сами понимаете, только не можете принять. Надо, чтобы кто-то вам это сказал. Я вам это говорю. Их надо отсюда убрать. Это не их дом. Это больше не их мир.

— Кх… как? — выдавил он.

— Я не знаю, — гость улыбнулся. — Это ваше…ваша проблема. У вас мало времени.

Он помотал головой, пытаясь осмыслить происходящее. Думать было больно. Но думать было надо.

— Действуйте, пока не поздно, — произнес гость и попятился к дверям. Створка с шипением прикрылась.

Он встал. С трудом выпрямился, держась за стену. Перевел дух. Голова кружилась, но усилием воли мужчина заставил себя забыть и о боли, и о том, что сознание норовило куда-то «уплыть». Он — капитан. Он — вожак. Он спасает своих… соплеменников. Времени действительно было мало. Они должны уйти. Уйти до того, как…

До того, как окончательно погаснет свет.

Он почувствовал на себе взгляды и обернулся. Люди — существа, похожие на людей — смотрели на него слезящимися, гноящимися глазами, в которых светилось… что? Надежда? Тревога? Разум?

— Хр…х-хор… — с трудом выдавил он, — вс-се х-р-рошо… Я зд…

И закричал. Просто закричал потому, что выговорить такое простое «Я здесь!» оказалось слишком сложно.

И его поняли. Со всех коек донесся ответный вопль, сливаясь в яростный рев. «Ты — здесь! И мы — здесь! Мы вместе!» — звучало в нем. Слов не разобрать, да многих и не было, но смысл…

Он шагнул к ним. Некоторые были привязаны к койкам, и сейчас они бились в своих путах, пытаясь освободиться. Он рвал ремни, ломая застежки, с мясом выдирал капельницы и крушил оборудование, помогая соплеменникам встать. Это место давило на них. Тут было все чужое. Им нельзя здесь оставаться. Надо уходить. Уходить туда, где нет этого яркого света, этих странных звуков и резких запахов. Туда, где им никто не помешает…

И где никому не помешают они.

Они — больные.

Они — изменившиеся. Ибо кто знает, какая зараза таится в их крови. И сколько других, ни в чем не виноватых, успеет измениться прежде, чем их спасут.

Откуда-то несся тревожный переливчатый звон. «Сигнализация!» — всплыло в памяти слово, но что оно означает, мужчина уже не помнил. Помнил, что это знак опасности. Значит, надо спешить. Уйти самому и увести остальных.

Дверь, в которую он ударил плечом, внезапно распахнулась сама. За нею стояли мужчина и женщина. Обоих он помнил — лица были знакомы — но вот имена и все остальное уже исчезло во мраке беспамятства. Женщина что-то воскликнула.

«Не может быть!» — кажется, это.

— Н-зад! Пр-рочь! Мы… ух…ух-ходим, — ему понадобилось невероятное усилие и напряжение мышц горла, чтобы сказать эти слова, превозмогая боль. — Нам н-ныльзя зд-сь ы-ы-ыставаться… З-раз-за…