Ольга Чигиринская - Сердце меча Страница 24

В словах Рэя была еще одна горькая правда: она искала не только способа им помочь, но и выгоды… для Доминиона? Для себя?

Уже не понять. Она — это Доминион. Хрупкая точка равновесия противоречивых интересов. Средоточие сотен связей — вассальных, коммерческих, государственных. Дочь дукаса Мак-Интайра, надежда и опора отца, потому что… «Ты же понимаешь, Констанс, что Гус будет делать только то, что ему интересно, а интересно ему сутками просиживать у сантора или спорить с такими же как он, одержимыми, как пространство проворачивается через время».

Констанс. Стаси — так ее называли лет до семнадцати, до того времени, когда всем стало понятно, что Августина небо интересует куда сильнее, чем земля. Потом отец и мать называли ее только полным именем: Констанс. А вот Августин до сих пор для мамы — Гус.

Когда же она потеряла то время, где еще могла сказать — это нужно мне, а это — планете? Бет… Да, пожалуй, последний раз был именно тогда — она захотела взять эту девочку, именно эту, маленькую хрустальноголосую кокетку с доверчивыми смеющимися глазами. И пусть у нее оливковая кожа и гранатовые волосы. Шел шестой год войны, и второй год с того дня, когда при Тайросе погиб лорд Дилан Мак-Интайр, а гены шедайин уже дважды убивали дитя в ее утробе. И когда ей сказали, что понравившаяся ей девочка с Тайроса, она поняла, что это знак.

Но потом? Потом все пошло по-прежнему. Она — доминатрикс, и она подает своим подданным пример того, что «Человеческое достоинство» — не пустые слова. Сколько раз «доброжелатели» предупреждали ее, что Бет — неполноценный ребенок и никогда не сможет стать нормальным членом общества, и сколько раз она холодно отвечала, что этот вопрос нужно обсуждать не с ней, а с епископом Тир-нан-Ог… А потом Бет начала ходить в школу и приходить из школы в слезах… А потом была Мауи, где они обе погрузились в Вавилон; пусть и побежденный, но все-таки Вавилон. И Бет уже не рыдала, а дралась, как мальчишка — но по ночам бегала слушать песни ама… Видит Бог, девочка моя, я не хотела бросать тобой вызов ни Вавилону, ни Империи… Но что теперь сделать, раз так получилось? Только одно: продолжать идти нашим путем. Потому что нельзя положить руку на плуг и оглянуться.

Им предлагали и это: фенотипическая ремодификация. Из-под кожи выводят красящий пигмент, и Бет становится обычной девочкой. В Вавилоне с ней поступили бы именно так перед тем, как убить, чтобы дать жизнь ее «матери». К удивлению Констанс, отказалась сама Бет. Да, в этом отказе было больше позы, чем желания принять и нести крест всех пленников Вавилона. Бет нравилось быть не такой как все, пусть даже за это приходилось платить отвержением. Она плакала ночами, но не покидала своих подмостков, репетируя ариозо «Цыганка» и грезя об Эсмеральде, танцующей у позорного столба.

Если не лукавить с собой, то из спасенных гемов Констанс нравился только Рэй. Только ему она предложила вассалитет искренне, как в свое время искренне пожелала Бет себе в дочери. Она пришла к этому решению, когда Рэй вступился за своего коса и утвердилась в нем окончательно, когда Дик пел свою песню. В этот момент Рэй Порше походил на плачущего демона. Слез не было, боевые морлоки плакать не умеют — но невидимые слезы словно текли вовнутрь. Он был совсем не страшным в эту минуту — желтые тигриные глаза полуприкрыты, уголки рта опущены — просто очень большой и израненный мужчина. Квазимодо, созданный злым чародеем — правда, чародей оказался большим эстетом. Всем гемам Вавилона была присуща особая красота — например, тэка явно были «стилизованы» под сказочных «домовых эльфов»: треугольные лица без единой морщинки, большие глаза, приостренные ушки и плотный сиреневый пушок на голове. Создатели боевых морлоков серии «Геракл» тоже думали не только об эффекте, но и об эффектности, и вдохновили их, наверное, изображения существ восточного пандемониума — джиннов и ифритов. Рост Рэя, если считать от пяток до макушки, составлял два метра двадцать сантиметров, а если от кончика хвоста — все три. Череп его был вытянут к затылку, как у людей-долихоцефалов, но чуть сильнее, и лишен всякой растительности, зато снабжен небольшим, примерно в полдюйма вышиной, костяным гребнем, который начинался там, где у людей начинают расти волосы и заканчивался над затылочной впадиной. Уши его тоже были приострены и вытянуты, широкий нос — приплюснут, лоб — скошен назад. Когда полные, почти круглые губы размыкались, становились видны клыки. Глаза Рэя были цвета расплавленного золота, зрачок — такой большой, что почти не видны белки, и при ярком свете зеница становилась вертикальной, как у змеи. Широкую грудь, спину и плечи покрывали шрамы, следы давних боев — молодых морлоков в ходе обучения постоянно стравливают друг с другом — и страшного ранения. Если Рэй не испытывал сильных чувств, его лицо оставалось неподвижно: мимическая мускулатура гемов бедна. Похоже, изменения во внешности преследовали еще одну цель: окончательно убедить хозяев в том, что их рабы не люди. Что ж, им это более чем удалось, плоды их труда производили впечатление даже на имперцев. «Вот посмотришь на такого, и еретиком станешь» — брякнул простодушный капитан Хару. — «Он же больше на черта похож, чем на человека».

Тем не менее, он очень быстро понравился Джеку. Мальчик впервые в жизни встретился с кем-то настолько огромным, чтобы можно было сесть к нему на ладонь и качаться как на качелях, а еще лучше делать то же самое на великолепном хвосте, сильном и гибком как огромная змея.

Констанс поражалась тому, сколько нежности в двух таких сильных и опасных существах как Динго и Рэй. Играя с мальчиком, кос позволял ему такое, что Констанс или Бет самим приходилось прекращать эти дикие ласки — из жалости к животному. Джек ездил на Динго, держа его руками за уши, пытался сдвинуть с места за хвост, когда тот спал, трепал за шиворот — и кос ни разу не выпустил своих страшных когтей и не рыкнул на него. Констанс знала, что эти звери чувствуют эмоциональный фон человека, и чем ты спокойнее и добрее, тем рядом с ними безопаснее: некогда их создали специально для того, чтобы охранять детей от террор-групп; человек, сознание которого полно страха и ненависти, просто не мог к ним приблизиться. Иногда Констанс думала — не это ли было причиной нападения коса на Алессандро Мориту? Что кроется за непроницаемой доброжелательностью вавилонянина?

Ночью Констанс приснился скверный сон — как будто она скользит по крутому ледяному туннелю, с головокружительной скоростью, ударяясь о стены и в ужасе ожидая последнего, страшного удара о лед внизу. И когда туннель под ней закончился, она проснулась.

Такие сны, пояснил ей капитан, случаются у людей после прыжка: та часть мозга, что отвечает за ориентацию в пространстве, реагирует на неведомый раздражитель. Констанс поднялась, набросила кимоно и подошла к постели детей.

Джеку, видимо, тоже приснилось что-то дурное — он забрался на койку к Бет и прижался к ней, спрятав головку ей под мышку. Сама Бет тихо пристанывала отчего-то, глаза ее метались под веками, и Констанс положила руку ей на лоб, чтобы успокоить дочь.

— Ма, — пробормотала Бет, — только не бери себе другую девочку…

— Ни-ко-гда, — тихо и четко проговорила Констанс ей на ухо.

Потом она взяла из личного шкафчика свой сантор-терминал и вызвала рубку.

— Капитан…

— Да, миледи?

— Сколько времени осталось до точки перемены курса?

— Часа полтора у нас сейчас займет ориентировка, — сказал капитан. — А что?

— Не нужно менять курс. Мы летим на Санта-Клару.

— В смысле?… Эти, зелененькие — они что… согласились на присягу?

— Нет, капитан. Но мы летим на Санта-Клару, таков мой приказ.

— Ну ладно, — недовольным голосом сказал капитан. — Ваша воля. Одной морокой меньше, в конце концов…

Рэй проснулся, когда маршевые двигатели отключились. С ним это часто бывало и прежде — он чувствовал перемену в ритмах корабля и открывал глаза в темноте, а вокруг спали товарищи — справа Тридцать Третий, Сандзюсан, слева — Тридцать Пятый, Сандзюго, сверху — Сорок Четвертый, Йондзюйон. И сейчас ему на миг показалось, что он слышит их мерное дыхание в темноте. Но нет — это дышал Динго.

Прежде он засыпал через какое-то время — устав запрещал покидать койку во время отдыха иначе как по тревоге. Но сейчас он был свободен. Уже почти девять лет свободен…

Рэй встал, набросил на плечи одеяло, потрепал вскинувшегося было Динго по шее — «Лежи, лежи!» — и вышел в коридор, закрыв за собой дверь.

Когда тэка немного оклемались, капитан велел поставить на место переборку, разделявшую две смежные каюты, превращенные в одну общую палату. Рэй таким образом оказался отдельно, ячейка тэка — отдельно. Он раньше перестал нуждаться в помощи, метаболизм морлоков обеспечивает железное здоровье — до пятидесяти лет, когда отказывают все системы разом, и ты просто рассыпаешься на куски. Рэю было тридцать. Тэка живут дольше — до шестидесяти пяти. Им не нужна ни скорость реакции, ни крепость и эластичность связок, они создавались не для битв, а для унылого однообразного труда. Тэка недолюбливали и боялись морлоков, морлоки недолюбливали и презирали тэка. Превыше всего на свете Рэя приучили ценить доблесть — а тэка, да и вообще все рабочие гемы, были трусоваты. Так что он не имел ничего против уединения, а уж они и подавно.