Ольга Чигиринская - Сердце меча Страница 23

— Мастер Порше, — вдруг спросил Майлз. — А вы знаете, что за человек был тот, от кого вы получили имя?

— Нет, сударь. Наверное он был смельчак, потому что именами трусов корабли не называют. Но больше я не знаю ничего.

— Пусть Дик расскажет о нем, — сказал капитан. — Тебе нужно это знать, морлок.

Дик покосился на Бет, словно прося поддержки, но та еле заметно пожала плечами. Тогда юноша положил ладони на стол перед собой и тихо сказал:

— Во время Первого Крестового похода, при Антиохии, в тысяча девяносто восьмом году от Рождества Христова, турки вывели на стены пленного рыцаря Раймона Порше, и приказали ему просить у своих, чтобы те его выкупили. Иначе ему угрожали смертью. Но рыцарь стал говорить крестоносцам, чтобы его считали за человека уже мертвого и ничего не делали ради него, но продолжали осаждать город, потому что долго Антиохия уже не продержится. Эмир Антиохии, узнав, что говорит рыцарь, обратился к нему через толмача, требуя сейчас же принять ислам и предлагая за это множество подарков и свою дружбу; в противном же случае эмир обещал сию же минуту отрубить Раймону голову. Вместо ответа рыцарь преклонил колени и поклонился в сторону Иерусалима, на восток, и голова его скатилась со стен.

Потом он тихо кашлянул, прочищая горло, и почти вполголоса, боясь не справиться с простой мелодией и «пустить петуха», пропел:

Когда мы видим Ее вблизи — нам больно за всех людей[22].

Ты думал о справедливости, но забыл о жизни своей.

Ты думал о милосердии, но забыл о своем пути.

А впрочем, охота уже началась,

Лети, мой голубь, лети!

Он пел, старательно проговаривая, даже слегка растягивая "л", словно боялся насмешить людей своим акцентом и испортить песню; следуя правилам не разговорной, а классической латыни: «c» везде произносить как «к», а «t» — везде как «т». Это придавало слогу песни особую, хоть и непривычную для Рэя, чеканность.

А, белый город, священный сон, больное сердце земли:

"Ведь ты хотел к Голгофе, Раймон — вставай, за тобой пришли.

Ты шел куда-то с крестом, Раймон?

Так вот, мы уже пришли."

Раймон — это было его имя, уже десять лет его имя. Он не грезил об Иерусалиме. Христианам и мессианским евреям с Бет-Геулы было запрещено даже приближаться к Старой Земле, которую они покинули в ходе Эбера. Рэй хотя бы с орбиты Марса видел голубую звезду — когда войска Рива через Терранский сектор перебрасывались к Анзуду. Для Дика же и Рим, и Иерусалим сошлись в этой голубой точке, за сотни и сотни парсеков отсюда. Он мог только петь.

В сиянье, не то в лохмотья одетый, еще продержись, паладин:

А, Симон Киринеянин, где ты, зачем я совсем один?…

Но Симона нет, а внизу — все братья, то цирк, и праздника ждут.

Махни рукой им, ты должен сказать им, что знаешь — они дойдут.

Что ж, они дошли, и Рэй был тому свидетелем. Он не входил более в терранский сектор — во второй раз к Анзуду их перебрасывали через Аэндор — но он говорил с людьми, которые видели своими глазами слегка светящийся силовой купол над Иерусалимом, входили в храм Гроба Господня и целовали камни на площади Святого Петра в Риме.

Потому что все мы забыты в плоти земной. А там, у Тебя, я был бы рад

Маленькой чести — праведной смерти, благу, единственному на свете,

Когда эти стены нас более не защитят.

Мальчик допел и умолк, потом вдруг порывисто вскочил и побежал прочь из кают-компании.

Молчание, которое воцарилось за столом, было сущей пыткой. Если кто и нашел бы в себе силы прервать его — то одна эта женщина, которая сверху была из фарфора, а внутри — из стали. Отпустив плечи сына, она выпрямилась и сказала:

— Ну что ж, господа… Пилоты скоро начнут готовиться к прыжку, и совсем скоро мы дойдем до точки перемены курса… Поэтому я приняла решение о вашей судьбе и предлагаю его на ваш суд.

Гемы подняли головы, Том перевел им сказанное, а леди Констанс продолжала:

— Вы нарушили законы Империи, и справедливость требует передать вас, как и говорит капитан Хару, в руки Синдэна для дальнейшей депортации. Но мне не нравится это решение, хотя я и готова на него как на крайнюю меру. Возможно и другое — так же нелегально доставить вас на любую из имперских планет — этого я ни в коем случае не буду делать, потому что как доминатрикс должна первая соблюдать закон. Я предлагаю следующее: вы все принесете мне личную вассальную присягу и отдадитесь под мое покровительство. Я буду вашим ходатаем перед имперским судом и инквизиционной комиссией, а вы станете моими подданными и поселитесь в моем владении, на планете Тир-нан-Ог.

— А там… живет много гемов, сударыня? — робко спросил Том, старший из четверки.

— Ни одного. Пока. У нас не было резона привлекать иммигрантов. Но с этого года я подниму вопрос об иммиграции в коммунах моих городов.

— То есть, мы… совсем одни[23]?

— Первое время — да.

— Зачем вам это, о-химэ-сан[24]? — спросил тэка.

— Я предлагаю это потому что не вижу иного способа помочь вам и соблюсти закон.

Гем перевел ее слова и тэка еще тихо посовещались между собой, а потом старшина спросил так, словно ему тяжело было решаться задавать этот вопрос:

— Скажите, миледи, мы должны подчиняться, кроме вас, Папе?

— А что это тебя так коробит? — не выдержал капитан Хару. — Небось, когда вкалывал на шахте, подчинялся всякой сволочи и не пищал. А из рабства тебя православные вытащили, никто другой.

— Нет, сэр, — покачал головой тэка. — Пусть мастер Хару не обижается, но нас освободили протестанты. И мы тоже протестанты есть.

Мастер Хару фыркнул.

— Протестанты! Это против кого же вы, интересно, протестуете?

— Мастер Хару знает: против того, чтобы человек назывался наместником Бога.

— Да кто ж вам в головы вдолбил этакую чушь? Сроду Папа не назывался наместником Бога. Протестанты! Да эти жуки из Порт-Линкольна сроду бы не пошли вас освобождать, если бы Папа не объявил Крестовый Поход! — не выдержав накала эмоций, капитан Хару встал и покинул кают-компанию, бросив напоследок:

— И охота же вам, миледи, с этакой бестолочью возиться!

— Я не буду требовать от вас переменить конфессию, — сказала леди Констанс.

— Идолы, — мягко возразил младший из гемов. — Здесь есть. Соседи, хозяева — все идолопоклонцы… И белые… Мы нет.

Леди Констанс хотела что-то ответить, но всех отвлек странный звук: короткие выдохи, перемежаемые тихими стонами.

Вавилонянин смеялся, чуть ли не сгибаясь пополам, так что концы длинных светлых волос мели по столу.

— П… простите, — профыркал он, заметив, что центр всеобщего внимания сместился в его сторону. — Этот межконфессиальный спор… Произвел на меня… непредвиденный комический эффект.

И он тоже вскочил из-за стола и выбежал прочь, уже в коридоре позволив себе засмеяться во весь голос.

Это, наверное, было заразительно — Рэю тоже невыносимо хотелось вскочить и уйти, причем не куда-то и зачем-то, а просто так, без цели прошвырнуться по кораблю, чтобы не сидеть. Его распирало изнутри, и наполовину это было из-за песни, а на вторую половину — из-за слов леди Ван-Вальден.

— Скажите, сударыня, — попросил он. — А то, что вы говорили — это всех нас касается или только их?

Он не обольщался на свой счет. Он знал, как выглядит. Создатели постарались на совесть, непривычные люди, глядя на него, крестились или отводили глаза.

— Мастер Порше, — сказала леди Констанс. — Вы все показались мне людьми достойными и благородными. Вы не исключение.

— Но ведь вы нам предлагаете не просто помощь, так? Это еще и испытание. Как вон с ней, — Рэй кивнул в сторону Бет.

— Мастер Порше, — вступил в разговор шеэд. — Шааррим испытывает всех своих детей. Если бы для приемных делалось исключение, было бы справедливо предположить, что Отец не ждет от них ничего великого и доброго.

Рэй вздохнул.

— Леди Констанс, — сказал он. — Мастер Кристи. Сначала, сколько себя помню, я принадлежал дому Рива, и своей воли у меня не было. Теперь я свободен, и новые хозяева мне не нужны, даже если это такая хорошая женщина как вы, леди. Я знаю, что вы желаете мне добра — но ведь не только мне. Вы больше думаете о своем владении, о том, как неплохо было бы подать имперцам хороший пример. А я не хочу быть примером. Пусть меня вышлют обратно на Джебел-Кум, я не променяю свободу на новый хомут.

Леди Констанс поднялась и взяла Джека за руку.

— Дядя Рэй, ты Динго к нам еще приведешь? — спросил мальчик. Рэй улыбнулся — одними губами, чтоб не показывать клыки — и кивнул.

И леди Констанс, и тэка вышли из комнаты. Рэй остался один на один с шеэдом.

Констанс вынуждена была признаться себе, что Рэй и тэка больно ударили по ее самолюбию. Ей казалось таким удачным ее решение, оно оставляло место и закону и милосердию, она была убеждена, что встретит благодарность — но встретила отказ.