Леонид Смирнов - Офицерский мятеж Страница 3

А чем вообще пахло это чужое море? Всегда по-разному. Нынешним вечером — немного тиной, едва-едва — очищенной от кожуры сырой свеклой, а еще мокрым песком. Неправда, что песок не имеет запаха — в зависимости от времени года и времени суток, а также от погоды от него веет то влажной рыбьей чешуей, то разогретыми на сковородке блинами, то вялеными крабами. Свой дух был и у облицованной бурым гранитом набережной. Она дышала на Петра горячим камнем и пряным духом корицы и гвоздики, исходящим от коры и листьев раскидистых псевдоплатанов, которые приходили в себя после дневного пекла.

Маруся Кораблева плохо разбирала запахи. Работа в госпитале у любого отобьет охоту впитывать рассеянные в воздухе ароматы. Хорошо хоть удалось спасти от парикмахерской машинки длинные волосы, которые охотно впитывают самую жуткую вонь. Вон военврачи — они почти все бреются наголо. И не только служащие судебно-медицинских лабораторий, где опознают трупы, выловленные в вакууме или уцелевшие после антипротонных атак. В хирургии и реанимации тоже не майскими розами пахнет.

Маруся боялась не понравиться Петру своими госпитальными запахами и на всякий случай душилась вне всякой меры. Это продолжалось до тех пор, пока военмор не добыл для нее настоящие французские духи, которые были сделаны вручную по технологии ветхозаветного двадцатого века. Теперь ароматный шлейф, который оставляла за собой Маруся, ловил и вел за ней гарнизонных офицеров, как флейта гаммельнского крысолова — стаю крыс.

Влюбленные шли по берегу вдоль гранитного парапета и не смотрели под ноги или по сторонам — только друг на друга. Весь мир для Петра Сухова сейчас сосредоточился в ней, его ненаглядной Марии, но при этом военмор был готов к любым неожиданностям, ведь он всецело отвечал за нее — так же, как на службе отвечал за свой экипаж.

Планета Малайя тем временем жила своей жизнью, не обращая внимания на людей. Из воды высунулась круглая голова на тонкой, длинной шее: малый змеюк высматривал добычу. Петр мгновенно среагировал и загородил Марусю своим телом. Одновременно он нащупал в кармане брюк именной браунинг, с которым не расставался на «суше».

Заметив людей, змеюк с ненавистью зашипел, плюнул в волну и нырнул. Связываться с двуногими строго-настрого запрещал силком записанный на генном уровне рефлекс. Но он, рефлекс, не мог помешать хищному зверю не любить этих назойливых созданий. И не любить очень сильно.

Земляне пришли на чужую планету без спроса. А потом бесцеремонно влезли в самое нутро всех ее хищников и другого опасного зверья. Люди изнасиловали враждебную им природу, изувечили ее и все равно не смогли полюбить — лишь терпели ее, униженную и посрамленную. Но при этом они подспудно ждали от нее любви или, на худой конец, дружбы — самовлюбленные нахалы. Как будто осчастливили ее каждым своим прикосновением, каждой операцией, сделанной без наркоза.

Мыслей, роившихся в круглой голове змеюка, Петр прочитать не мог, но ненависть чувствовал и зла на малайскую живность не держал. Каждый в своем праве… Главное, что люди могли бродить по любому закоулку планеты, не опасаясь, что им откусят ногу или брызнут в глаза ядом.

Хотя погибнуть можно где угодно и когда угодно — никто не отменял здешние болотные топи и бездонные пропасти, камнепады и наводнения, ураганы и извержения вулканов. Да и на бандитский нож можно напороться в любом уголке Галактики.

— Когда вернешься, съездим на Золотые Дюны. Мы там никогда не бывали, а ты ведь обещал, — шептала Маруся Кораблева, прижимаясь к Петру еще сильнее.

Он чувствовал биение ее сердца. Петр Сухов наклонил голову и поцеловал Марусю в висок, в маленькое, нежное ушко и снова в висок с тонкой голубой жилкой.

— Непременно съездим, деточка. И на Землю наконец слетаем. Я же говорил, что покажу тебе Москву и Париж.

Они целовались. Мимо проехала полицейская машина — черно-белый глайдер беззвучно плыл над пластфальтом, едва не чиркая днищем по дороге. Глайдер дружелюбно мигнул габаритными огнями и скрылся за темными купами деревьев.

— А еще ты обещал носить меня на руках, — напомнила Маруся, отстранившись на секунду.

— И не отказываюсь! — с готовностью воскликнул военмор и подхватил свою подругу на руки.

Ойкнув от неожиданности, Маруся оказалась высоко над землей.

— Предупреждать надо… — с притворным недовольством выговорила девушка Петру и легонько укусила за мочку уха.

— Одна трудность: как я буду отдавать честь? Руки-то заняты.

Он зарылся лицом в ее волосы. Вьющиеся каштановые пряди пахли цветущими ландышами. Правило проще некуда: если в чужом мире хочешь подышать земными запахами — обними настоящую женщину.

— Останется твоя драгоценная честь при тебе. Перетерпят, болезные… — пробормотала Маруся, обвив руками его крепкую, загорелую шею.

И как нарочно им навстречу попалась другая гуляющая парочка: мичман-ханец с подружкой-мулаткой. Мичман, продолжая обнимать красотку, неуклюже попытался отдать честь, каплейт небрежно кивнул в ответ. Два сапога — пара.

— Вот и вся недолга, — с усмешкой заметила любимая и принялась нежно целовать мускулистую грудь Сухова в вырезе полосатой, стилизованной под тельник футболки.

Такие легчайшие, почти невесомые поцелуи заводили Сухова гораздо сильнее неистовых ласк. Ему захотелось немедленно вломиться в ближайшие кусты и сорвать с Маруси платье. Но надо терпеть до дома: деточка любит мягкую постель и благодатный кондишн.

Нести любимую Петру было на удивление легко, хотя она отнюдь не походила на тростинку или пушинку: широкая в кости, высокая, сильная. В военном госпитале, не дожидаясь помощи, она порой ворочала таких бугаев… Сухов запретил ей надрываться — да куда там.

От воды донесся странный шелест, шипение, будто одновременно лопалось множество пузырьков. Море запахло говяжьим фаршем.

— Что это? — спросила Маруся, хотя, по идее, должна бы знать.

Петр подошел к парапету, чтобы она могла увидеть все сама.

— Начинается нерест морских фрикаделек.

Так на планете называют коротких и толстых псевдочервей, которые нерестятся четыре раза в год, выбирая для этой интимной процедуры тихие бухты. В открытом море слишком много желающих полакомиться сочными «фрикадельками» и их жирной икрой.

Скопления псевдочервей поднимались на поверхность и ярко светились. Миллиарды зеленоватых колечек, сливаясь, пробивали своим сиянием багровую толщу вод. Океанские волны у берега начинали напоминать рождественские витрины Нового Пинанга. Тамошние торговцы не жалеют денег на праздничную иллюминацию.

Икра взрывалась. Спелые икринки, похожие на кишмиш с прозрачной шкуркой, лопались при малейшем соприкосновении с «фрикадельками» или парапетом набережной, и заостренные споры разлетались в стороны, осыпая воду и набережную. Даже если одна из тысячи попадет во влажный песок и пустит побеги, продолжение рода «фрикадельке» обеспечено.

— Знаешь, что сказала бабуля, отправляя меня на курсы медсестер? — спросила Маруся. — «Запомни, милая. У каждой женщины в жизни должна быть только одна большая любовь». Я спросила ее: «А кто был твоей единственной любовью?» Бабуля ответила: «Моряки!»

Петр улыбнулся и поцеловал любимую. Он слышал этот анекдот еще лет десять назад.

Сверху раздалось громкое шуршание. Петр узнал нарушителя спокойствия по звуку. Расправив кожистые крылья, в черном небе парила летучая крыса — существо, похожее на гибрид птеродактиля и паука-фаланги. Крайне неприятное с виду создание, которое охотится на выползков — огромных плоских слизней, которые так и прут из земли после каждого тропического ливня.

— Он не нагадит нам на головы? — с тревогой осведомилась Маруся.

— Если только от восторга, — отшутился Петр.

На самом деле зверюга запросто могла заляпать их от макушки и до пят.

Сделав круг над людьми, летучая крыса решила полететь над морем. Там ее и настиг молниеносный бросок змеюка. Круглая его голова в доли секунды раздулась, как огромный капюшон, и накрыла летучую крысу. Живой капюшон сложился, пеленая жертву, потом раздался жутковатый хруст.

Девушка поежилась у военмора на руках и попросила:

— Уйдем отсюда, Петя. Что-то я устала.

Это означало, что Маруся Кораблева хочет в постель. И уж там-то ей придется забыть об усталости до самого утра.

Военмор опустил любимую на тротуар лишь на пороге дома. Электронный вахтер внимательно разглядывал припозднившихся жильцов, прежде чем открыть бронированную дверь. Таунхаус на четыре семьи, где жили флотские, считался военным объектом, и охраняли его в особом режиме.

Квартира давно ждала хозяина и успела соскучиться. Умная система управления «Домовой» относилась к своим жильцам с любовью и лаской — так было задумано с самого начала. Какая радость возвращаться туда, где тебя никто не ждет?