Дэвид Файнток - Надежда патриарха Страница 37

– Фальшивые удостоверения, емкость с нервно-паралитическим газом…

– Подумайте, насколько легче законспирироваться двоим или троим, чем целому войску. Предположим, что Букер пронес емкость, а его друзья наполнили ее.

– А как они достали ядовитый газ?

– И как они сделали бомбу? – спросила Карен Варне.

– Как они ее пронесли?

– Почему вам все кажется таким сложным? – спросил я. – Мы знаем, как попал нервно-паралитический газ в Академию – через сержанта Букера. С аэропортом еще проще: они подъехали к воротам. Теперь возьмем бомбу. Проверьте всех, кто за три дня до взрыва имел или мог иметь доступ в Ротонду. Один из них и есть террорист.

– Да это сотни человек, – сказал Доннер. – Сенаторы, члены Генеральной Ассамблеи, их советники…

Карен Барнс продолжала хмуро гнуть свое:

– Детектор лжи с применением наркотиков все нам скажет.

– Больше нельзя. У нас нет на это права.

– Вы могли бы объявить военное положение. Я почувствовал, что меня бьет озноб.

– И не заикайтесь об этом. – Карен, конечно, была возмущена историей с бомбой, но даже при этом ее жесткость казалась почти жестокостью.

– Сколько еще трупов вам надо увидеть?

– Это не… – Раздался стук в дверь. – Да?

Вошел гардемарин Ансельм – в отутюженной униформе, волосы причесаны, лицо чисто вымыто. Четко отдал честь.

– Прошу прошения, сэр, но прибыл епископ Сэйтор. Два вертолета на посадочной площадке.

– Почему сообщаешь об этом ты? Это не входит в твои обязанности здесь.

– Да, сэр. То есть нет, сэр. Кадет Бевин отправился их встретить. А я подумал, что вы захотели бы узнать об этом немедленно.

– Очень хорошо. Кто с ним?

– Я не знаю, но у троих человек оружие.

Карен застучала по клавишам мобильника:

– Арни? Кто это там – церковные секьюрити? Ты можешь их разоружить? Ну, держи их в отдалении от дома. Нет, это окончательно. Я сейчас буду. – Она бросилась к дверям.

– Гардемарин, проводите старейшину в дом. Постарайтесь не наблевать на него.

Ансельм покрылся пунцовыми пятнами:

– Слушаюсь, сэр. Бранстэд с экрана спросил:

– О чем это вы?

– Было тут давеча одно небольшое происшествие. Не бери в голову.

– Господин Генеральный секретарь… – Джеренс замялся. – В прошлый раз я выступал против детектора лжи, но после трагедии в музее… Я согласен с Карен.

– Я не буду объявлять военное положение. Как бы вы меня ни убеждали, этого не будет. – Я сердито посмотрел на Доннера:

– Перехватили еще какие-нибудь бакалейные пересуды?

– Нет. – Генерал не пытался скрыть свое разочарование. – Мы готовы начать прослушивание разговоров. Я расставил оперативные посты по всей Англии.

Я непроизвольно хихикнул:

– Любопытно: вы поволочете в кутузку бакалейщика при первом упоминании в разговоре баклажана?

– Это не смешно, господин Генеральный секретарь. Вам это известно лучше, чем кому-либо. – Его изображение начало гаснуть.

– Зря вы так, мистер Сифорт. – Джеренс говорил с сожалением. – Он донельзя расстроился.

– Я с ним помирюсь, – вздохнул я. – А пока все.

– Будьте дипломатичны с Сэйтором, ладно?

– Я всегда дипломатичен. – Я не оставил ему возможности ответить. – На выход, кресло. В гостиную.

Епископ Сэйтор с удобством расположился на моем любимом диване. Рядом с ним стояли и сидели три его помощника. Напротив них в смущенной позе застыл Бевин.

– Стоп, кресло. Это должна быть приватная беседа?

– Почему вы меня об этом спрашиваете? Я отвечаю лишь за перемещения.

– Молчи, кресло. Я говорю со старейшиной. – И снова у меня заныла спина.

– Эти джентльмены – мои доверенные лица, – с деланным смирением промолвил Сэйтор.

Сам хотел приватной беседы, а теперь… Я был не настроен играть в такие игры.

– Тогда здесь будет Карен Барнс и мой кадет. И моя жена. Я позову их.

– В этом нет необходимости. Я пойду вам навстречу. – Он махнул рукой, и трое его людей двинулись к дверям.

– Могу я быть вам чем-нибудь полезным, сэр? – спросил Бевин.

– Да. Встань за дверью. Смотри, чтобы нас не беспокоили.

«Смотри, чтобы эти сэйторовские ребята не подслушивали», – хотел я ему сказать, но не мог. Я не имел права даже думать так, но моя больная спина делала меня несдержанным.

Епископ скептически меня оглядел.

Я ждал.

– Я молюсь, чтобы вы оправились от этого ужасного ранения.

– Да. – Я был уверен лишь в том, что он не осыпал Господа Бога проклятиями за то, что я был здоров.

– Мистер Сифорт, то, что я хочу сказать, довольно тяжело. Вы больны и все еще немного не в себе.

Так и есть, но скоро мне сделают операцию по методике Дженили. Я всеми силами к этому стремился.

– Взрыв бомбы шокировал многих людей из разных слоев общества. У большинства влиятельных граждан ваша политика вызывает сожаление. – Мое лицо окаменело. – Позвольте без околичностей, господин Генеральный секретарь. Я хочу, чтобы вы ушли в отставку.

– Очень хорошо.

– Очень хорошо, и вы уйдете в отставку?

– Очень хорошо, что вы хотите, чтобы я ушел в отставку.

– И вы уйдете.

– Нет.

– Почему?

Хороший вопрос. Он ведь, помимо всего прочего, олицетворял мощь и авторитет Церкви.

Нет, он ничего не олицетворял. Вот патриархи – да, все вместе.

– Ну, мистер Сифорт?

Ненавижу, когда на меня давят. Не будь он таким самонадеянным, знал бы это. Я подался вперед, ухватившись за подлокотники кресла, чтобы не упасть:

– Епископ Сэйтор, какого дьявола вы вбили себе в голову, что можете вмешиваться в политику?

У него перехватило дыхание. Я продолжал наседать.

– Вы требуете моей отставки, но, очевидно, говорите не от имени Церкви. Патриархи выведывают все секреты моей администрации. Мне это известно из вашего заявления «Всему миру на экране». – Он покраснел. – Но даже если вы соберетесь все вместе, у вас не будет права требовать моей отставки.

– Мы представляем волю Господа Бога!

И что мне, когда упомянуто Его имя, оставалось делать? Я хотел быть смиренным, но издевательский тон Сэйтора заставил меня изменить свои намерения.

– Вы можете высказать недоверие мне, даже отлучить от церкви, если до этого дойдет. Не больше. Но только Генеральная Ассамблея вправе вынести мне вотум недоверия и тем самым отправить в отставку. Или избиратели проголосуют за моего соперника на всеобщих выборах. Правительства уходят только так.

– Это то же самое. Если мы объявим, что вы утратили наше доверие…

– Сделайте так. Перейдите публично на противоположную позицию. Я не стану спорить.

– Тогда зачем так упрямиться?

– Потому что, сэр, вы много на себя берете! – Глаза у меня засверкали. – Лига экологического действия будет подкапываться под наше правительство, стараться низвергнуть общество в хаос. У них есть вполне легальные способы изложения своих взглядов. Но они игнорируют законные средства, говорят языком бомб. Они противостоят воле Бога, правительство которого я возглавляю.

– Но…

– И вы делаете то же самое! Разве Хартия ООН дает право старейшине патриархов отправлять в отставку Его правительство? Разве доктрина церкви позволяет патриархам объединяться с какой-нибудь политической партией?

– Послушайте…

– Нет, сэр, вы послушайте. – Я крутанул колеса кресла и проехал немного вперед. – Я буду выполнять свою работу, так как мне это поручено Господом Богом. Обратитесь в Ассамблею с просьбой отправить меня в отставку, если у вас есть такое намерение. Может, они на это и пойдут. – Я нисколечки не сомневался, что не пойдут. Особенно если узнают, как я здесь беседовал с Его представителем на Земле.

Сэйтор встал с бледным лицом:

– Вы богохульствуете!

– В таком случае отлучение от церкви будет лекарством. – Я спокойно смотрел, как он кипит от ярости. – А пока вы будете собираться это осуществить, я не желаю больше слышать этой ереси.

– Ереси?! – Он был близок к апоплексическому удару.

– А чего же еще? Вы пытаетесь нарушить нашу Хартию и доктрину Церкви, чтобы свергнуть Его правительство! – Глаза епископа округлились. – Из любви к Его Церкви, сэр, я ничего не скажу прессе о том, что здесь происходило. Чувствуйте себя свободно и делайте какие угодно заявления. – Я показал на дверь. – Ансельм! Гардемарин!!

Дверь распахнулась.

– Гардемарин Ансельм докладывает…

– Наше совещание закончилось. Проводите епископа Сэйтора к вертолету, если он не хочет немного перекусить.

Я остался один у себя в комнате, ожидая, когда сердце перестанет бешено стучать, а дыхание выровняется. Я откинулся назад. Тут же дала знать о себе спина. Я застонал.

Через некоторое время в дверь постучали.

– Что там еще?

Дэнил Бевин закрыл за собой дверь, прошагал по ковру, встал по стойке смирно и, как на параде, отдал честь.

– Да, кадет? Его глаза сияли:

– Вы были… величественны, сэр! Я выпрямился или попытался.